Руфь снова сделала паузу и оглядела зал. Количеству восхищенных лиц позавидовал бы любой рассказчик. Потом она продолжила: — Я поняла, что именно так отец и сделал. Я была в этом совершенно уверена. Из сухого льда можно сделать твердый и прочный кинжал, который быстро испарится в горячем воздухе кальдария и не оставит запаха, поскольку углекислый газ не пахнет. Так что оружие исчезнет. Это объясняет и чайный лист. Как только папа сделал ледяной клинок — может быть, за неделю до того, как он воспользовался им, может быть, лишь за день, — он поместил его в термос. Термос ведь предохраняет от нагрева так же, как от остывания. Но для пущей уверенности он еще и хранил термос во льду, пока не настал час воспользоваться клинком. Это единственное объяснение ситуации с чайным листом. Он налип на острие клинка еще в термосе и вместе с ним и вошел в рану!
Зал буквально вздохнул с облегчением.
Гарбульд недоверчиво спросил неприятным голосом:
— Почему же вы не пошли со своей фантастической теорией в полицию?
— Но из этого не вышло бы ничего хорошего, — быстро воскликнула она. — Что толку, что я знала это? Надо было убедить всех остальных, найти вещественные доказательства. Я начала искать, интуитивно чувствуя, W что они существуют. Больше всего я хотела найти литейную форму. И я нашла ее!
Эти слова она произнесла торжествующим голосом и улыбнулась Уиллоутону. Затем продолжила:
— По крайней мере, я нашла ее кусочки. В коробке, в которую мы выбрасывали всякий хлам, обрезки, сломанные инструменты и разбитые пробирки, я нашла несколько кусочков эбонита и сразу поняла, что это остатки формы. Я слепила из воска модель ледяного клинка и, обклеив ее кусочками эбонита, сложила форму, по крайней мере, большую ее часть — некоторые мелкие кусочки пропали. Я просидела почти всю ночь, но я нашла самую важную часть — заостренный кончик!
Она засунула руку в сумочку, достала из нее черный предмет примерно девяти дюймов в длину и трех четвертей дюйма в толщину и подняла так, чтобы все могли его рассмотреть.
Кто-то, не раздумывая, захлопал, и последовала буря аплодисментов, в которой потонул и голос секретаря, взывающего к порядку, и рев Гарбульд а.
Когда аплодисменты стихли, Хейзелдин, который всегда умеет поймать нужный момент, сказал:
— У меня нет больше вопросов к свидетелю, ваша честь, — и сел.
Это глубоко впечатлило меня и, думаю, присяжных тоже.
Побагровевший Гарбульд выпрямился и буквально зарычал на Руфь:
— И вы полагаете, присяжные поверят, что такой известный человек, как ваш отец, устроил из своей смерти подлую ловушку, чтобы повесить подсудимого?
Руфь посмотрела на него, пожала плечами и сказала:
— Ну да, папа был такой. И он, конечно же, искренне верил, что мистер Уиллоутон заслуживает казни.
Столь спокойное признание присущих человеку слабостей не ожидаешь услышать из уст молодой женщины. Тем не менее что-то в ее тоне и поведении заставляло поверить, что Келстерн не только «был такой», но и действовал в соответствии со своей природой.
Грэйторекс не стал еще раз допрашивать Руфь. Он о чем-то поговорил с Хейзелдином, и тот начал допрос свидетелей защиты. Хейзелдин, поднявшись, сказал, что не будет тратить время уважаемого суда и, ввиду того что мисс Келстерн разгадала загадку смерти своего отца, вызовет только одного свидетеля, профессора Мозли.
Седобородый сутулый человек, пришедший в суд с таким опозданием, прошел на свидетельскую трибуну. Неудивительно, что его лицо показалось мне знакомым: я видел его портрет в газетах добрый десяток раз.
Он по-прежнему держал в руках свой сверток.
В ответ на вопросы Хейзелдина он заявил, что вполне возможно и даже нетрудно сделать из двуокиси углерода оружие достаточно твердое, прочное и острое, для того чтобы нанести рану, подобную ране Келстерна. Сделать его можно так: свернуть кулек из куска замши и, держа этот кулек левой рукой, защищенной перчаткой, у горлышка баллона с жидкой двуокисью углерода, открыть вентиль правой рукой. Жидкость быстро испаряется, температура падает, и часть двуокиси углерода вскоре достигает температуры замерзания, минус восьмидесяти градусов по Цельсию. При этом она кристаллизуется на замше и образует налет снега из СО
— Я считаю, что да, — ответил профессор, — я думал об этом. Учитывая, что мистер Келстерн как ученый прекрасно знал, что именно надо делать, а как искусный мастер отличался ловкостью рук, он мог бы достать клинок из термоса и направить его куда следует, потратив на все чуть больше секунды — а может, и меньше. Он, я полагаю, взял оружие в левую руку и ударом правой руки по тупому концу вогнал его в грудь. Кроме того, если бы острие затупилось, чайный лист бы с него упал.
— Спасибо, — сказал Грэйторекс и повернулся к помощникам.
После короткого совещания он сказал:
— Мы предлагаем закрыть дело, ваша честь.
Старшина присяжных вскочил на ноги и воскликнул:
— И присяжные не хотят слушать далее, ваша честь. Мы совершенно уверены, что подсудимый не виновен.
Гарбульд задумался. Ему явно очень хотелось продолжать слушание, но тут он перехватил внимательный взгляд Хейзелдина и, по-моему, решил не дать тому возможности наговорить еще каких-нибудь гадостей.
Он нехотя задал вопрос присяжным по всей форме и, когда те вынесли вердикт «невиновен», освободил подсудимого.
Я покинул зал суда вместе с Руфью, и мы стали ждать Уиллоутона.
Вскоре он показался в дверях, остановился и передернул плечами. Потом увидел Руфь и подошел к ней. Они ничего не сказали друг другу. Она просто взяла его под руку, и они вышли из Нью-Бейли вместе.
Мы проводили их аплодисментами.
Агата Кристи
Перевод и вступление Александры Борисенко
К моменту, когда родилась Агата, ее мать успела разочароваться в образовании и решила, что до восьми лет ребенка не стоит даже учить буквам. Однако по няниному недосмотру девочка выучилась свободно читать уже к трем годам. Агата хорошо говорила по-французски, была музыкальна, хотела петь в опере, но голос оказался недостаточно сильным. Впрочем, о профессии речь не шла — девушке следовало думать о замужестве. После ранней смерти отца семья оказалась в стесненном положении, и на первый «сезон» мать вывезла Агату в Каир — там все было существенно дешевле, чем в Англии.
Юная Агата кружила головы многочисленным поклонникам, неоднократно получала предложения руки и сердца, разорвала две помолвки и, наконец, в 1914 году вышла замуж за молодого летчика Арчибальда Кристи. Шла Первая мировая война. После поспешной свадьбы муж отправился на фронт, а жена — в госпиталь, продолжать добровольную работу в качестве сестры милосердия. Впоследствии она стала помощником провизора, прониклась интересом к ядам и даже писала об этом стихи:
Таится опасность, внезапная смерть
В тех склянках зеленых и синих…
Арчибальд Кристи вернулся с войны целым и невредимым, у молодой четы родилась дочь Розалинда, трудный послевоенный быт постепенно налаживался. Они много переезжали — Агата Кристи всю жизнь обожала покупать и обставлять дома, — по ее собственным словам, это началось еще с кукольных домиков. В 1920 году, после шестилетних странствий по издательствам, вышел ее первый роман — «Таинственное происшествие в Стайлз». За ним последовали другие. Гонорары она получала небольшие и писательство воспринимала скорее как забаву. Впрочем, один из рассказов, напечатанных в журнале, принес ей довольно приличную сумму, и по совету Арчи она купила себе машину.
А потом вся эта размеренная жизнь сломалась. Умерла мать, Агата впала в тяжелую депрессию, Арчи объявил, что любит другую женщину. И Агата внезапно исчезла. Две недели вся страна искала известную писательницу, ее портреты не сходили с газетных передовиц, Арчи подозревали в убийстве. Она тем временем жила под чужим именем в отеле, ни от кого особенно не прячась. Более того, она написала письмо деверю, в котором предупредила об отъезде.
Но полицейский комиссар был так убежден в виновности мужа, что посчитал письмо подделкой. Словом, история получилась вполне в духе ее детективов.
Для Агаты, воспитанной в викторианском укладе, развод был жизненным крахом. Однако средство от тоски она выбрала довольно неожиданное — оставив дочь на попечение сестры, в одиночестве уехала на Восток. Там ей дали в провожатые молодого археолога Макса Маллоуэна. Макс был моложе Агаты на четырнадцать лет, и это, быть может, способствовало легкому товарищескому тону их отношений. Однако по возвращении в Англию Макс сделал ей предложение. «Вряд ли у викторианской девицы, восклицающей: „Мистер Симпкинс, это так неожиданно!“ — мог быть такой ошалевший вид, как у меня в тот момент».
Ни слава, ни финансовая независимость не поколебали ее убеждения, что, выбирая мужа, женщина выбирает себе образ жизни. «К счастью, я могу получать удовольствие от чего угодно», — писала она. Она полюбила долгие экспедиции, помогала на раскопках, археология проникла и в ее детективы. Потом была еще одна война, и она снова работала в провизорской и ждала мужа, служившего на Востоке.
Агата Кристи-Маллоуэн стала председателем Детективного клуба, Дамой Британской империи и почетным доктором Оксфордского университета. Ее книги переводили на сотни языков, ее пьесы не сходили со сцены. Умерла она в возрасте 86 лет.
© А. Борисенко, перевод на русский язык и вступление, 2011
Агата Кристи
Изумруд раджи
Джеймс Бонд сосредоточенно изучал маленькую желтую книжечку. Ее обложку украшал волнующий вопрос: «Хотите увеличить свою зарплату на 300 фунтов в год?» Сама книжка стоила один шиллинг. Джеймс только что прочитал две страницы точных инструкций: смотреть начальнику в глаза, проявлять инициативу, излучать деловитость. Теперь он подошел к более тонким материям: «Всему свое время: иногда следует быть откровенным, иногда — сдержанным, — поучала желтая книжечка. — Сильная личность умеет держать язык за зубами». Джеймс закрыл книжку и устремил взгляд на голубой простор океана. В душу его закралось ужасное подозрение, что он — не сильная личность. Разве сильная личность стала бы все это терпеть? Нет, она бы взяла инициативу в свои руки.
В сотый раз за утро Джеймс принялся перебирать нанесенные ему обиды. Он здесь в отпуске. В отпуске. Ха-ха. Сардонический смех. Кто заставил его приехать на этот фешенебельный курорт, Кимптон-он-Си? Грэйс. Кто втянул его в непосильные расходы? Грэйс. А он с радостью согласился на ее план. Она притащила его сюда, и что же? Пока он обретается в богом забытом пансионе в полутора милях от океана, Грэйс, которая должна была жить в таком же пансиончике (но не в том же самом — в кругу Джеймса приличия соблюдались очень строго), самым возмутительным образом покинула его, чтобы поселиться ни много ни мало в отеле «Эспланада» прямо на набережной.
Там, видите ли, остановились ее друзья. Друзья! Джеймс снова сардонически рассмеялся. Он мысленно вернулся к трем годам неторопливого ухаживания за Грэйс. Как она радовалась, когда он впервые обратил на нее внимание! Тогда она еще не поднялась до заоблачных высот в шляпном салоне господ Бартлз на Хай-стрит. В те далекие дни Джеймс мог смотреть на нее свысока. Увы, теперь роли переменились. Грэйс стала «зарабатывать хорошие деньги» и задирать нос. Да-да, именно задирать нос. Джеймс смутно припомнил обрывок какого-то стихотворения, где гордячке советовали преклонить колени, поститься… и от сердца благодарить Творца за то, что любит вас честный человек[38].
Но что-то было незаметно, чтобы Грэйс постилась и благодарила Творца. После сытного завтрака в «Эспланаде» она не обращала ни малейшего внимания на честного человека и его любовь, а вместо этого выслушивала комплименты расфуфыренного кретина по имени Клод Сопуорт, не имевшего — Джеймс был в этом убежден — никакого представления о морали.
Джеймс топнул ногой и мрачно вперился в горизонт. Кимптон-он-Си! И чего его сюда понесло? Это был курорт для богатых и знаменитых — у моря красовались два больших отеля, а на нескольких милях вдоль берега расположились живописные бунгало, принадлежащие популярным актрисам, состоятельным евреям и английским аристократам из тех, кто женился на деньгах. Самое скромное меблированное бунгало сдавалось за двадцать пять гиней в неделю. Воображение отказывалось представить, сколько стоили самые шикарные. Как раз позади скамейки, на которой сидел Джеймс, располагался один из таких дворцов. Он принадлежал известному любителю рыбалки лорду Эдварду Кэмпиону, и в настоящее время здесь гостили высокопоставленные особы, включая раджу Марапутны, обладателя баснословных богатств. Джеймс читал о нем сегодня в местной газете: там перечислялись его владения в Индии, дворцы, коллекция драгоценных камней; особенно подробно говорилось об одном изумруде — «размером с голубиное яйцо», как восторженно утверждала газета. Джеймс вырос в городе и смутно представлял себе размер голубиного яйца, но эта фраза произвела на него впечатление.