Кто?то из сопровождавших ученого, зная, что профессор интересуется медведями, предложил:
— Алексей Григорьевич, вы ведь охотник. Приезжайте осенью к нам, у нас не заповедник, организуем вам охоту на медведя.
— Спасибо. Но я не могу стрелять в ум.
Витьку потрясла эта фраза. «Значит, не я один, — думал он, — есть люди, для которых медведь тоже не просто зверь с инстинктами и рефлексами…»
— Но ведь вы, я знаю, любите охотиться на волков, а зверь этот, по–моему, не менее умный, чем медведь, — продолжал тот же человек.
— У него больше кровожадности, чем ума.
— А роль волка как санитара, оздоровляющего популяции?
— Полноте. Волк врывается в отару овец или в стадо оленей и не требует справки о состоянии здоровья… Если лисицы охотятся на мышевидных грызунов — все согласны, что грызунов от этого становится меньше. А вот если волк охотится на оленей, то оленей будто бы должно становиться больше…
На горизонте появилось белое судно — прибывала очередная партия туристов. Оппонент профессора, видимо продолжая давно начатый спор, принялся доказывать, что надо закрыть заповедник и для организованных туристов.
— Нужны жесткие запреты! Надо оградить природу от людей!
— Природу надо сохранять для людей, а не от людей, — возражал профессор. — Определенные запреты, конечно, нужны. Но это меньше чем полумера. Говорят: «Прочнее всего заперта та дверь, которую можно оставить открытой». Надо больше внимания обращать на экологическое воспитание людей, особенно молодежи. — Профессор посмотреть на подступающие к океану горы, на вершины вулканов и тихо, как будто думая вслух, сказал: — Сколько людей, чтобы увидеть необычную природу, стремятся в дальние, заморские страны. А ведь природа Сибири, Дальнего Востока, Камчатки своеобразнее, интереснее… Посмотрите, какая красота, какое величие природы!
…Прошло еще немного времени, и настал день расставания с Камчаткой. У Витьки не укладывалось в голове, как это океан, тайга. Рем — все останется, а его здесь больше не будет, во всяком случае несколько лет. Но этот день настал и внешне ничем не отличался от других. Только сильнее, заглушая все, тревожил вопрос: «Поступит или не поступит?»
Уже не раз Витька прощался с собаками, которых теперь кормил не он, а жена Гераськи…
На аэродром пришли Зинка, знакомые ребята. Видя, какими глазами Витька смотрит на океан, на горы у поселка, на тайгу, Зинка решила утешить его:
— Да еще, может, вернешься, может, не сдашь…
Среди пассажиров прошел слух, что самолет уже вылетел из Петропавловска и вот–вот должен прибыть.
Витька, как и все, прислушивался — не летит ли? И вдруг до него донесся далекий, непонятный звук, почему?то заставивший его вздрогнуть. Все встрепенулось в нем от этого почти неуловимого звука… И тут слаженно грянули на берегу собаки! Затянули все в лад — так, как пели только при Букете. Потом замерли, прислушиваясь. И там, в тайге, в отрогах сопок пронесся снова теперь уже понятный Витьке звук — им ответил Букет!
Он выжил и на этот раз. Верно говорил Гераська, что как?то на рассвете мимо его палатки прошла волчица и вроде бы с ней был Букет…
Шум самолета заглушил собачьи голоса. Короткое прощание… Разбег. И под крылом в последний раз проплыли домики Туманова.
Зимовье на Тигровой
Глава первая
В ночной темноте ветви деревьев слились в сплошную черную завесу. Только стволы еще выделялись на фоне снега.
Тигрица резко свернула в распадок на шум мотора.
Груженый лесовоз застрял в ручье так, что в месиве воды и льда не видно было колес. Машина ревела, скрежетала коробка передач. Шофер нервно, невпопад переключал скорости, пытался раскачивать лесовоз, но он только чуть дергался вперед–назад.
Лязгая гусеницами, подошел трактор. Шофер зацепил трос, и большая машина с лесом медленно выползла из ручья.
Трактор отъехал с дороги и замолк. Из темноты вышел тракторист. Взял у шофера гаечный ключ, чтобы отвернуть пробки, слить воду, а потом на машине вместе поехать домой. Шофер развернул лесовоз, направил свет фар на трактор. Два белых луча уперлись в оранжевый бок. Фонарик был уже не нужен, тракторист положил его, нагнулся к мотору. И в это время в поток яркого света ворвалась тигрица. Удар лапы — и тракторист упал, даже не успел вскрикнуть…
Не помня себя от ужаса, шофер на пределе погнал машину… В милиции уверял, что по дороге задавил пять собак. Как выяснилось потом, никого не давил: с перепугу начались галлюцинации.
Через полтора часа сотрудники милиции, районный охотовед, охотники были на месте происшествия. Еще горел положенный трактористом фонарик. Тигрицы не было. Не было и тракториста.
Один из охотников резко отвернулся: старый милиционер щепочкой собирал со снега в целлофановый мешочек то, что можно было похоронить.
С мощными фонарями пошли по следам. Они вели на сопку. Свет тревожно метался по снегу. Деревья, тени от них. Куда ни попадали лучи — жуткая чернота. Ни за валежниками, ни в тенях ничего не видно. Ярко освещенный, вблизи снег слепил глаза. Надо было держать карабин, фонарь и еще цепляться за деревья, лезть вверх, на сопку.
Решили вернуться, пока зверь не выскочил из темноты и не убил еще кого?нибудь.
На другой день узнали по следам: тигрица затащила человека на середину сопки. А когда ночью приехали люди, она бросила его и ушла.
Целый день преследовали тигрицу. Но потом непогода заровняла следы.
Повсюду разговоры только о тигре–убийце.
Грузовая машина выехала из поселка. Дорога шла по сопкам как раз в том районе, где произошла трагедия. Шофер заметил: совсем рядом с дорогой, чуть повыше, на склоне сидит тигр. Затормозил, стал сдавать назад, хотел получше рассмотреть. Но тут загрохотали по кабине перепуганные пассажиры в кузове, которые тоже увидели тигра.
Вернулись в поселок, вызвали вертолет.
От снижающейся к нему ревущей машины тигр уходил крупной рысью. С вертолета защелкали выстрелы. Непривычные к такой стрельбе, охотники не попадали в зверя. А когда пули зацепили тигра, он прыжками отбежал к толстому дереву и прижался спиной к стволу, сидя на задних лапах. Передние прижал к груди.
Вертолет завис над деревом так низко, что воздухом от лопастей трепало шерсть на брюхе тигра. Опять засверкали огоньки выстрелов. Смертельно раненный зверь отскочил от дерева.
Бригадир охотников, по прозвищу Сандо, сразу увидел — убили другого тигра. Пошел к начальству.
— Почему вы так думаете? — спросили его.
— След тигра — его личная печать. Я ее у трактора видел и потом насмотрелся, когда по следам шли. Человека убила тигрица. К тому же на правой передней лапе у нее нет пальца. А сейчас убили тигра. И лапы у него чуть не в полтора раза больше.
— Как вы считаете, чем вызвано это неспровоцированное нападение?
— Когда добудем тигрицу, может быть, отвечу вам. Тракторист ее не трогал. Но это не значит, что люди не причинили ей зла.
Как потом оказалось — причинили.
Глава вторая
Несколько лет назад Олег закончил охотоведческое отделение техникума и стал городским жителем, потому что на работу его направили в городское общество охотников. Он оформлял охотничьи билеты, выписывал путевки, лицензии, проверял отчеты охотколлективов, занимался всякими бумажными делами, которых и в этой вроде бы не канцелярской организации оказалось столько, что в лесу, в охотничьих хозяйствах, ему доводилось бывать от случая к случаю. А он техникум лесной закончил только для того, чтобы в лесу работать или в тайге. Тут даже забывать стал, чем учили.
И вот однажды осенью Олег оставит привычные городские удобства и уехал в Приморскую тайгу, в зимовье, работать охотником–промысловиком.
— Я как увидел тебя, бородатого, на фотографии в журнале, — говорил он своему старому приятелю Алексею. — и сразу решил: все — тоже еду в Приморье промысловиком. Осточертел мне этот город. Вышел как?то зимой в лунную ночь. На улице никого, одни дома. Сплошной бетон, бетон, бетон… Стою, как в каменном мешке, черной пылинкой. Нет. думаю, надо бежать отсюда, пока еще не женился.
— Сам в городе жил! — усмехнулся Алексей. — Вся жизнь расфасована. Автобус туда. Автобус обратно. Стол с бумагами Вечером телевизор.
— Вот–вот. Добро бы работа была настоящая, мужская. А то бумажки перебирать. Девчонка пришла, подучил ее — и лучше меня работает.
Олег легонько ткнул кулаком Алексея:
— Ну и здоров ты стал!
— У нас тут продукты натуральные. Это у вас в городе одна косметика. Да и работа не твоя, сидячая. За день так «физкультурой» назанимаешься — руки–ноги гудят.
— А чем в ваших местах промысловик занимается?
— Не промысловик, а штатный охотник, как нас теперь называют. Изюбря стреляем, кабана, пушнину добываем. Сезон кончается — рыбу ловим, заготовки всякие. Корень элеутерококка дергаем. Хорошо его принимают. Но стараться нужно, если хочешь заработать. Женьшень ищем. Грибы сушеные сдаем, соленые. Ягоды. Папоротник- орляк рвем, как только из земли появляется, пока кольцо не развернулось, В Японию на экспорт идет.
— Что у него за вкус? — поинтересовался Олег.
— Как тебе сказать? На грибы немного похож. Не еда. конечно. Вот когда на столе все есть, а чего?то вроде не хватает, тогда и его можно поставить… Есть чем заниматься. Только работай, не ленись.
— И на все план?
— Конечно. — сказал Алексей. — Справишься. Я привык: работать так работать. Слышишь, какая?нибудь ткачиха план перевыполняет. А я хуже ее, что ли? Конечно, приходится шевелиться, порой от зари до зари. А что, вон по телевизору смотришь, у доменной печи мужики стоят, им легче? А кто больше зарабатывает, еще вопрос. Но сам знаешь, какая жизнь в тайге. Это на любителя. У кого участок далеко, по месяцу дома не бывают. Да и зимовья не все такие, как у тебя будет. Это тебе повезло.
В госпромхозе Олегу выдали суконный костюм для литейщика или сталевара, потому что специально для охотников одежду никто не шьет. Сапоги резиновые на два размера больше, теплые портянки. Дали ружье «Белку»: верхний ствол под малокалиберный патрон, нижний тоже мелковат — двадцать восьмого калибра.
В зимовье поехали с Алексеем на его «Ниве». В машину уложили мешки с продуктами, боеприпасами, запасной одеждой. Примостилась между рюкзаками и Шельма — собака, которую взял Олег, несмотря на возражения Алексея.
Долго трясло машину на колдобинах лесной дороги. Олег смотрел на серую облетевшую тайгу, на ветви, космы лиан и представлял, какая густая зелень бывает тут летом, когда все покрыто листвой.
Доехали до летней пасеки. Пчел давно увезли. У сарая соста&лены друг на друга пустые улья. На широкой поляне рядами торчат колышки, на которые летом ставят пчелиные домики.
— Останови! Останови! — вдруг закричал Олег.
На грязи четко отпечатался крупный след. Олег сразу узнал его, хотя до этого никогда не видел: как кошачий, только громадный, не прикроешь двумя руками. Он нагнулся к нему, потрогал отпечатки тигриных пальцев, затвердевшие на морозе. Достал спичечный коробок, измерил им ширину. Стал искать другие следы.
Алексей смотрел на него из машины и смеялся.
— Чего смеешься? Человек первый раз в жизни видит тигриные следы. Вы тут привыкли, а для других людей это все равно что со сказкой наяву встретиться.
— Садись, поехали, сказка. Сам через месяц смеяться будешь: на четвереньках у следа ползал.
Машину оставили у скалы, на которой иногда спасались от волков изюбри — вставали в неприступных местах на отстой. Дальше по старой лесовозной дороге не проедешь даже на «Ниве».
Нагрузили на себя мешки и пешком отправились к зимовью.
— Почему зимовье на Тигровой? Речка так называется? — спросил Олег.
— Да. Тут много всяких тигровых названий. Как?то по карте смотрел: Тигринка–река, Тигровая, поселки Тигровый, Тигровой, Тигровая. Даже кинотеатр во Владивостоке — «Океан» — стоит возле сопки Тигровой. Твоя речка на карте без названия. Но мы ее Тигровой зовем. Они тут всегда были.
То здесь, то там темнели похожие на птичьи гнезда шары омелы — растения, живущего на деревьях. Непривычно много было поползней. Большеклювые вороны черные совсем и букву Р не выговаривают. Видели больших синиц, синиц–гаичек, сорок — они тут со своим приморским акцентом. Сойки такие же, как всюду.
Олег расспрашивал об охоте в этих краях. Сам он с детства бродил по лесам, но то была другая охота, не промысловая.
— Как же вы тут на кабана охотитесь? Если тихо по замерзшим листьям идти, далеко не уйдешь. А если греметь на весь лес, как сейчас идем, какие же кабаны подпустят?
— Зачем тихо? Подкрадываемся только там, где они пасутся. Мы уже знаем эти места. А в незнакомой местности ходом идешь за ними, когда снег выпадет. Как пошла их тропа на одном уровне сопки обходить, так и идет. И ты по ней быстрым шагом. А начали расходиться, в верх–вниз по сопкам лазить, вот здесь осторожно надо, посматривай, где кормятся.
Расспрашивал Олег и про соболя.
— В этот сезон так промышляй, — говорил Алексей. — А на следующий год с ранней осени подшаманишь маленько, привалишь соболишек, и будет у тебя настоящая охота.
За разговором незаметно дошли до зимовья. Это был небольшой аккуратный домик, собранный из брусьев. Окна снаружи обиты прозрачной пленкой, чтобы не продувало. Ручка у двери — кривой березовый сук. Под ним отметины когтей медвежонка. Так две лапки и отпечатал: правой нажал повыше, левой пониже.
На улице, в сторонке, канистра с бензином. В сенцах на низеньком столике примусок «Шмель», чтобы согреть чай, когда не топится печка.
Хозяин зимовья уже готовился к промыслу, да бабка на этот раз победила: уговорила уехать к сыну нянчить внуков.
Удивила Олега труба. Она не торчала из крыши, а поднималась из?под земли около дальнего угла зимовья. Когда он вошел внутрь, удивился еще больше: плита была так заглублена в землю, что верх ее был вровень с полом. Перед дверкой и поддувалом вырыта яма, выложенная кирпичом.
Оказалось, дымоход проложен под полом, как делали это корейцы в своих жилищах. Спать на таком полу тепло, как на русской печке.
Под потолком над плитой жердочки для одежды. На плите уже неотмываемый от копоти чайник, низкая, но очень широкая кастрюля, чтобы быстрее в ней закипало.
Алексей взял топор, вышел и отколол от смоляного кедрового пня толстую щепу. По цвету и весу было похоже — щепа намокла в воде. Но стоило поднести к ней спичку, тут же загорелась, а в печке гудело так, словно там работала форсунка или паяльная лампа.
— С этим пнем заботы с растопкой не будет, — сказал Алексей. — Иди за водой, попьем чайку, и мне пора назад.
Ручей был перегорожен небольшой плотинкой из камней. В середине оставлен узкой проход. Вода бежала с большой скоростью и не замерзала, наверное, до самых сильных морозов.
Темная, почти черная оляпка пролетела вдоль ручья и села у воды. К ней подлетела вторая. Обе посвистывали и резко кланялись.
— Вся эта падь, по которой ехали и шли, с падюшками, ключиками — твои угодья. Ключиком или ключом у нас тут называют не только место, где вода из?под земли бьет, но и сам ручеек, и распадочек, по которому он течет, — говорил Алексей, когда пили чай в зимовье. — Моя зимовьюшка в ту сторону. Я к тебе наведаюсь. Если раньше надо будет уйти, мало ли чего, иди по дороге, которой ехали. Дойдешь до трассы, там проголосуешь. Не так уж далеко, часов шесть ходу.
Алексей ушел. Шельма бегала широкими кругами, знакомилась с окрестностями. Звала Олега Ц подбегала, вертелась у ног и, высунув влажный розовый язык, снова мчалась вверх по ручью.
Тигрица спустилась в распадок, прошла вдоль ручья до места, где вода выбивалась из?под земли, и только там стала пить, как будто в нескольких шагах от истока вода была хуже. Одну лапу поставила в ручей, и каждая шерстинка на погруженных пальцах казалась четче — такой прозрачной была вода. Тигрица неторопливо лакала кристальную воду, немного приподняв усы.
Напилась, выбралась из распадка и увидела ярко- красный автомобиль — Алексееву «Ниву». Осторожно подошла к ней шагов на пять, осмотрела и пошла в сторону зимовья.