Всматриваясь в дорогу, я увидел красную ленту на горизонте. Нас разделяло несколько миль, и мне трудно было понять, во что это превратится с близкого расстояния. Я утопил педаль газа в пол, и мотор «Бентли» взревел.
С приближением к ней красная лента росла, она становилась длиннее и выше. Когда наконец дорога оборвалась, я находился уже в стадии шока.
Машина затормозила перед массивными чугунными воротами. Красная лента превратилась в кирпичную стену. Я вышел из машины и осмотрелся. Высота стены превышала сорок футов. Понадобится пирамида из нескольких человек, чтобы заглянуть за этот милый заборчик. К востоку от ворот стена уходила к горизонту, и я не берусь определить ее длину.
К западу от ворот стена простиралась на полсотни ярдов. Не зная боковых ребер сооружения, я могу утверждать, что из кирпича, вложенного в обозреваемый отрезок стены, можно выстроить пару небоскребов.
Ворота в стене были только одни, монолитные, без единой щели. Моя фантазия сработала образно. Если вспомнить огромный стол в доме Дэллы Ричардсон и накрыть его красной скатертью, то картина будет похожей на то, что я видел. К этому надо добавить, что втиснутая в стол канцелярская кнопка будет изображать ворота, а крохотный муравей сможет играть роль детектива Элжера. Своими пирамидами фараоны давили на сознание людей, делая их жалкими и беспомощными перед ЛИЦОМ наместника богов. Чего же добивался создатель этого монумента?
Рядом с воротами в стене находилась стальная дверь е окошечком. Я сел в машину и отогнал ее к обочине. Нетрудно догадаться: если меня и допустят в цитадель, то в стерильном виде. Все, что мне показалось лишним в своих карманах, я оставил в отделении для перчаток.
Возле двери имелся звонок, и я нажал на кнопку. Ни надписей, ни табличек. Окошко открылось. Я видел лишь колкий взгляд хищных глаз, сросшиеся на переносице черные брови и часть смуглого лба.
— Что вам нужно?
— Хороший вопрос. Я пациент доктора Хоукса, мое имя Дэн Элжер. Доложите ему о моем визите.
— Я вас не знаю.
— Меня это радует. Зато меня знает Хоукс.
Окошко захлопнулось. Ждать пришлось довольно долго. Складывалось впечатление, что бдительный страж сел на велосипед и прокатился до противоположной стороны обители.
Наконец щелкнул засов, и дверь распахнулась. Не успел я зайти, как ее захлопнули. В нос ударил запах сырости и плесени, а перед глазами выросла стена мрака. Меня подхватили за руки и прижали носом к кирпичной кладке. Пара здоровенных циклопов обшарила мои карманы. Я не оказывал сопротивления, такое обращение можно было предвидеть.
— Пустой, — гаркнул бас у меня за спиной.
Меня развернули и указали на решетку из трехдюймовых прутьев. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Заскрипел какой-то механизм, и решетка поползла вверх. Когда она поднялась на нужный уровень, я перешел на другую половину камеры. Здесь стоял стол, где, кроме небольшой лампы и телефона, ничего не было. За ним сидел толстомордый и лысый, как бильярдный шар, мордоворот.
Резкий фальцет, режущий ухо, не соответствовал его комплекции. Говорил он быстро и отрывисто.
— Вас проводят к профессору. Не советую отклоняться в сторону. Разговаривать с охраной запрещено. Идите.
Он кивнул влево, где меня поджидали двое ребят в униформе. Лысый нажал на кнопку в ящике стола, и открылась еще одна стальная дверь. В помещение проник солнечный свет.
Первым вышел охранник, вторым я, замыкал конвой еще один громила. На секунду мы остановились. За спиной с лязгом захлопнулась дверь. Замыкающий конвоир приказал:
— Руки за спину и вперед.
Мы тронулись с места. Я немало повидал в своей жизни, но на такое моей фантазии не хватило бы.
Из охранного пункта мы вышли на разводной мост, перекинутый через глубокий ров, заполненный водой. Ров походил на реку с бетонными берегами, которая протекала по периметру кирпичной стены. По другую сторону рва проходил коридор из колючей проволоки высотой в десять футов. Мы перешли мост и, свернув влево, двинулись вдоль проволочного заграждения. В памяти возник случай, когда мне удалось бежать из плена во время войны, но даже косоглазые с их природной хитростью не додумались до такой премудрости. Сбежать из этой крепости практически невозможно. Даже если отсюда убрать всю охрану, то понадобится немало усилий, чтобы разорвать колючий забор, переплыть ров и взобраться на гладкую стену высотой с трехэтажный дом. Ну а потом останется с нее спрыгнуть и разбиться в лепешку. Такая затея не может иметь реального воплощения. Глядя на охранника, идущего впереди, я оценивал его возможности. Помимо хорошей физической формы, у него на поясе висела резиновая дубинка и футляр с наручниками. Вдоль узкой гравиевой дорожки, по которой мы шли, через каждые двенадцать шагов стояли такие же ребята в униформе. Что здесь охранялось с такой тщательностью, мне было непонятно. Кроме охраны, я никого не видел.
По правую руку от меня раскинулось иоле шириной в сотню ярдов, а за ним стояли корпуса с решетками на окнах. Ни одного деревца, ни одной живой души. Корпуса имели шесть этажей в высоту и соединялись между собой коридорами на уровне второго этажа. Монотонное шествие под конвоем начинало раздражать, Это заведение вполне могло соперничать с тюрьмами Сан-Квентин и Алькатрас.
В поле моего зрения попадало четыре корпуса, что было за ними, я видеть не мог. Каждый корпус имел в длину ярдов двести, не меньше. Об этом можно было судить по окнам. Их было пятьдесят в каждом ряду.
Через десять минут пути мы вышли к белому трехэтажному зданию. На окнах этой коробки не было решеток» и выглядела она приличней. Возле подъезда стояло несколько машин, а у дверей висела полированная бронзовая табличка с надписью «Административный корпус».
Мы остановились у входа, и ведущий охранник позвонил в звонок. Дубовая дверь приоткрылась, из нее выглянул человек в белом халате. Он выглядел совершенно обычным человеком, а я уже и не надеялся увидеть здесь простого смертного.
— Элжер к доктору Хоуксу.
— Пусть войдет.
Конвой остался на улице, а я переступил порог конторы. Внутри не было охраны, здесь было чисто и прохладно. Белые стены, белые полы, худощавый парень в белом халате. Он с улыбкой взглянул на меня и тихо сказал:
— Доктор просил провести вас в кабинет, он немного занят, но это не надолго. Следуйте за мной.
Мы поднялись на второй этаж и прошли по широкому коридору, белизну которого оттеняла зеленая ковровая дорожка. Кабинеты располагались по обеим сторонам, и на каждом висела бронзовая табличка. Здесь указывалось только имя, никаких званий и должностей. Когда я занят каким-то делом, все, что мне попадается на глаза, откладывается в памяти автоматически. При необходимости нужная цифра или имя всплывают в памяти. Мозг отрабатывает такие вещи без особого напряжения, и мне не приходится прикладывать усилия, чтобы вспомнить чье-то имя, номер машины или телефона.
Память закалялась в работе, которой я занимался после войны. Демобилизовавшись, без денег, я еще с год мотался по Востоку, дальнему и ближнему. Моей профессией стал покер. Надо сказать, что если бы я продолжил карьеру игрока, то имел бы сейчас неплохое состояние. Я до сих пор помню каждую раздачу, и мне ничего не стоило запомнить комбинации всей игры.
Кабинет Майка Хоукса ничем не отличался от остальных. Та же бронзовая табличка с именем.
Мой провожатый постучал в дверь и, посторонившись, открыл ее.
Я вошел. Никакой приемной. Огромная комната, где вместо стен стояли стеллажи с канцелярскими папками, пухлыми и тяжелыми.
В кабинете имелись еще две двери, одна справа от окна, другая слева. Посредине стоял стол, за которым восседал мой наниматель, по другую сторону стола стояли два кресла. К моему сожалению, оба были заняты джентльменами в цивильной одежде.
Очевидно, я вошел в самый ответственный момент беседы, так как они не сразу меня заметили.
— Я понял тебя, Майк, но хочу надеяться, что срывов больше не будет, — сказал тот, что сидел справа.
— Не осложняй положения, ты же понимаешь, какая может последовать реакция собрания, — добавил тот, что сидел слева.
Тон, которым говорили эти люди, не походил на угрозу, так журят родители нашкодившего школьника, но меня это удивило. Хоукс казался мне абсолютно независимой личностью.
Заметив мое появление. Хоукс встал и коротко завершил разговор:
— Мы еще увидимся, господа.
Посетители встали, коротко поклонились и направились к двери. Теперь я мог разглядеть их лица. Один из них был пожилым мужчиной, чей возраст пересек шестидесятилетний рубеж. Благородное лицо сенатора на покое, однако, когда он полоснул меня взглядом, меня что-то кольнуло. Его лицо показалось мне знакомым, но сейчас я не старался вспомнить, где видел его раньше. Он шел медленно, немного прихрамывая и опираясь на трость. Второй посетитель был значительно моложе. На вид ему было не больше тридцати. Смуглая кожа, черные глаза, прямые мексиканские усы. Пуэрториканец. Этот оказался немного поприветливей и улыбнулся мне. Улыбка не самая обаятельная, но в этих застенках даже она казалась солнечным зайчиком.
Когда они скрылись за моей спиной и дверь закрылась, Хоукс вышел из-за стола мне навстречу.
— Ваше появление в больнице, Элжер, больше чем неожиданность! — Он протянул мне руку.
— Мне трудно ассоциировать этот бастион с понятием «больница». Золотой запас страны в Форт-Ноксе охраняют не с такой тщательностью, как вы беззащитных психов. Одной стены хватит, чтобы у ее подножия умерла с голоду целая колония беженцев, зная, что по другую сторону произрастают сады изобилия.
— Такая предосторожность оправдывает себя, мистер Элжер. Как-нибудь я вам расскажу историю возникновения этого ограждения. Но я искал вас с другой целью.
— Гилберт доложил мне, что вы чем-то обеспокоены, и я не стал дожидаться вечера. Мы и так упустили слишком много времени.
— Я вовсе не возражаю против вашего нетерпения, напротив, мне это лестно. Доверяя вам это дело, я надеялся на вашу настойчивость и активность.
Мы пожали друг другу руки, и Хоукс указал мне на кресло. Я не воспользовался его предложением и, когда он сел за стол, отошел к окну, разглядывая ландшафт. Хоукс нервничал и пытался скрыть свое состояние, поэтому я решил не сверлить его взглядом и не давить на него.
Глядя в окно, я видел, как посетители Хоукса вышли из здания и сели в черный «Линкольн». Тот, что помоложе, активно размахивал руками и пытался что-то внушить или доказать хромоногому. Поразительно, что этих гостей конвой не сопровождал, и они чувствовали себя свободно. «Линкольн» развернулся и направился в сторону ворот.
— Что вас встревожило, доктор Хоукс?
— С одной стороны, меня действительно встревожил факт, случившийся сегодня ночью. С другой стороны, необычность этого факта может порадовать. Один, без вас, я не могу прийти к правильному заключению. Вот, взгляните.
Я повернул голову. Хоукс выудил из кармана какой-то предмет и положил на стол. Когда он убрал руку, что-то сверкнуло.
— Что это?
— Пудреница Лин, которую она забрала с собой.
Я подошел ближе и осмотрел ее: Красивая изящная вещь с монограммой. Такие безделушки стоят бешеных денег.
— Вы уверены, что Лин взяла ее?
— Я видел собственными глазами, как она положила ее в сумочку. Мистика! Как пудреница могла вернуться обратно без хозяйки?
— Где вы ее нашли?
— В нашей спальне на туалетном столике.
— Возможно, она там и лежала…
— Невозможно! — воскликнул Хоукс. — Перед сном я читал газету и положил ее на столик. Когда я утром проснулся, то пудреница лежала на газете.
В глазах Хоукса смешались растерянность и страх. Его испуг не был поддельным.
— Вы крепко спите ночью?
— Да. Я обычно принимаю снотворное.
— Что вы думаете о находке?
— Нет сомнений, Лин была в доме этой ночью.
Он произнес эти слова таким тоном, словно видел привидение.
— Кто из прислуги находился в доме?
— Практически никого. Гилберт запирает на ночь входную дверь. Сам он спит внизу. Ключ есть только у Лин. Сторож, шофер ночуют вне дома, остальные приходят утром.
— Как вы можете объяснить такое явление?
— Не могу понять! Все вещи остались на месте, ничего не тронуто. Никаких следов! Я осмотрел все комнаты, никаких изменений, кроме этой чертовой пудреницы.
— Не нужно вести следствие, меня интересует, что вам подсказывает интуиция?
— Не знаю, Дэн. Вы извините, что я так легко перешел на панибратский тон, но…
— Я не возражаю. Продолжим. Если я вас правильно понимаю, вы уверены, что в доме этой ночью находилась ваша супруга. Зачем ей понадобилось вас разыгрывать? По-другому подобный случай не назовешь. Пудреница оставлена умышленно, чтобы вы могли на нее наткнуться.
— На Лин это не похоже. Она не станет валять дурака. Такие шутки уместны под Рождество.
— Я тоже так думаю. Более вероятна версия, что в доме побывал кто-то другой. Я не думаю, что запертая дверь — непреодолимое препятствие. Возникает закономерный вопрос: где этот «другой» взял пудреницу миссис Хоукс? Задача со многими неизвестными, и вряд ли я готов решить ее с первого захода. Пока я вижу два варианта.
— Существует третий. Без моей помощи вам его не отработать. Мне не очень верится, что такое могло произойти, но исключать можно только проверенные варианты.
Хоукс достал из коробки сигару, отрезал кончик и вставил ее в мундштук. Делал он это медленно, глядя на полированную крышку стола, но взгляд был отрешенным. Чиркнув спичкой, он прикурил и только после этого продолжил свою мысль:
— Мне бы очень не хотелось, чтобы моя гипотеза оказалась правдой. Это лишь домыслы, основанные на медицинской практике. Бывают случаи, когда в нашу клинику попадают люди с амнезией. Временной, частичной, либо полной потерей памяти. Как правило, такое заболевание возникает в результате травм головного мозга, когда нарушается его работа. Чаще всего такие случаи связаны с автомобильными катастрофами. При полной амнезии человек теряет не только память, нарушается координация движений. Таких больных приходится учить говорить, есть и все прочее, но в редких случаях врачи добиваются успехов. В большинстве случаев человек сохраняет речь, понимает окружающих, а инстинкты не нарушаются вовсе.
— Как это понимать?
— Инстинкт — это импульс врожденный. Испуг, страх и другие. Есть инстинкты приобретенные, НО ОНИ также подчиняются подсознанию. При травме черепа, при нарушении функций мозга многие сохраняют свои приобретенные инстинкты. Человек идет в туалет во время нужды, а не делает это где попало. Он ест вилкой, а не руками. Он знает, для чего служит расческа, а для чего зубная щетка, и не путает их местами. У него стирается память, а инстинкты остаются, и внешне поведение остается таким же, каким оно было до катастрофы.
— Вы не исключаете возможности, что ваша жена могла попасть в аварию, потерять память, но инстинкт замужней женщины привел ее в дом, а потом, по непонятным причинам, она уходит.
— Такой вариант исключать нельзя. Конечно, никакого инстинкта «замужней женщины» не существует. Возможен короткий просвет в памяти — вспышка. Лин попадает в дом, но тут же теряет контроль, все стирается, и возникает белая пелена. Она уходит. Лично мне такой вариант нравится. Об этой версии надо помнить, но ее нельзя ставить во главу угла.
— Сама по себе версия интересная и имеет право на существование. Вашу мысль можно развивать дальше.
— Но вы же понимаете, что если бы такая авария произошла, то о ней знала бы не только полиция, но и вся общественность. Портреты Лин не раз появлялись в газетах, и любители светской хроники наверняка узнали бы ее.
— Мы можем представить себе другой вариант. Пусть он маловероятен, но, раз мы решили предположить невероятное или исключительное положение, в которое попала миссис Хоукс, то давайте пойдем дальше стандартной ситуации. Ответьте мне на два вопроса. Первый. Где хранились документы Лин?