Зимовала она с северными оленями, а потом наткнулась на другую экспедицию. В отряде было плохо с продуктами, и на совете решили пристрелить лошадь и съесть. А девчонка–геолог потихоньку от всех увела ее и отхлестала хворостиной, чтобы убежала и не попадалась больше на глаза людям. С тех пор лошадь и живет в тайге, приспособилась как?то к камчатским зимам.
Из распадка лошадь направилась к скалам. Снег был плотный, но местами она все равно глубоко проваливалась в нем. Перед откосом провалилась по грудь, но не свернула, а, смешно переставляя передние ноги, на коленках пробиралась по глубокому месту.
Гераська удивленно и одобрительно хлопнул.
Лошадь выбралась на отрог. Снег там был мельче, плотнее. Но непонятно, зачем она забралась вверх, в скалы. Похоже, что?то искала в камнях. Но когда встала и принялась жевать, пуская по ветру клочки мелкого зеленого сена, поняли: она искала запасы сеноставок — небольших зверьков, которые летом сгрызают траву, сушат и прячут на зиму в расщелины, укладывая в стожки.
Далеко в другой стороне появился в виде черной точки медведь. Витька следил за ним в бинокль, пока тот не скрылся из глаз. Опять направил бинокль к Мустангу. Но его уже не было. Гераська сказал, что лошадь ушла в распадки. Случайно ли так получилось, но все медведи, которые прошли в этот день, не набрели на след лошади. Похоже, она знала путь встающих из берлог медведей и остерегалась там оставлять следы. И все же непонятно было, как до сих пор с ней не расправились медведи или волки.
Солнце село. Горы вокруг потемнели, и только вулкан стоял в розовом шлеме заката. Когда шли к палатке по всхолмленному увалу, за одним из бугров заметили две медвежьи спины. Медведи шли прямо на них. Гераська с Витькой остановились. Было уже сумрачно, и для фотосъемки мало света. Медведи подходили ближе, один от другого шли метрах в пяти. Это были молодые медведи, наверное, первый раз зимовавшие без матери. Они не видели людей — опустив головы, принюхивались к снегу. Ветерок тянул от них.
До них было метров двадцать, когда они наконец обратили внимание на темные предметы впереди, единственные среди белого снега. Медведи остановились и с безразличным видом стали рассматривать людей.
— Ну что, покурим? — негромко сказал им Гераська.
Стоящий ближе медведь вскинулся на задние лапы, а передние сложил на груди и зашевелил когтями.
— Пуговицы расстегивает, — усмехнулся Гераська, — сейчас шубу снимет.
Витька старался рассмотреть, началась у медведей линька или нет. Но шкура у обоих была ровная, только на мордах появились пятна и кое–где торчали клочья шерсти. Приглядываясь к медведям и следам, Витька старался запомнить, как соотносятся следы таких размеров с ростом зверей.
В конце концов стоявший на задних лапах медведь издал хорошо знакомый Витьке сигнал опасности — сильно выдохнул воздух, как будто резко нажали большую резиновую грушу. Медведи разбежались в стороны, потом сошлись, постояли, посмотрели издали на людей и, не торопясь, пошли назад по своим следам.
Витька измерил ширину следов. У одного — пятнадцать сантиметров, у другого — четырнадцать.
На другой день, когда Витька с Гераськой собирались идти на свой наблюдательный пункт, в небе над Камчатским вулканом появилось черное маслянистое облако. Гераська сразу заторопился домой. Пришлось спешно снимать палатку, увязывать все на нарту. Ничего вроде бы страшного и не было. Такие облака над Карымским Витька видел из поселка множество раз. Но одно дело видеть издали, и совсем другое — быть рядом.
Опасения Гераськи подтвердились. Облако недолго стояло над вулканом. Ветер растянул его, и оно превратилось в серую тучу, из которой посыпался на снег темный пепел. Этого и боялся Гераська. Если грязного вулканического песка, называемого пеплом, выпадет много, собаки не смогут тащить по нему нарту. Гераська погнал их в сторону, из?под крыла пеплопада.
Вершина Карымского уже не белела, как вчера, ярким снегом, а темнела сквозь серую кисею. К счастью, туча была небольшая, и пепел не так уж сильно мешал собакам. Но на снегу, прорезанном незамерзшим ручьем, было видно, как часто здесь бывали сильные пеплопады. Снег был прослоен спрессованным пеплом.
Витька досадовал на вулкан, что он прогнал их с интересного места. Вчера они видели восемь медведей, идущих от Пирожка. «Может, медведи там и любят ложиться, потому что вулкан прогревает землю, а не только из?за множества ниш и пещер», — подумал Витька.
Карымский превратился в грязный дымящийся конус. Закопченная вершина, дым, посеревший снег создавали впечатление окрестностей старой, неряшливой фабрики. Все это выбивалось из привычного представления о красоте и гармонии природы. И вдруг, словно обидевшись на нелестное сравнение, вулкан взметнул такое облако, что невольно жуть охватила Витьку. Он сразу проникся уважением к этому вроде бы и не такому большому вулкану. Теперь чувствовалось, что это не просто вулкан, а самый активный из действующих. И если он взбунтуется по–настоящему, то, как бы ни удирали они на собаках, достанет камнепадом.
Хотя Гераська и торопился угнать собак подальше от вулкана, особого страха Витька у него не замечал.
Ветер отжимал облако в сторону, небо очистилось. Все дальше и дальше отъезжали они от вулкана. Упряжка совсем выехала из полосы припорошенного пеплом снега, собаки бежали свободно, без напряжения. По слежавшемуся за зиму плотному снегу миновали непроходимые летом топи. Обширный ровный участок проехали быстро Ближе к океану начались глубокие распадки. Нужно было провести упряжку по узкому гребню между поросшими каменной березой распадками.
Гераська остановил собак и велел Витьке крепче держать их, уперев нарту в дерево. Сам взял карабин. На этом гребне всегда любили устраивать лежки зайцы. Раньше, когда Гераська возил тут медвежье мясо, приходилось, подъезжая к гребню, привязывать собак и стрелять в воздух, чтобы зайцы разбежались с гребня. Иначе, если выскочат под носом собак, никакими силами не удержать упряжку — сорвется с гребня на крутой откос.
Выходя на гребень, Гераська поднял карабин, но вдруг пригнулся и поманил к себе Витьку. Тот привязал собак и торопливо поднялся на гребень. По противоположному склону на своей задней части съезжал в распадок медведь. Второй медведь уже был внизу, а тот, который ехал с горы, не успел затормозить когтями и врезался в нижнего медведя. За это получил оплеуху, и оба побрели по распадку.
— Что мальчишки, то и медведи молодые, — сказал Гераська. — Нет бы вон там сойти. Так нет, прокатиться надо, где покруче… Братья, наверное. Оба одинаковые.
Медведи шли по распадку без всякой настороженности, ничего не опасаясь, ни к чему не прислушиваясь. Собаки по другую сторону гребня, видя возбуждение людей, нетерпеливо перебирали лапами, поскуливали. Но молодые медведи то ли не слышали их, то ли не обращали внимания.
Один из медведей увидел дупло в березе и заспешил к нему. Другой кинулся обгонять, и оба опять устроили потасовку, лапами выколачивая право первым заглянуть в дупло. Но так вместе и засунули туда и носы и лапы. В дупле ничего интересного не оказалось.
— Ребятишки и есть ребятишки, — сказал опять Гераська.
А Витька подумал, что недаром итальянский биолог и палеонтолог Луиджи Амендоле пытается доказать, что человек происходит не от обезьяны, а от медведя.
«Почему самая любимая игрушка детей, — писал Луиджи Амендоле, — не обезьяна, а медвежонок? Почему человек обижается, когда его сравнивают с обезьяной, и добродушно ухмыляется, если кто?нибудь назовет его медведем? Почему слово «медведь» входит составной частью в названия городов, фамилии, имена (город Берн, например. имя Бернард, фамилия Орси, Орсини, созвездия Большая Медведица и Малая Медведица и так далее), а слово «обезьяна» — никогда?» Оказывается, ответ прост: да потому, что человек происходит не от обезьяны, а от медведя. Если говорить более научно, потому что у человека и у урсидов общие предки».
Хоть Витька и считал, что это солидный заскок у Луиджи Амендоле, но ему было приятно, что у кого?то возникла такая теория, связанная с его любимым зверем.
Обождав, когда медведи отойдут подальше, Гераська дважды выстрелил вверх. Белым шариком замелькал поодаль заяц. Медведи вскинулись от выстрелов, но тут же спокойно побрели дальше. По молодости они не знали ружья, а к громким звукам вроде грохота прибоя или вулкана привыкли.
Разогнав зайцев, без приключений миновали гребень и сразу за ним встретили след медведя. Погнали по нему собак — не за медведем, а в пяту — и скоро нашли берлогу. Теперь, наученный горьким опытом, Витька подходит к ней осторожно и с ружьем. Но берлога была вырыта в земле, и спрыгнуть к ней сверху, как спрыгнул медведь к берлоге под каменной плитой, было неоткуда. Четко видно — медведь вышел именно из этой берлоги. И все же Витька бросил в нее ком снега. В берлоге никто не шевельнулся. Витька пошарил в темноте большим суком.
— Обжегся на молоке — на воду дуешь! — засмеялся Гераська.
Витька вернулся к нарте, положил ружье, взял фонарик и опять подошел к берлоге. Записал, что медведь перегрыз зубами толстые корни, которые мешали ему рыть берлогу. Уже почерневшие огрызки корней торчали по краям входа.
Витька с опаской посветил в берлогу. Пусто. Полез в нее. Ширина входа была семьдесят два сантиметра. В берлоге явно темнее, чем снаружи. Измерил высоту. От подстилки до земляного потолка — один метр десять сантиметров. Хотел измерить ширину, повел лучиком фонарика по земляным стенам позади себя — и отпрянул! В луче сверкнули медвежьи глаза. Но Витька не успел перепугаться — сообразил, что это медвежонок. Направил скакнувший в сторону луч и увидел: на возвышении, похожем на маленькую сцену, стояли на задних лапах, прижавшись пузечками к стене и вытянув вверх вдоль стены передние лапы, два медвежонка. Витька протянул к одному руку, но тут же отдернул: ударом маленькой лапы медвежонок так расцарапал ее, как, пожалуй, не сделал бы ни один кот.
Увидев царапины, Гераська сказал:
— Поехали отсюда. Мать может вернуться. Видишь, следы обтаяли — давно ушла.
— Мне медвежат измерить надо. Дай шапку.
— Сейчас мать придет — она тебе измерит! — рассердился Гераська.
— Ничего, — сказал Витька, боязливо оглядываясь по сторонам. — Как говорит наш директор: «Сотруднику заповедника почетно погибнуть от медведя». Давай скорее шапку! Ведь и правда прибежит.
Гераська бросил Витьке шапку, а сам пошел к нарте, взял карабин, а Витькино ружье на всякий случай прислонил к березке и стал посматривать в сторону следов, уходящих за гребень, куда?то к океану. Бывает, встают медведи из берлог на какое?то время, а потом опять возвращаются. Вот и эта медведица должна вернуться.
В берлоге заголосил медвежонок, и собаки, вздыбившись, залаяли, забесновались в упряжке. Витька, держа медвежонка руками, на которые, как рукавицы, были надеты своя и Гераськина шапки, высунулся из берлоги:
— Помоги мне его измерить!
Медвежонок весил килограмма два–три, но отчаянно вырывался и орал.
— Брось его назад! — рассердился Гераська. — Может, тут она, за бугром, стрелять ведь придется!
Гераська был прав. Медведица могла вернуться, а Витьке вовсе не хотелось стрелять в нее. Припечатал медвежонка к снегу и только после этого отпустил в берлогу. Торопливо достал из кармана сантиметр, измерил длину отпечатка медвежонка и быстро пошел к собакам.
— Ты же сам рассказывал: медведица защищает медвежат, только когда выведет их из берлоги, — говорил он Гераське.
— Ты думаешь, у них все как у одного. Каждый по- своему с ума сходит, как и люди.
Отъехав от берлоги за два распадка, Витька остановил собак, чтобы все записать. И вдруг они вскинули головы, насторожились, злобно залаяли. Наверное, медведица вернулась, и они услышали, как медвежата жалуются ей. У Витьки, как после охоты на шатуна, задрожали руки — не смог записывать. Сунул блокнот в карман и погнал собак к дому.
Глава двадцать восьмая
Внизу, над темно–зеленой водой, ярко белели крестики лебединой стаи. Крестики сразу пропали, как только стоя с темного фона океанской воды перетянулись на белое поле снежного берега.
Витька и Сергей Николаевич припали к иллюминаторам вертолета — был очередной облет заповедника. Посреди вертолета на большой охапке сена лежал Букет. Он не первый раз летел на вертолете и терпеливо ждал, в какое еще место его привезут.
Сверху хорошо видно, как одинаковая по цвету темнозеленая вода океана в одном месте делилась на серую и голубую — с четкой, похожей на дугу границей. Как раз в этом месте, где вершина дуги почти касалась берега, погибли студенты, которые летом вздумали там искупаться.
Двое из них были перворазрядниками по плаванию, а третий плавал не так хорошо и купался у самого берега. Заметив, что его относит в сторону от одежды, он с трудом поборол течение, выбрался на берег и стал кричать ребятам, чтобы те возвращались. Но за шумом прибоя они не слышали его. А когда попытались вернуться, уже не смогли этого сделать. Их понесло вдоль берега, все отдаляя от него. Не в силах помочь им, парень пустился бежать в Туманово. До поселка было километров семь. И их он пробежал почти без передышки. Два катера, которые стояли у причала рыбокомбината, сразу пошли в район, где случилось несчастье. Много часов искали они ребят. Но так и не нашли. Температура проходящего неподалеку от берега течения Ойясио даже летом всего около четырех градусов…
Вертолет повернул от берега и полетел в глубь полуострова. На обращенных к югу склонах гор весеннее солнце уже согнало снега.
Букет, лежа на сене, потянулся носом к Сергею Николаевичу и обнюхал обтянутые свежим оленьим камусом [7]новые ножны охотничьего ножа. Раньше этот острый, из какой?то особой стали нож Сергей Николаевич брал с собой на полевые завернутым в тряпку. Теперь ему наконец сделали расшитые бисером ножны, и Букет с пристрастием обнюхивал свежий олений камус.
Вертолет пролетел над заброшенным поселком. Когда?то в нем жили изыскатели, но, закончив работы, разъехались. А потом тут сделали заповедник, и поселок уже несколько лет пустовал. Дома стояли с пустыми глазницами окон, снег на улицах был мертвым, нетронутым. И вдруг Витька увидел медвежий след. Он шел от добротной крайней избы. Только от дома — других следов не было. Видно, медведь зимовал в заброшенном доме. Показывая вниз, Витька кричал Сергею Николаевичу:
— Давайте сядем! Там, в доме, берлога!
— Ну и что?
— Посмотрим, как зимовал.
Но Сергей Николаевич отмахнулся:
— На Узоне садиться будем.
Они летели к знаменитой кальдере Узона. Когда?то вместо громадного вулкана образовалась чаша со стенами из гор и с ровным, шириной одиннадцать километров, дном. Чаша, или кальдера, как ее называют вулканологи, занимает около ста квадратных километров. Это как бы громадный кратер вулкана, по своим размерам уступающий только знаменитому африканскому кратеру Нгоро–нгоро.
Заходя на посадку, вертолет большим кругом прошел над кальдерой. Сейчас это была снежная равнина в горном кольце с разбросанными пятнами озер. Кое–где из?под земли вырывались высокие столбы белого пара.
Витька узнал место, где они были летом. Узнал его по озеру, среди которого ключом кипела вода и поднимался столб пара. Вокруг была целая сетка из ручейков.
Сергей Николаевич тоже, наверное, узнал эти места. Тогда они были в кальдере втроем: Витька, Сергей Николаевич и его жена — Рита. Их палатка стояла у озера. Они учитывали гнездящихся в кратере птиц.
Под ногами в кальдере была обычная, поросшая травой земля. Встречались ягодники шикши, голубики. Но местами вдруг попадались большие, похожие на язвы ямы с потрескавшимися стенками. В них клокотала, кипела белая глина. А дальше опять была обычная «мирная» земля. Но в самых неожиданных местах, например среди высохшего болотца, заросшего кустарником голубики, с шипением вырывались из?под земли смешанные с паром газы. И сразу вспоминалось, что идешь не где?нибудь, а в кратере вулкана. Все вместе ходили смотреть, как вокруг небольшого отверстия в земле выступили изумрудные цветы, сотканные из блестящих зеленых кристаллов чистейшей вулканической серы.