Серьезность и жестокость этого нападения подтвердилась, когда группа вышла к воротам поселения. С такого близкого расстояния стеклянный купол бывших оранжерей казался огромным, уходя в обе стороны так далеко, насколько хватало глаз, и теряясь в темноте. Единственным проходом внутрь с этой стороны был только крупный грузовой терминал, где до сих пор стояли проржавевшие контейнеры и тяжелые колесные грузовозы на давно сгнивших шинах, по размерам соперничающих с габаритами танка. Когда-то здесь проходила даже монорельсовая ветка, но от подвесной дороги и опорных столбов мало что осталось, кроме самой погрузочной станции. Большую часть опорных конструкций местные разобрали на баррикады, какими укрепили проезд, построив что-то вроде нескольких примитивных дотов, но без заметного огнестрельного вооружения, только в одном стояло что-то, напоминающее примитивную дульнозарядную пушку на колесном лафете. Из контейнеров и фрагментов грузовиков поперек терминала выстроили нечто, играющее роль защитной стены, где в качестве ворот поставив самоходную платформу на гусеницах, дополнительно обшив ее листами железа.
По тому, что осталось от всех этих фортификаций, пробитых сразу в нескольких местах, легко предположить, что укрепления были взяты неожиданным и быстрым штурмом, к какому охрана не была готова совершенно. Нападающие атаковали быстро, даже не стали задерживаться, чтобы всем пройти сквозь пробитые в обороне дыры, часть из них поднялась на укрепления, используя наспех сколоченные из арматуры и каких-то веток лестницы. Хотя все же встретились с сопротивлением, несмотря на всю неожиданность нападения. Защитники успели положить не меньше двух десятков нападавших стрелами и метательными дротиками, но как только внешние стены пали, судьба деревни была решена. Оборону внешних укреплений вырезали без всякой жалости, и теперь тела фермеров усевали пространство позади стен, буквально изрубленные на части.
– Боевая готовность! – приказал Эдвард, разглядывая всю эту картину, словно срисованную с забойного двора, – стрелять прицельно, здесь могут быть еще живые гражданские. Их не трогать…
– Какая разница, каких аборигенов убивать! – удивился Ярвик, снова не понимая всего происходящего, идущего вразрез с его прежними принципами, – кочевники и так тут всласть порезвились, если мы добавим еще парочку трупов, то никто и внимания не обратит! – даже развел руками, не видя особой важности в таком приказе.
– Друг мой, не заставляйте меня и дальше жалеть о нашем соглашении, – покачал головой Эдвард, все больше и больше раздражаясь присутствием этого своенравного пирата, – если вы убьете, пусть даже и случайно, хотя бы одного местного крестьянина, то к остальным телам я добавлю уже ваше. Даже честно вам признаюсь, не буду долго колебаться по этому поводу.
– Да кто ты такой… – возмутился уже Ярвик, но почти сразу рядом с ним оказался Северед, с винтовкой, якобы случайно направленной ему в грудь.
– Барон Тристанский, дворянин Рейнсвальда, человек благородных корней, которому я поклялся служить, – совершенно спокойным тоном произнес корсар, не убирая оружия, – чья кровь для этого мира в десятки раз ценнее, чем та, что течет в жилах такого разбойника, как ты сам. И то, что сейчас ты хочешь сказать, уже можно соотнести с бунтом. И думаю, ты не хуже моего понимаешь данный факт, равно как и то, как именно поступают с бунтовщиками на корабле… – только после этого опустил оружие, а Ярвик, усмиренный, убрал руку с эфеса своей сабли, осознавая, что сейчас не самое подходящее время, чтобы пытаться доказывать свое превосходство.
– Прошу прощения, барон, я еще не совсем привык к вашим идеям, – произнес пират уже спокойным тоном, усердно стараясь не оглядываться на Севереда, – просто дайте мне еще немного времени, чтобы окончательно во всем разобраться.
Коротко поклонившись, Ярвик отошел в сторону, продолжая стрелять глазами в корсара и явно что-то еще желая добавить к сказанным словам, но никак не находя в себе достаточно смелости.
– Только не очень медлите, – кивнул Эдвард, приминая извинения пирата, но доверяя ему все меньше, – у нас впереди будет еще много дел, где у вас будет возможность показать себя с лучшей стороны, – и только теперь снова позволил себе повернуться к пирату спиной, возвращаясь к прежним задачам.
– Господин барон! Тут выживший! – доложил один из штурмовиков по внутреннему каналу связи, – сильное ранение. Разрешите использовать медикаменты? – в голосе солдата прозвучало сомнение, но с чем оно связано, с пренебрежением к аборигенам, либо же с тем, что они все равно вряд ли смогут помочь при таком ранении, сказать сложно. В любом случае, находка бойца оказалась важной, и этот человек должен прожить достаточно долго хотя бы для того, чтобы рассказать о произошедшем здесь.
– Окажи всю посильную помощь, мы сейчас тоже будем, – ответил Эдвард и кивнул остальным, чтобы следовали за ним, – кажется, сейчас получим хотя бы часть ответов на наши вопросы.
Выжившим оказался одним из защитников, которого нападавшие просто не стали или не захотели добивать при налете. Несчастному воткнули в спину копье, вышедшее через грудь, удивительно, что от такого не погиб сразу, вместо этого теперь медленно умирая от боли и кровопотери. Штурмовик вколол ему обезболивающего и сыворотку для ускорения свертывания крови, но это были лишь только временные меры, какие не могли изменить всей ситуации. Внутренние органы серьезно повреждены и потеря крови слишком высока, чтобы пытаться спасти этого человека без помощи медицинских модулей и полноценной операционной, до ближайшей которой было несколько сотен километров, в порту, где сейчас стояли тристанские фрегаты.
– Ты меня понимаешь? – поинтересовался Эдвард, присев рядом с раненым.
Снаряжение местного было совсем легким, брезентовая одежда с нашитыми на нее защитными пластинами из металла, и легкая разгрузка для дополнительных боеприпасов вроде метательных ножей и коротких стрел для арбалетов. Подняв голову, абориген, сообразив, что сейчас обращаются к нему, что-то прошептал, но Эдвард сам не смог понять ни слова, язык сильно отличался от того, что использовали на Рейнсвальде, а о существовании общепринятых языков здесь, вероятно, не знали.
– Я буду переводить, – подсел рядом Северед, – у них язык не очень сложный, выучить его не особая проблема, – нагнувшись ближе к аборигену, повторил вопрос барона на местном языке и выслушал последовавший ответ, – он говорит, что на них напали неожиданно, ничего не успели сделать. Ха, ну да, самое хорошее оправдание…
– Скажи ему, что мы хотим помочь, – сказал Эдвард, снова поднимаясь и оглядываясь по сторонам, – Куда направились нападавшие и куда могут отступить его сородичи? Времени бегать по всему комплексу нет ни у нас, ни у местных…
– Он вам не верит, – сказал корсар через пару минут, передав слова барона раненому и выслушав от него ответ, – говорит, что люди с небес не принесли сюда ничего хорошего, только смерть и разрушения, а их деревня и так сильно пострадала, чтобы еще отдавать ее нам на разграбление. Да… вы действительно оставили о себе хорошее впечатление, ничего не скажешь, – это уже обращение к Ярвику, стоявшему чуть в стороне и больше смотревшему на тристанских солдат, чем по сторонам. Пират в ответ только презрительно усмехнулся, добавив что-то вроде короткой фразы о бесполезности дикарей.
– Скажи ему, что выбор у него не велик, – предложил барон, вздохнув и не желая тратить время на лишние уговоры, – либо всю его деревню вырежут налетчики, либо он рискнет и даст нам шанс спасти его сородичей от верной гибели. Если бы мы хотели их перебить, то нет ничего проще, чем оставить здесь все как есть, не вмешиваясь, – барон снова вздохнул, поражаясь человеческой глупости, – А этот поселок мне нужен в целостности и порядке, а не разоренный каким-то мутантами… Можешь тоже ему это перевести, если первая фраза окажется неубедительной.
– Хорошо, он все расскажет, – кивнул Северед через пару минут, когда перевел раненому все сказанное. Странный у них язык, слишком много гласных звуков, лишь изредка перемежавшихся согласными, но и то почти все шипящие, – ему все равно больше нечего терять, да и надежд у них действительно никаких не осталось… Говорит, в дальней части купола есть укрепление, там люди должны прятаться, если враг ворвался внутрь, – он еще раз прислушался к тихим словам умирающего, теперь силившегося сказать как можно больше, пока еще может дышать, – если кто-то еще и смог выжить, то все будут собираться только там. Внутри купола есть указатели, которые приведут нас прямо к нужным воротам… Хотя, мне кажется, гораздо проще будет идти просто по трупам. Может быть, будут еще и другие участки сопротивления, но об этом он ничего не знает, ничего подобного прежде никогда не было. Господин барон, это действительно не похоже на простой рейд, – добавил корсар уже от себя, снимая с пояса фляжку и дав сделать раненому несколько глотков, о чем он, наверное, тоже просил.
– Ему нужно милосердие? – спросил Эдвард, вытаскивая из кобуры пистолет.
– Да, пожалуй, – кивнул Северед, выслушав ответ от раненого, – ему уже все равно, – вытащив пистолет из кобуры, одиночным выстрелом разом оборвал мучения несчастного.
Вторые ворота, установленные на выезде из терминала, и вовсе выбиты с петель, валяясь на покрытой трещинами бетонной площадке, а неподалеку, всего в нескольких шагах, точно так же валялся брошенный и уже ненужный таран, представлявший собой простое спиленное сухое дерево, очищенное от веток и коры. Большая часть погрузочного терминала, превращенного местными в укрепления перед этими примитивными ворота, разрушена и местами даже еще горела. Вонючий и едкий дым, исходивших от медленно сгоравшего пластика и обгорающих полимерных блоков, был настолько сильным, что пришлось снова опустить внешние забрала, подключив воздушные фильтры.
Местные, видимо, потеряв первую линию обороны, еще некоторое время пытались задержать нападавших около входа под купол, но наспех собранные баррикады, по большей части представлявшие собой перевернутые телеги и корзины с камнями, какими пытались перегородить проход, оказались бесполезны. Для большего удобства проезда грузовых машин и провоза контейнеров архитекторы изначально сделали здесь широкий терминал на шесть полос, с мельмитоловым покрытием, но именно это и сыграло решающую роль при штурме. Слишком широкий проход, слишком тяжело защитить и полноценно укрепить для немногочисленных крестьян. Баррикада оказалась слишком длинной и ненадежной, из-за чего у защитников не хватило сил закрыть все участки под напором численно и качественно превосходящего противника.
За полуразрушенными баррикадами снова начиналась цепочка истерзанных трупов, у нападавших явно какая-то мания на уродование тел убитых врагов, что говорит о чрезвычайной жестокости и агрессивности. Люди бежали, спасаясь от преследователей, но без особого успеха. Порой еще встречались тела налетчиков, погибших там, где обреченные все-таки оказывали последнее отчаянное сопротивление. Вроде старика, пытавшегося защитить близких, в последней безумной и бессмысленной попытке проткнул вилами грудь напавшего на него бугая за несколько секунду до того, как ему самому разбили голову топором, чуть дальше охотник с разряженным арбалетом, успевший положить нескольких нападавших, прежде чем его изрубили на куски. За ними, всего лишь в паре шагов, один из дикарей с топором в груди, а рядом изрубленная на куски мать, все еще прижимающая к себе окровавленный сверток… И все же, тел фермеров и мирных жителей было во много раз больше, чем нападавших, почти все изрубленные и окровавленные. Их убивали без всякой жалости, как и принято у дикарей.
Убей или будешь убитым. Подобное Эдвард не раз видел на поверхности, да и сам, если честно признавать, отдавал похожие приказы. Разглядывая тела под ногами, он жалел их, но не потому, что погибли в муках или так рано, до таких глупостей в отношении дикарей еще не опустился, в душе говорили только логические рассуждения. Эти люди могли стать его поданными, а вместо этого совершенно бессмысленно полегли под ударами кровожадных дикарей, не принеся никому никакой пользы. Если бы он прибыл сюда на пару дней раньше, то ничего подобного могло и не произойти, все остались живы и успешно ассимилировались с населением колонии.
Эдвард вел отряд вперед, осторожно продвигаясь среди тел, мимо разрушенных домиков и складов, разграбленных и местами даже подожженных, но огонь плохо расходился среди полимерных обломков, распавшись на маленькие, до сих пор тлеющие огоньки.
Под куполом вокруг дороги росли поля со странными злаками, слабо светящиеся в полной темноте, но при этом с твердыми и мясистыми зелеными листьями, слабо покачивающимися на ветру. Подобные растения были известны и на Рейнсвальде, но их никогда не использовали как сельскохозяйственные, поскольку плодоносили мало, да и сами плоды были волокнистыми и безвкусными.
– Зато неприхотливые, – заметил Северед, когда барон выразил ему свои сомнения по поводу того, что здесь выращивают, – господин, вы же бывали на поверхности, сталкивались с дикарями… У них нет таких возможностей, какие доступны в цивилизованных анклавах, так что приходится выкручиваться из того, что имеют. Главное для них, чтобы было съедобно, а остальное уже такого значения не имеет, тем более, что такие растения плодоносят постоянно, а не отдельными периодами. Я ел кашу из таких плодов, вполне сытно, хотя о вкусовых качествах говорить не приходится… ноги с такого не протянешь, и большинство аборигенов радо уже такому результату… – по его словам введение нормального сельского хозяйства на этой территории станет настоящим спасением для большинства местных, буквально выживающих день ото дня не смотря на все свои усилия. Даже первичные возможности, что станут доступны с внедрением имеющихся тристанских технологий окультуривания земельных угодий, наверняка привлекут к себе и колонистам множество местных, готовых на многое ради сытного будущего.
Чуть дальше расположился действительно большой поселок, больше всего похожий на широко разросшуюся деревню. Со стоявшими без всякого строгого плана большими избушками из старого дерева и фрагментов пластитековых или сталепластовых конструкций, огороженными заваливающимися заборами, чье охранное предназначение и вовсе сомнительно. Домики облепляли прежние постройки сельскохозяйственного назначения, обветшалые и заброшенные, использовавшиеся еще тогда, когда анклав еще не погиб и не вернулся в первобытное состояние. Сейчас все эти примитивные и даже порой откровенно выглядевшие так, словно собранные из мусора, походили на то, будто по ним ураган прошелся, с выбитыми дверями и окнами, обгорелые и с проломленными стенами.
– Они не восстановятся самостоятельно после такого, – оглядываясь по сторонам, предположил Северед, наблюдая весь этот разгром, – даже если не брать в учет все разрушения, барон, то посмотрите, сколько погибших. И по большей части взрослые мужчины, на которых и приходится основная часть работы… На поселке можно смело ставить крест…
– Ни за что. Достаточно только посмотреть на все это, – развел руками Эдвард, словно пытаясь охватить руками весь комплекс, – это место нельзя оставить просто так, из-за каких-то налетчиков. Подробные сады ничуть не хуже тех, что строятся на Рейнсвальде. Если использовать их не так примитивно, как до сих пор делали местные, то можно решить проблему еды для всей будущей колонии, – он указал на полузаброшенные оранжереи, распаханные примитивными инструментами местных фермеров. Структура и порядок организации, что использованы здесь, действительно впечатляли. Гидропонные поля были сконструированы в виде огромных шестигранников, размещающихся на разной высоте и с разных сторон купола, расставленных друг над другом в виде правильной решетки. Вероятно, прежде весь комплекс освещался мощными лампами, имитирующих наиболее оптимальное освещение для благополучного роста растений. Они сохранились только частично, по большей же части разбитые или перегоревшие из-за неправильного использования. Не работали и системы обновления и промывки почвы, из-за чего местным фермерам приходилось вручную поливать и распахивать поля, но их сил хватало лишь на то, чтобы обрабатывать лишь пару нижних ярусов, оставив все остальное медленно загнивать без надлежащего ухода.
В центре всей системы находилась диспетчерская вышка из гладкого белого материала, до сих пор чистого и неповрежденного, композитного происхождения, уходившая далеко наверх, к вершине оранжерейного купола. Оттуда, вероятно и шел контроль за всеми работами, и там же, у ее основания, располагались основные корпуса для обработки и уборки продукции, когда-то полностью автоматизированные, судя по остатки конвейерных линий и роботоцехов, ныне почти разобранные местными на различные детали или для переплавки металла. Часть из них была заброшена за непригодностью, а другая часть использовалась не по прямому назначению, приспособленная под сиюминутные нужды крестьян. Одним из этих корпусов, как сказал Северед, и должно быть то последнее укрепление, где могут прятаться остатки населения деревни. Туда же, получается, сейчас должны стягиваться налетчики, не до конца утолившие жажду крови и разрушений.