— Ставлю, — сказал он.
— Лотти, дайте ему кости.
Джо изо всех сил напряг свой мозг, победоносная сила наполнила его правую руку, и он сделал свой бросок.
Кости упали на стол. Они метнулись вниз, потом вверх по какой-то дикой кривой, взлетели над краем стола, а потом, подобно сверкающим красным метеорам, ударились о лицо Большого Игрока, где они неожиданно замерли в черных глазницах, каждая сверкая рубиновым блеском единицы.
Глаза змеи.
Красные глаза с усмешкой уставились на него, и он услышал:
— Джо Слеттермен, кости вылетели за пределы стола.
С помощью большого и среднего пальцев обеих рук Большой Игрок извлек кости из глазниц и бросил их в протянутую ладонь Лотти.
— Да, Джо Слеттермен, кости вылетели за пределы стола, — повторил он спокойно. — А теперь вы можете застрелиться, — он дотронулся до серебряного револьвера. — Или перерезать себе горло, — он достал из-за пазухи и положил рядом с револьвером кривой кинжал с золоченой ручкой. — Или отравиться, — к оружию добавилась черная бутылочка с белым черепом и скрещенными костями. — Или мисс Флосси зацелует вас до смерти, — он подтолкнул вперед самую красивую и злобную девушку. Она выпрямилась, одернув свою коротенькую юбочку, и бросила на Джо провокационный холодный взгляд, приподняв карминовую верхнюю губу и показывая длинные белые клыки.
— Или еще, — добавил Большой Игрок, кивнув в сторону затянутого крепом стола, — вы можете совершить Большой Прыжок.
Джо со злостью произнес:
— Я выбираю Большой Прыжок.
Он поставил правую руку на свой, теперь пустой стол для фишек, наклонился вперед… и неожиданно оттолкнувшись от края, в тигрином прыжке бросился через стол и вцепился в горло Большому Игроку, утешая себя мыслью, что мучиться придется недолго.
Когда Джо пролетал над центром стола, в мозгу его отпечаталась мгновенная фотография того, что в действительности было внизу, но он не успел всего этого осознать, потому что в следующее мгновение врезался в Большого Игрока.
Жестким ребром коричневой руки Игрок ударил Джо в висок со стремительностью молнии, но коричневые пальцы или кости рассыпались, словно были сделаны из воздушного теста. Левая рука Джо прошла сквозь грудь Большого Игрока, будто бы там не было ничего, кроме атласного пиджака, в то время как правая мертвой хваткой вцепилась в череп под шляпой, разломив его на кусочки. В следующее мгновение Джо рухнул на пол, сжимая в пальцах черные лоскутья и коричневые обломки.
Затем он, стремительно вскочив на ноги, протянул руку к башенкам на столе Большого Игрока. Времени оставалось лишь на то, чтобы схватить все, что подвернется под руку. Как назло, ему не попалось ни золотых, ни серебряных фишек, поэтому он, сунув в карман горсть светлых, помчался прочь.
И в тот же момент все окружение Большого Игрока водрузилось к нему на плечи. Его били, царапали, рвали на куски и топтали подбитыми гвоздями каблуками. В ход шли зубы, ножи, медные шары. Кто-то с черным лицом, на котором выделялись налитые кровью глаза, нахлобучил ему на голову золоченую трубу. Рядом мелькнуло голое тело ассистентки, и он потянулся к ней, но она увернулась. Невесть кто старался ткнуть ему в глаз тлеющую сигару. Лотти, шипя и извиваясь, словно белый удав, пыталась задушить его и в то же время выколоть ножницами глаза. Флосси, выскочившая словно чертенок из коробочки, плеснула ему в лицо из широкогорлой квадратной бутылки чем-то, напоминающим по запаху кислоту. Мистер Кости всаживал в Джо пулю за пулей из серебряного револьвера. Джо был зарезан, застрелен, разорван на куски, избит, искромсан, как шинкованная капуста, ему переломали все кости.
Но почему-то все эти удары не достигали цели. Такая битва была похожа на драку с привидениями. В конце концов оказалось, что все эти бандиты, вместе взятые, все же уступали в силе Джо. Он почувствовал, что его поднимают многочисленные руки, тащат сквозь двери и бросают на тротуар. Но даже и такой бросок не прибавил боли. Подобная процедура походила скорее на ободряющее похлопывание по плечу.
Джо глубоко вздохнул, перевернулся и подвигал конечностями. Похоже, ничего серьезного. Он поднялся и огляделся. Заведение темно и молчаливо, словно Плутон или весь остальной Карьер. Когда глаза Джо привыкли к свету звезд и перемещавшимся огонькам — изредка проплывающим по небу космическим кораблям, — он заметил запертую на засов железную дверь, в которой находилась другая — та, через которую его выкинули.
Вдруг Джо обнаружил: он жует нечто хрустящее, что он все это время сжимал в правой руке. Чрезвычайно вкусное, словно хлеб, который его жена пекла для постоянных покупателей. В этот момент его память воспроизвела картинку, увиденную им, когда он пролетал над центром черного стола: высокая стена пламени, заполняющая всю поверхность стола, а за ней — удивленные лица его жены, матери и Мистера Пузика. До него дошло, что он жует: череп Большого Игрока, и он вспомнил форму трех караваев, которые пекла его жена, когда он уходил. И понял волшебство, которое она совершила, разрешив ему ненадолго уйти из дому и почувствовать себя наполовину мужчиной, а потом вернуться назад с обожженными пальчиками.
Он выплюнул все содержимое изо рта, швырнув остаток гигантского черепа на дорогу.
Джо запустил руку в левый карман. Большинство светлых фишек раскрошились во время драки, но он нашел одну целую и ощупал ее. Оттиснутые на ней знак был крестом. Он поднес фишку к губам и откусил от нее небольшой кусочек. Вкус был нежным, просто восхитительным. Он съел ее всю, почувствовав, как прибывают у него силы. Джо похлопал рукой по туго набитому карману. В конце концов, у него достаточно провизии на дорогу.
Он повернулся и направился прямиком к дому, но длинным путем — вокруг света.
Пол Андерсон
Еутопия
— Гиф выт нафнк?
Данские слова, вырвавшиеся из динамика, застали Язона врасплох, хотя он предвидел, что услышит их именно сейчас, пока не успел еще стихнуть рев геликоптера, пронесшегося над самыми верхушками деревьев.
— Кто ты? — спросил голос.
Язон Филипп посмотрел сквозь прозрачный верх кузова автомобиля. Над его головой меж, двух неровных стен елового леса, растущего по обе стороны дороги, тянулась голубая полоса неба. На корпусе военного геликоптера играло солнце.
Язон почувствовал, как холодный пот проступает подмышками и стекает по ребрам. Только не впадать в панику! Господи, помоги мне! Призыв о помощи к Богу был всего лишь кодовой фразой, освященной многолетними тренировками. Обычная психосоматика: подчини себе рефлексы, дыши равномерно, прикажи пульсу замедлиться — и избавься от страха смерти. Он молод, значит, может потерять многое. Но философы Еутопии правильно воспитывали детей, порученных их опеке. Ты станешь мужчиной, то есть — приобретешь опыт, говорили они. Сущность же человеческая основывается на независимости от инстинктов и рефлексов. Наш принцип жизни: свобода через умение владеть собой.
Язон не мог выдать себя за моотмана — жителя Норландии; слишком заметен был его эллинский выговор. Но он мог попытаться обмануть пилота геликоптера и выиграть время, прикинувшись приезжим из другой страны этого мира. Он понизил голос, чтобы хоть как-то замаскировать акцент, и спросил с нарочитым высокомерием:
— А ты кто такой? И чего хочешь?
— Я — Рунольф Эйнарссон, капитан армии Оттара Торкелссона, Владетеля Норландии. Ищу человека, который накликал месть на свою голову. Назови свое имя.
Язон вспомнил Рунольфа. Смуглое лицо, темные волосы — признак туркерской крови. И голубые глаза; видимо, кто-то из его предков родился в Туле… Нет, в этом мире совсем иная история и юг Европы называется Данарик…
— Меня зовут Ксипек. Я — купец из Мейако, — не раздумывая ответил Язон. Сейчас, после бегства из замка Владетеля и бешеной гонки сквозь ночь, лишь несколько стадий отделяло его от границы. Он и надеяться не смел, что удастся так далеко уйти; обидно, если его схватят теперь…
— Надеюсь, ты говоришь правду. Но я исполняю приказ, и я должен задержать тебя, — протрещал в динамике голос Рунольфа. — Обратись к Владетелю и ты сразу же получишь компенсацию за ущемление своих личных прав. Но сейчас остановись и выйди из машины, чтобы я мог разглядеть твое лицо.
— А что, собственно, произошло?
Еще несколько секунд отсрочки.
— У нас в Эрнвике гостил человек из Старой Земли (из Европы — привычно перевел Язон). Оттар Торкелссон необычайно сердечно принял его, но этот негодяй отважился на поступок, который можно искупить только смертью. И вместо того, чтобы принять вызов Оттара, он украл автомобиль — такой же марки, как твой, — и удрал.
— По-моему, Оттар мог бы публично назвать его негодяем?.. (Однако кое-что из их варварских обычаев я запомнил!)
— Странные слова для мейаканца! Немедленно остановись и выйди из машины! Или я открываю огонь!
Ошибка, понял Язон и до боли сжал челюсти. Гадес милосердный! Неужели кто-нибудь способен запомнить и не перепутать обычаи сотен крошечных государств, на которые разделен континент? Вестфалия представляла собой куда более пеструю мозаику, чем Земля в варианте истории, где этот материк называется Америкой. Ладно, подумал он. Вот и представился случай проверить, какие у него шансы вернуться — и в Америку, и в Еутопию…
— Хорошо, — сказал Язон. — У меня нет выбора. Но можешь не сомневаться, я потребую компенсацию за оскорбление.
Он тормозил максимально плавно — граница приближалась с каждым оборотом колеса… Дорога вытягивалась вдаль твердой черной лентой, расталкивая гигантские стены деревьев. Он понятия не имел, таксировали ли их когда-нибудь. Может быть, еще в те времена, когда белые люди впервые перебрались через Пенталимни (или Пять Озер), чтобы основать город Эрнвик, расположенный в том же месте, где Далат в Америке и Лукополис в Еутопии. Некогда Норландия простиралась далеко за страну озер, но после войн с Дакотами и Мадьярами, ее территория уменьшилась. Постепенно расширение торговых связей позволило жителям освоить глубинные районы, богатые дичью (охота являлась национальной страстью Норландии). Таким образом, за триста лет древний лес полностью вернул себе утраченные права.
Перед глазами Язона возник пейзаж этих мест, существовавший в его варианте истории. Сады и огороды, усадьбы, выстроенные с любовью к гармонии, гибкие бронзовые тела в гимнасиумах, музыка при лунном свете… Даже пугающая Америка вспоминалась более человечной, чем эта мрачная чаща.
Но образ Еутопии лишь отголосок реальности, затерянной в многоликих измерениях пространства — времени. Сейчас и здесь он один, а над головой его кружит смерть. Перестань оплакивать себя, ты, идиот! Береги энергию, если хочешь выжить…
Язон остановил машину, приткнув ее к краю дороги. Потом он напряг мышцы, резко распахнул дверцу и выскочил.
Динамик за его спиной разразился длинной тирадой проклятий. Описав петлю, геликоптер ястребом ринулся вниз. Пули посыпались градом, но Язон уже спрятался под деревьями. Ветви заслонили его, словно крыша, которую то тут, то там пробивали солнечные лучи. Стволы сосен стояли во всей своей мужской красоте, и женщины могли позавидовать их аромату. Опавшие иглы покрывали землю, заглушая звук его шагов; сверху доносилось пение невидимого дрозда, легкий ветерок овевал лицо. Язон бросился на землю, в тень ближайшего дерева, и лежал, тяжело дыша, а частое биение сердца почти заглушало зловещий рев геликоптера.
Минуту спустя геликоптер улетел: Рунольф спешил доложить своему господину, что обнаружил «негодяя». Как же поступит Оттар? Он отправит в погоню всадников с собаками, иначе ему не выследить беглеца. Если так, Язон выиграл пару часов передышки.
А потом… он призвал на помощь все свои навыки, сел, прислонившись к дереву, и принялся думать. Если Сократ, чувствуя холод цикуты, подступающий к сердцу, продолжать учить афинскую молодежь мудрости, то и Язон Филипп в эту трудную минуту сможет, по крайней мере, оценить собственные шансы.
Он бежал из Эрнвика не с пустыми руками, прихватив пистолет местного производства, компас, и наполнив карман золотыми и серебряными монетами. Одежда тоже была добротной: плащ, который можно использовать как одеяло, куртка, брюки, ботинки. Примерно так же одевались в средневековой Вестфалии.
Но самым мощным оружием был он сам — Язон Филипп. Высокого роста, крепкого сложения, светловолосый и с небольшим носом, доставшимся в наследство от галльских предков. А тренировали его специалисты, снискавшие себе лавры на Олимпиадах.
К прекрасно развитой мускулатуре прилагался блестящий ум. Принципы логики и семантики, заложенные педагогами Еутопии, были в его сознании столь же естественны, как дыхание для жизнедеятельности.
Он намеревался выжить во что бы то ни стало, хотя мог рассчитывать только на самого себя. И он рассчитывал. У него была цель. Он знал, ради чего должен жить. И ради кого. Ради человека, которого он любил и к которому хотел вернуться. Вернуться на родину, в Еутопию, Счастливую Землю, созданную его народом за две тысячи лет жизни на новом континенте. Понадобилось отринуть ненависть и мерзость Европы, чтобы придти к выводу: «Целью нации является достижение всеобщей гармонии».
Язон Филипп должен вернуться на родину.
Он встал и двинулся на север. Он начал свой путь в тетраду, день, который его преследователи называли онсдаг.
Спустя полтора суток, в день, именуемый торсдаг, он все еще продирался сквозь лес, шатаясь от усталости; на зубах скрипел песок, а желудок, казалось, прилип к позвоночнику. Язон шел на дрожащих ногах и отмахивался от мух, роями круживших вокруг его потного тела. Неожиданно, хотя и далеко позади, послышался лай гончих псов.
Звук рога, словно протяжный хриплый зов, донесся сквозь аркаду листьев. Они напали на след, а он уже не мог двигаться быстрее настигающих всадников. Значит, больше ему не суждено увидеть звезды.
Его рука инстинктивно потянулась за оружием. По крайней мере, нескольких он заберет с собой… Нет. Ведь он — эллин, не убивающий даже варваров, жаждущих лишить его жизни только за то, что он нарушил одно из их табу. Он выйдет им навстречу, остановится под куполом голубого неба и примет в себя их пули. И уйдет во тьму, унеся с собой память об Еутопии, о друзьях, и прежде всего о Ники… Ники! Любовь моя…
С большим трудом Язон вдруг сообразил, что вышел из соснового леса и пробирается сквозь березовую рощицу. Свет золотил листья деревьев, лаская их стройные белые стволы… Из-за деревьев послышалось мерное ворчание мотора.
Он замер, чувствуя, как близок к полному изнеможению. Однако, резервы еще остались; он выбросил из сознания далекий собачий лай и боль собственного тела. Задышал ритмично, сосредоточившись на чистоте и свежести воздуха, представляя атомы кислорода, проникающие в каждую клетку тела. Успокоил бешено бьющееся сердце, снял усталость, напрягая и расслабляя мышцы, и с радостью ощутил, как отчаяние, иссушавшее душу, уступает место холодному рассудку.
Язон огляделся. Впереди на север раскинулись возделанные земли: волны ветра скользили по молодым посевам, золотисто поблескивающим в лучах заходящего солнца. Неподалеку виднелась постройка одинокой фермы — длинные и низкие деревянные здания со шпилеобразными крышами. Дым от печей поднимался к небу.
В поле работал трактор, и взгляд Язона остановился на сидящем за рулем мужчине.
Хотя в этом мире уже изобрели диэлектрический мотор, на севере он еще не вошел в употребление; поэтому Язон не удивился, учуяв резкий запах выхлопных газов. Подумать только! В Америке грязный выхлоп считается одной из главных мерзостей. Табу. (В том свинарнике, который они называют Лос-Анжелес!).
Но здесь и сейчас этот запах защипал его ноздри — словно запах надежды.
Мужчина заметил его, остановил трактор и потянулся за винтовкой. Язон пошел к нему, подняв руки и демонстрируя пустые ладони в знак мирных намерений. Водитель воспринял жест с явным облегчением. Он был типичным венгром: коренастый и крепкий, с выступающими скулами, вьющейся бородой, в цветастой, расшитой одежде. Значит, я уже перешел границу, — с облегчением подумал Язон. Это уже не Норландия, это воеводство Дакота!