-- Да, конечно,-- согласился с ним Лавджой.
Ласло, сидя перед своей тарелкой с бифштексом, с занесенными над ней ножом и вилкой, предвкушал невиданное удовольствие. Впервые в его глазах промелькнул возбуженный блеск настоящей жизни. Губы его живо двигались, а рот ждал, когда в нем появятся кусочки восхитительного, редкого в его меню, мяса с кровью.
-- Ласло,-- сказал Сен Клер, втягивая наморщенным носом воздух и недовольно кривясь от резкого неприятного запаха.
-- Слушаю вас, джентльмены.-- Вилка его осторожно зависла над первым лакомым кусочком.
-- Боже, Ласло, как от тебя воняет!
Ласло спокойно положил вилку на стол.
-- Вполне естественно, джентльмены,-- сказал он в свое оправдание.-Миссис Буханан постоянно писает на...
-- Иди и прими ванну,-- распорядился Сен Клер.
-- Слушаюсь, джентльмены. Но только после того, как немного поем...
-- Немедленно! -- рявкнул Сен Клер.
Ласло, сделав глотательное движение в пересохшем рту, покорно и тихо, по-балкански вздохнув, встал и вышел из-за стола.
-- Слушаюсь, джентльмены.-- Он скрылся за дверью.
-- Венгры, ну что с них взять,-- сказал Ролан.-- Они до сих пор живут в семнадцатом веке.-- Он откусил от бифштекса громадный кусок.
Теперь, когда выпитый виски начал оказывать на него свое воздействие, Лавджой, не привыкший к крепким напиткам, ничего не помнил об обеде, кроме того, братья Калониусы говорили вместе вразнобой, не слушая друг друга, о различных городах мира, которые им удалось посетить и в которых постоянно возникали различного рода недопонимания, правда, не столь серьезных масштабов.
Лавджой также заметил, что Ласло так и не вернулся в столовую.
Когда они завершали свою трапезу, в дверь кто-то тихо постучал. Сен Клер в два прыжка доскакал до двери и распахнул ее настежь.
-- Ай! -- воскликнул он от неожиданности. Перед ним стояла Айрина, вся закутанная в темную шаль.
Лавджой тряс головой, пытаясь разогнать скопившийся в ней туман. Он встал. В этой суматохе он совсем забыл о встрече с ней.
-- Ничего себе, как хороша! -- громко сказал Сен Клер, оглядывая с головы до ног Айрину.-- Высший сорт!
-- Стэнфорд...-- Айрина робко подняла свою маленькую ручку к нему, выражая ему свое легкое неодобрение.
-- Прости меня, Айрина,-- сказал Лавджой, подходя к ней, стараясь не качаться.-- Все произошло так неожиданно...
-- Высший сорт! Высший сорт! -- повторял Сен Клер.
-- Наверное, мне лучше уйти,-- сказала Айрина, повернувшись к двери.
-- Я провожу тебя до ворот,-- торопливо предложил ей Лавджой, беря ее за руку.
-- Нет, это не девушка,-- бубнил из-за стола Ролан. Встав, он поклонился в сторону Айрины.-- Это видение. Прекрасное русское видение.
-- Может, мне лучше проводить тебя до...-- сказал Лавджой.
-- Как вы догадались, что я -- русская? -- повернулась к нему Айрина, голос у нее был такой протяжный, такой мелодичный, может, слишком застенчивый, как и подобает молодой робкой девушке.
-- Только в холодных снегах,-- гудел Ролан, надвигаясь на нее.-- Только в необозримых сосновых лесах...
-- Не хотите ли подойти к нам и выпить вместе с нами? -- вежливо предложил Сен Клер.
-- Только там обретешь чистую, холодную, белокурую красоту...-- Ролан улыбался с высоты своего могучего роста, глядя на эту маленькую хрупкую девичью фигурку в темной шали.
-- Сегодня мы пьем шотландское виски,-- сообщил ей Сен Клер.
-- Айрина не пьет,-- с тревогой в голосе сказал Лавджой, опасаясь, как бы Айрина не рассердилась на него из-за его безалаберных американских друзей.
-- Может, только чуть-чуть, на донышке стаканчика,-- сказала Айрина, делая робкий, неуверенный шаг от двери в комнату,-- типичная представительница белой России.
Лавджой закрыл за ней дверь.
После третьей чашки Сен Клер начал делать по такому случаю замечания по поводу русских.
-- Ни один другой народ в мире,-- говорил он, словно оратор,-- не мог бы себе такого представить, осмелиться на такое... Революция. Боже мой, да это же величайший шаг вперед после...
-- Они убили четырнадцать членов моей семьи,-- сказала Айрина,-- и сожгли три дома в деревне.-- Она расплакалась.
-- Никто, конечно, не станет отрицать,-- сказал Сен Клер, заботливо протягивая ей носовой платок,-- что старый режим все же был лучше. Церкви повсюду. Иконы. Горящие свечи. Царица. Балет. Светлая надежда всего человечества...-- Он красноречиво размахивал руками, а Айрина плакала, готовая благодарить его за ласковые слова.
-- Уже поздно,-- неуверенно сказал Лавджой, чувствуя, как у него звенит в ушах от выпитого виски "Джонни Уокер" и от крикливой беседы на повышенных тонах.-- Может, мне все же лучше проводить тебя...
-- Только до ворот, Стэнфорд, ты, дикий парень.
Айрина встала, закутавшись поплотнее в темную шаль, протянула обе руки братьям Калониусам, и они поцеловали их, бормоча себе под нос что-то такое, чего Лавджой не мог расслышать. Айрина, по-видимому, колебалась, не зная, как ей поступить, но потом, отняв от их губ свои руки, выскользнула с присущей ей грациозностью из столовой.
-- Только не возвращайся домой слишком поздно, ты, дикий парень,-напутствовал его Ролан.
Лавджой вышел вслед за Айриной в темноту. Он шел рядом в такой тихой, ясной, безлюдной ночи.
-- Айрина, дорогая,-- с беспокойством сказал он, обращаясь к этой безмолвной тени, передвигающейся рядом с ним.-- Понимаешь, этого никак не избежать. Некоторые американцы любят пошуметь, покричать. У них такая привычка. Но они никого не хотят обидеть. Завтра они уедут. Ты прощаешь меня, дорогая?
Она молчала. Подойдя к воротам своего дома, она повернулась к нему, и при лунном свете никак нельзя было разобрать выражения у нее на лице.
-- Я прощаю тебя, Стэнфорд,-- сказала она мягко, позволяя ему поцеловать ее и пожелать "спокойной ночи", несмотря на то, что до дома директора школы всего каких-то сто ярдов, и, само собой разумеется, существовала вполне реальная возможность, что их заметят.
Лавджой следил за ней, покуда она, эта легкая, почти невесомая фигурка, не исчезла в темноте, и, повернувшись, зашагал домой.
Из спальни доносился могучий храп. Братья Калониусы крепко спали, отдыхая от напряжения и стрессов своего обычного рабочего дня.
Лавджой огляделся по сторонам. Пустые бутылки, велосипеды, и миссис Буханан чешется в углу.
Он тяжело вздохнул, разделся и выключил свет.
Какой утомительный, возбуждающий день! Эти братья Калониусы, казалось, принесли с собой в его жизнь свободное дыхание всего мира, его блеск, великолепие, его авантюризм, его сердечный, искренний смех. В своей молодости, когда он еще был мальчиком и жил на скалистых холмах штата Вермонт, он мечтал, что когда-нибудь станет точно таким мужчиной, как они, эти братья,-- свободным, легким на подъем, чувствующим себя в своей тарелке в любой из четырех сторон света,-- таким, которого уже никогда никому не забыть, стоит только один раз с ним повстречаться. Теперь он по-новому глядел на свою жизнь,-- каждый день учить этих смуглых ребятишек английскому в одном и том же классе. Как это все спокойно, как монотонно. "Джонни Уокер" что-то звонко пел в его черепной коробке. В комнате от какой-то подушки до него долетал едва различимый запах духов Айрины. Мартышка сонно чесалась, и эти странные звуки напоминали ему о далеких джунглях.
В соседней комнате жутко храпели братья Ролан и Сен Клер Калониусы.
Лавджой, улыбаясь про себя в темной комнате, добрел до кровати и сразу же заснул.
Но ему плохо спалось. Через непроницаемую стену спячки, поздней, темной ночью, когда он никак не мог понять, то ли он спит, то ли бодрствует, он слышал где-то рядом с собой мягкий, хихикающий женский смех, смех чувственный, распутный, и он беспокойно ерзал на своей кровати, силясь открыть глаза, но это ему никак не удавалось, и он вновь проваливался в забытье.
Взошла луна и теперь ярко светила через окно прямо ему в глаза, и он вдруг резко проснулся, безошибочно чувствуя, что в его комнате кто-то есть, что в его комнате что-то происходит...
Лунный свет падал на хилую, скорчившуюся в углу фигуру. Она склонилась над чем-то, а руки ее неистово ходили ходуном, дергались, словно завязывая какой-то узел. Вдруг фигура выпрямилась, и Лавджой увидал, что перед ним стоит Ласло.
-- Ласло, это ты? -- с облегчением вздохнул он.-- Где же ты был? -Ласло резко повернулся. Глаза его дико сверкали в лунном свете. Большими шагами он подошел к его постели.
-- Послушайте, вы,-- хрипло сказал он.-- Прошу вас, не шумите, пожалте...
-- Парень...-- Лавджой осекся. В сжатом кулаке Ласло сверкнуло холодное лезвие длинного ножа.
-- Не думайте, джентльмен,-- сказал Ласло скрипучим, действующим ему на барабанные перепонки голосом,-- что я стану колебаться и не прибегну к своему острому оружию.
-- Послушай, что это ты...-- Лавджой, еще не преодолев своей усталости, сел в кровати, чувствуя, как похолодела, как увлажнилась простыня, окутывающая его ноги.-- Что ты там делаешь?
-- Джентльмены...-- Ласло поднес свой нож очень близко к горлу Лавджоя, по-видимому, память обо всех этих гнусных убийствах, совершенных на Балканах, не давала ему покоя, стучала в жилах, как кровь.-- Джентльмены, ведите себя тихо!
Лавджой тихо сидел на кровати.
Ласло вернулся к своему занятию в угол, и только сейчас в первый раз Лавджой увидел, что там делает этот венгр.
Миссис Буханан лежала на полу с выпученными, как у обезумевшего животного, маниакальными глазами на ее грубой, безобразной морде; во рту у нее торчал кляп из обрывков полотенца, а лапы и лодыжки связаны бечевкой. Над ней стоял Ласло с угрожающим, торжествующим видом.
-- Что...-- начал было снова Лавджой.
-- Ну-ка, замолчите! -- зарычал Ласло. Он, отмотав еще немного бечевки, при ярком свете луны смастерил сложную, отличную петлю, на зависть любому палачу. Лавджой чувствовал, как все его тело покрылось потом, как одеревенело у него горло, и он ощутил солоноватый привкус во рту. Он, не веря своим глазам, часто заморгал, когда Ласло, набросив петлю на шею обезьянке, второй конец веревки перебросил через висевшую над ним "мостовую" лампу.
-- Неужели вы на самом деле...-- вымолвил он с трудом, тяжело дыша.
Ласло, проигнорировав его слова, потянул за веревку. Лавджой закрыл глаза. Впервые он присутствовал при казни через повешение обезьяны и думал, что ему не вынести такой ужасной картины. Он не открывал глаза до тех пор, покуда не услыхал голос Ласло,-- одновременно и глухой, и громкий, торжествующий.
-- Вот тебе,-- сказал Ласло,-- больше ты не будешь на меня писать!
Лавджой понял, что теперь можно открыть глаза, посмотреть. Миссис Буханан висела, дергаясь, в петле, как и полагается любой умирающей обезьянке. Ласло стоял перед ней -- воплощенная месть.
-- Ласло,-- осторожно, чуть слышно прошептал Лавджой.-- Как ты мог такое сотворить?
Ласло стремительно, большими шагами подскочил к нему.
-- Предупреждаю вас, уходите отсюда поскорее, пока еще есть время.
-- О чем ты это толкуешь?
-- Там, в той комнате,-- Ласло выбросил вперед свой жесткий палец, словно предостерегал его,-- там, в той комнате, вы пригрели двух дьяволов.
-- Почему ты так считаешь, Ласло? -- Лавджой даже попытался усмехнуться.-- Это простые американские парни, отважные и мужественные. Что тот, что другой.
-- В таком случае,-- сказал Ласло,-- не портите мне впечатление об Америке. Дьволы, говорю вам. Я их просто ненавижу, всю троицу, этих братцев Калониусов и их миссис Буханан. К несчастью, нельзя повесить самих братцев.-- С мрачным удовлетворением он поглядывал на трупик обезьяны, слегка покачивающийся на ночном ветру.-- Вот что я скажу вам. Если вам дорога своя жизнь, то убирайтесь подальше от них, да поскорее, даже если вам придется ковылять пешком.
-- Я понимаю,-- возразил Лавджой,-- что они дурно с тобой обращаются.
Ласло засмеялся, и его смех, такой ужасный, напоминал звуки разбиваемого на мелкие осколки стекла. Тем самым он давал Лавджою понять, насколько тот далек от истины.
-- У меня была хорошая работа в Будапеште,-- начал он.-- Я продавал кружева. Собирался жениться. И вот встречаю братьев Калониусов. Через пару дней они продали мне велосипед... за сорок фунтов. Позже мне удалось выяснить, что тот человек, которого они взяли с собой в Страсбурге, от них убежал. Он не мог больше выносить их издевательств. Они сказали мне, что едут в Америку. Они нарисовали передо мной заманчивую картину. Пятьсот долларов в неделю в Радио-Сити. Я стану американским гражданином. Забуду навсегда свою Венгрию. Забуду этот бизнес с кружевами и тесьмой. У меня было в кармане сотня фунтов наличными. И я сказал -- прощайте! И вот началось наше путешествие по разным городам. И в каждом из них,-- их бесчинства, мужья, преследующие их с пистолетом в руке, полиция. Скандалы на таможне. Забеременевшие от них женщины. Это было все равно, что путешествовать по Европе на корабле, на котором кишмя кишат пираты. Теперь у меня нет ни цента, у меня нет работы, и я нахожусь в самом пустынном месте, и вот когда они приказали мне бросить обед и идти в ванную комнату мыться,-- я понял, что все, конец...