— Это у вас... серп? — изумленно спросил он. — Серебряный серп, надо же! Как-то странно — у воина серп, да к тому же серебряный!
Брок напрягся, но, завязывая мешок, сумел натянуто улыбнуться.
— И вправду, вещица забавная, милорд. Боевой трофей, можно сказать. Разогнали мы как-то шайку извращенцев. Жаль, ни одного живьем не изловили, но нескольких убили, а за остальными долго гнались. Этот серп я взял у одного из убитых.
— Извращенцы, вы сказали? — нахмурился Мэт и приготовился к тому, что будет решительно отстаивать права какого-то притесняемого меньшинства. — Что же за извращенцы такие, позвольте полюбопытствовать?
— А такие, милорд, извращенцы, которых хлебом не корми, а дай кого-нибудь принести в жертву, — мрачно ответствовал сержант Брок. — Те, которых мы разогнали, были одеты в белые балахоны. Они собирались принести в жертву какому-то своему языческому богу обнаженную девушку в ночь полнолуния, убить ее собирались. Четверо держали ее за ноги и за руки, а пятый — уж не знаю, кто он там у них, жрец или еще кто, поднял вот этот самый серп. Ну а тут мы прибежали и девушку от смерти упасли.
Мэт вычеркнул «угнетенное меньшинство» из перечня тех, за права которых стоило бы бороться. Даже свобода вероисповедания имела свои пределы. Один из этих пределов назывался человеческой жизнью, второй — человеческой болью.
— Серп... — задумчиво проговорил Мэт. — Странная разновидность ритуального ножа... Лезвие слишком узко для орудия убийства.
При этом у Мэта мелькнула мысль о том, что таким серпиком можно было легко проделать дыру в спине набитой опилками куклы — точно такую же, как та, что зияла в спине принца Гагериса.
— Не этим серпом жрец собирался убить девушку, — объяснил сержант. — Он занес над нею нож с каменным лезвием. Мы потом нашли этот нож. — Сержант уселся и принялся точить свой короткий меч. — Это надо каждый день делать, если с тобой нету оруженосца. Каждое пятнышко ржавчины нужно удалять поскорее, пока оно не разрослось.
— Знаю, — кивнул Мэт. — И мне будет чем заняться во время дозора. Позаботься о своем оружии...
— А твое оружие позаботится о тебе. Все верно, — отозвался сержант Брок, но вдруг отложил точильный камень и задумался. — Ежели бы еще та девушка была одной из них и сама желала бы принести себя в жертву...
— Вряд ли, — покачал головой Мэт. — Да и какая разница? Но девушка к этой секте не принадлежала?
— Нет. Потому нас шериф и вызвал. Она пропала, и ее отец и братья не могли ее найти, а в королевских лесах водятся страшные хищники. — Брок снова принялся точить меч. — Но мы сразу поняли, что девушку похитили эти извращенцы — мы уже слыхали о таких случаях, и троих мерзавцев нам удалось изловить. Так что мы заранее знали, что увидим.
— Получается, что уже четырежды вы разгоняли сборища этой секты? — широко открыл глаза Мэт. Сержант Брок кивнул.
— Они просто как тараканы расплодились по всей стране за последний год. Говорят про себя, будто бы придерживаются старой веры, зовут своих жрецов друидами, и те будто бы хранят знания, передаваемые от дедов к отцам, а от отцов — к сыновьям. Ну, епископ велел своим монахам полистать древние книги, и те откопали там двенадцать различий между древними друидами и нынешними извращенцами. Нет, я так думаю, они просто мерзавцы отпетые. Рядятся в свое странное тряпье, чтобы забыть, кто они на самом деле, и чтобы было чем оправдать свою грязную похоть.
Мэт поежился.
— В хорошенькую же страну мы с вами направились.
— Страна у нас хороша, — обиженно проговорил сержант Брок, оторвал взгляд от своего меча и посмотрел на Мэта. — Очень красивая страна — холмистые равнины, густые древние леса, лазурные озера и поля, разгороженные каменными межами, а народ наш — соль земли. Люди у нас крепкие, трудолюбивые и всегда готовы помочь страннику. Не судите о нас по этой жуткой шайке, лорд маг. Не все у нас в Бретанглии такие подлецы.
Он, наверное, сказал бы что-то еще, но в это мгновение свет луны неожиданно померк, и сержант Брок в тревоге обернулся. Сэр Оризан выкрикнул короткую молитву, выхватил из ножен меч и уставился на нечто огромное и темное, заглянувшее в дверной проем.
— Отбившаяся от стада коровенка оказалась неподалеку, — сообщил некто зычным голосом из темноты. — Ты должен будешь расплатиться с крестьянином, что живет в доме, возле которого растут две высокие сосны, Мэтью.
— Расплачусь всенепременно, — пообещал Мэт и усмехнулся. — Я вызвался постоять в дозоре первым, Стегоман.
— Это зачем же? — осведомился дракон. — Мои глаза лишены век, и даже во сне я увижу, если что будет не так.
— Драконы на самом деле не спят, — объяснил своим товарищам Мэт. — Просто у них в теле замедляется ток крови, и они впадают в транс.
— Спасибо, успокоили, — глуховатым голосом проговорил сэр Оризан, после чего все трое людей вернулись к прерванным занятиям. Мэт вытащил из мешка свой точильный камень. Ему стало намного спокойнее после появления Стегомана. Дело было вовсе не в том, что Мэт настолько не доверял своим спутникам. Доверять кому-либо по-настоящему он начинал только тогда, когда этот «кто-то» не раз спасал ему жизнь, а за Стегоманом такие подвиги числились.
Сержант и рыцарь расстелили на соломе походные одеяла и улеглись спать. Мэт расстелил свое одеяло по другую сторону от очага, но ложиться не стал, а сел и погрузился в раздумья. Он прорабатывал в уме всевозможные варианты заговора с целью убийства Гагериса и прикидывал, укладывается ли в эти схемы человек, выпрыгнувший из окна. Вскоре Мэт окончательно запутался. У него даже мелькнула совершенно безумная мысль о том, что если бы тот человек из окна не выпрыгнул, вообще ничего не случилось бы.
А потом и эта мысль мгновенно выветрилась у него из головы, потому что он увидел глядящие на него из тьмы глаза.
Глаза были не страшные — наоборот, красивые, похожие на глаза оленя или лани — большие, карие. Но откуда они здесь взялись? Сэр Оризан лежал вдоль очага, под прямым углом к нему было расстелено одеяло сержанта Брока. Но в углах комнаты сгустились тени. Самыми глубокими они были напротив очага, у той стены, где была прорублена дверь. Мэт сидел совсем близко к очагу, а глаза смотрели на него из самого дальнего угла, где лежала почти непроницаемая тьма.
В конце концов Мэт решил, что ничего красивого в этих глазах не было. Определенно, в их взгляде присутствовало нечто зловещее или по крайней мере предательское. Они не мигали — только пристально смотрели. Широко открытые, расчетливые, зоркие глаза!
Мэт не так часто пользовался волшебной палочкой, потому и не носил ее при себе. При желании в волшебную палочку можно было обратить любой длинный и тонкий предмет. Мэт сжал в пальцах рукоятку кинжала и стал ждать. В конце концов, странные глаза могли просто-напросто принадлежать какой-нибудь овце, отставшей от стада и зашедшей в этот лесной домик по случайности, погреться. Мэт был вынужден признаться в том, что это предположение не выдерживает никакой критики, но он надеялся, что все дело в том, что он не заметил, как кто-то прокрался в дом.
Но вот обладатель красивых глаз отвел их в сторону и приблизился к огню. Существо двигалось с грацией и бесшумностью крадущейся кошки. У Мэта на миг перехватило дыхание.
Существо оказалось человекоподобным, но ноги у него были короче, чем у человека, и притом кривоваты. Разглядеть ноги странного существа лучше было трудно, потому что оно было одето в рваные брюки, доходившие до середины щиколоток. Брюки, подумать только! Это в стране, где все крестьяне одевались в леггинсы! Руки незнакомца были длиннее, чем у человека. Пропорциями он напоминал гориллу, да и волосатостью тоже. Однако передвигался незваный гость прямо, совершенно по-человечески, да и лицо у него было абсолютно людское. Уши, пожалуй, чуть побольше, чем надо было бы, голова — правильной круглой формы, почти шарообразная, покрытая волосами, но лицо при этом оставалось гладким, безволосым. Совершенно по-человечески усмехаясь, незнакомец устроился у огня. Усевшись, он протянул руки к пламени.
Мэту было здорово не по себе. Пожалуй, он предпочел бы встретиться лицом к лицу с откровенным чудовищем, а не с этим созданием, в котором человеческого было не меньше, чем звериного.
Странное создание сидело на корточках, и его согнутые в коленях ноги напоминали чуть выдвинутые лезвия перочинных ножей. Оно грело руки у огня, не сводя глаз с Мэта, и ухмылялось все шире и шире.
Мэт тоже не сводил глаз с неожиданного гостя. Напряжение росло, но Мэт принял твердое решение, что не заговорит первым, но и не предпримет никакого враждебного действия, однако в сознании его вертелось и вертелось охранное заклинание, и он был готов выкрикнуть его при малейшем неосторожном движении со стороны его визави.
Видимо, намерения Мэта стали понятны существу, и оно в конце концов проговорило:
— Уж и заговорил бы, что ли, человек. Я же знаю, что ты за мной следишь.
Мэт только кивнул в ответ.
— За этих не бойся. — Существо бросило взгляд на сэра Оризана и сержанта Брока. — Они не проснутся до зари. Я об этом позаботился.
Ага, значит, это создание еще и магическим даром обладало. Мэт снова кивнул, не отрывая глаз от гостя.
Губы существа презрительно скривились.
— Да что с тобой такое? Бохана никогда не видал?
Магия названия существа заворожила Мэта. Как ни парадоксально, но сам факт того, что теперь он узнал, что у странного существа есть название, почему-то Мэта успокоил.
— Нет, не видал. Ты... мужского пола?
— Мужского, мужского, и поверь мне, давно не встречал самки моего рода. Несколько веков. Но ты не бойся — человеческие самки меня не интересуют. И ни о каком спаривании я не помышляю, пока рядом со мной нету боханки, пылающей страстью. — Он помедлил, но Мэт ничего не сказал, и бохан добавил:
— Но нам бывает одиноко.
Мэту вдруг стало жаль косматого получеловека. Быть единственным в своем роду-племени... а наверное, так оно и было, если этот бохан уже несколько веков не встречал самки... Да, видимо, ему было очень и очень одиноко.
— Понимаю, — отозвался Мэт. — А других боханов в округе нет?
— Живет тут один, милях в четырех отсюда. — Бохан указал на север. — И еще один, милях в десяти к востоку. — Он указал в другую сторону и стал похож на косматый семафор. — Но мы друг дружку не очень жалуем. — Он уронил руки.
— Просто слов нет! — воскликнул Мэт. — Еще двое! И злобные, поди.
— Да нет, — осклабился бохан. — Они не хуже, чем я. И не лучше. Просто боханы других боханов не любят, вот и все.
При изучении курса сравнительной литературы Мэту довелось углубляться в исследование фольклора.
— То есть вы — одинокие фейри?
— «Фейри»! — фыркнул бохан. — И почему только вы, смертные, весь волшебный народец без разбору нарекаете фейри? Мы — духи, и ничего больше! Уж лучше паками нас называть. Да, мы живем поодиночке, если на то пошло. И уж если речь о компании заводить, то мы предпочитаем компанию смертных.
— Вот как? — удивился Мэт. Ему наконец стало немного страшновато. — Это почему же?
— Потому, что свои обжулят, обхитрят, дурнем выставят.
— Ну да, ясное дело, — неопределенно отозвался Мэт, стараясь прогнать страх. Ведь он был магом, ему ничего не стоило управиться с этим персонажем сельского фольклора! — Ну, если ты такой компанейский малый, что же ты скитаешься возле этой заброшенной лесной избушки?
— Потому что в ней жили люди, к которым я привязался. — Бохан смахнул с щеки слезинку. — Хорошие были люди, добрые. Дед, отец и дочка. Вот только в жены ее никто брать не хотел, вот она и жила в этой избушке до самой смерти. Добрая такая была старушенция, сорока лет от роду.
Что тут скажешь? Средняя продолжительность жизни в средние века оставляла желать лучшего. «Вряд ли эта женщина желала дожить до семидесяти», — подумал Мэт.
— Тяжко ей, наверное, пришлось.
— Да, нелегко. Друзей у нее мало было, а еще меньше было тех, кто к ней заглядывал.
У Мэта мелькнула нехорошая мысль. Не могли бохан приложить руку к тому, чтобы число навещавших «старушенцию» гостей уменьшилось?
— Пару раз пыталась она с собой покончить, — признался бохан, сверкнув глазами. — Но я этого, сам понимаешь, допустить не мог.
— Ну конечно, ты же боишься одиночества, — кивнул Мэт и зябко поежился. — А что стряслось с остальными ее домашними?
— О, эти умерли. Нервные они все были очень.
— Начинаю догадываться почему. И никто с тех пор не отваживался заночевать здесь?
— Это точно. Местечко это пользуется у деревенских дурной славой.
— Угу. Могу представить почему, — буркнул Мэт. Они с товарищами над деревней пролетели и потому не слышали ни от кого предупреждений о том, что в этот домик лучше не заглядывать. — И давно ли померла хозяйка?
— Уж тридцать лет тому.
— Да, давненько. А ты-то почему здесь остался?
— Да потому что мои они были, смертные эти. Как это у вас говорится — усыновил я их, вот как! Куда было идти? Не к кому!
— Да. Просто образец преданности, — кивнул Мэт, однако в голосе его прозвучали нотки сомнения. — Ну а как же бохан ищет для себя новое семейство?
— А он ждет, пока кто-нибудь не остановится на ночлег в том доме, где обитало его прежнее семейство, а потом усыновляет этого человека и остается жить с ним и с его семейством.
Тут Мэту стало уж совсем не по себе. Однако, будучи по природе оптимистом, он нарочито бодро проговорил:
— И ты, само собой, выбрал сержанта, да?
Бохан осклабился и покачал круглой головой.
— Ну, тогда — рыцаря?
Бохан снова покачал головой.
— Ну, — сдавленно произнес Мэт, — не меня же?
Бохан запрокинул голову и опустил ее, сверкнув глазами. Мэт вытаращил глаза, замер. По коже его побежали мурашки. Он встряхнулся, прочистил горло и сказал:
— Боюсь, это невозможно.
— Еще как возможно, — заверил его бохан. — Я тебя уже усыновил, понимаешь?
— Но я не желаю усыновляться, — решительно ответил Мэт.
— Ну, тут тебе выбирать не приходится, — объяснил бохан. Его белые зубы блеснули в отблесках пламени. — Короче, я тебя усыновил, и говорить тут больше, милок, не о чем.
— И все-таки как насчет того, что я на это не согласен?
— Нельзя никак. А не то пожалеешь.
— Боюсь, если я соглашусь, я еще сильнее пожалею.
Глаза бохана сверкнули.
— Так ты отказываешься от такой великой роскоши, как мое общество? Повторяю: ты горько пожалеешь, если откажешься, смертный!
И вправду, глаза у него были совсем оленьи. Мэт прокашлялся. Он твердо решил отделаться от этого навязчивого хобгоблина.
— Послушай-ка, Бохи...
— Ну вот, как славненько-то, я уже «Бохи», — мурлыкнул бохан. — Говорю же тебе: никак тебе от меня не отделаться! Ты назвал меня «бохи», так меня теперь и будут звать, покуда я буду жить возле тебя и твоего семейства! Так и действуют мои чары, соображаешь?
От страха у Мэта засосало под ложечкой.
— Тогда я сделаю так, чтобы они подействовали наоборот.
— Да не сумеешь ты этого сделать! Ты ведь по доброй воле вздумал меня приручить! Только попробуй теперь что-нибудь нарушить и ох как горько пожалеешь!
— Ну, если я пожалею о чем-то, — процедил сквозь зубы Мэт, — то ты пожалеешь еще сильнее.
— А знаешь ли ты, кто вам соломки тут постелил, чтобы спалось мягче? — прищурившись, вопросил бохан. — И как тебе головенка твоя подсказывает — могу я подстроить так, что все вы пожалеете о том, что выспались на этой соломке?
— Быть может, ты и сумеешь подстроить какую пакость, если прежде я не заставлю тебя пожалеть о твоей угрозе, — предупредил бохана Мэт, ткнул в непрошеного гостя пальцем и произнес нараспев: