— И все-таки это убийство, — весело ответил Бредон. — Взгляните-ка! — И он указал на блестящие полосы, прочерченные по линолеуму колесиками кровати. — Видите эти следы? Они не доходят до того места, где стоит кровать, а обрываются двумя дюймами раньше. А это означает убийство, и притом дьявольски изобретательное. Формально полиция вряд ли сможет что-нибудь доказать. Но одного наши просветленные братья не учли: если в преступлении замешаны четверо, кто-то один обязательно даст слабину на допросе и выдаст всех остальных. Я вот о чем подумал, доктор Мэйхью: когда ваш приятель Энстон уезжал отсюда, он забрал движимое имущество? Например, инвентарь из гимнастического зала?
— Продал все, до последнего гвоздя. Ему нужно было выручить как можно больше, а община в такие мелочи не вникала. Знаете, за домом есть что-то вроде сарая, где Энстон держал всякую всячину; я ни капли не удивлюсь, если там найдутся и брусья, и все остальное. Вы что, решили позаниматься гимнастикой? А то я бы предложил сперва пообедать.
— Просто мне вдруг захотелось взглянуть на инвентарь, вот и все. А потом, как вы и предложили, обед.
Гипотеза доктора Мэйхью полностью подтвердилась. Сарай позади дома был доверху завален спортивным хламом. Гимнастический конь всем видом выражал немой упрек за то, что его так долго не забирают с пастбища; еще блестели отполированные юными ладонями брусья; горизонтальная лестница, сложенная втрое, втиснулась под немыслимым утлом, а пол покрывало хитросплетение колец и канатов. Бредон взял наугад один из канатов и вытащил на свет.
— Смотрите, — сказал он, проведя по нему ладонью, — канат разлохмачен по всей длине. Не оттого, что по нему лазали мальчишки — они надевают спортивные тапочки. К тому же видно, что этим потертостям всего день или два. Да, вот как они это сделали; наверное, стоит сказать полиции… Компания останется в убытке, это факт; я, правда, не знаю, на что теперь можно употребить страховку — разве что выстроить мавзолей в память об общине. Нет больше никакой общины, доктор Мэйхью.
— Вы должны его извинить, — произнес доктор Симмондс. — Иногда с ним это бывает. Стыдно признаться, Бредон, но я не вполне поспеваю за ходом ваших мыслей. Как им удалось прикончить Джервисона, если он сидел, закрывшись на ключ, в своем гимнастическом зале? Чтобы уморить человека голодом, нужно или запереть его без еды, или держать силой, не давая до нее добраться.
— Вы ошибаетесь, — возразил Бредон. — Способов сколько угодно. Можно отравить еду и сказать, что она отравлена. Но это не наш случай — я пробовал молоко, которое покойный оставил нетронутым, и, однако, я жив. И потом, человек, изнемогающий от голода, все равно предпочел бы рискнуть. Теоретически можно внушить человеку под гипнозом, что еды рядом нет, а то, что он видит, — вовсе не еда. Но это все теория, а в жизни никто не слыхал, чтобы преступления совершались таким способом. Нет, на момент смерти Джервисона у индусов было надежное алиби.
— Вы хотите сказать, они уморили его где-то еще, а тело принесли сюда уже после?
— Вряд ли. Понимаете, гораздо проще было бы запереть его здесь без еды, а потом принести пищу и создать впечатление, будто покойный сам отказался от нее. Но этот способ, как и ваш, требует, чтобы преступники могли попасть в помещение. Доктор Мэйхью, вы случайно не в курсе, кто первым обнаружил тело? И насколько трудно оказалось проникнуть в здание?
— Дверь была заперта изнутри, а ключ оставлен в замке. Замок пришлось вырезать. Я сам при этом присутствовал. Это, конечно, обязанность полиции, но индусы позвали и меня, как только почувствовали, что дело неладно.
— Вот как? А ведь это очень поучительно. Наглядный пример того, как преступники всегда перебарщивают в таких вещах. Вы или я, случись нашему другу запереться одному и не выходить десять дней, принялись бы кричать в замочную скважину, а потом послали бы за слесарем. А эти господа сразу зовут врача и полицию, словно зная заранее, что понадобятся и тот и другая.
Вот чем опасна уверенность в том, что ты замел все следы.
— Бредон, друг мой, но пока нам остается лишь верить вам на слово, что это убийство. Если вы и правы, то, должен признать, преступникам удалось безупречно скрыть все улики. Хотя я уверен, что здесь классический случай суицида на почве помешательства.
— И вы ошибаетесь. Вы обратили внимание, что у кровати лежали блокнот и карандаш? Но какой сумасшедший не поддался бы желанию нацарапать что-нибудь на первом попавшемся под руку клочке бумаги — особенно если он думал, что ему грозит смерть от голода или от яда? Даже если покойный и вправду производил опыт с голоданием, все равно это странно: он должен был оставить хоть строчку. А то, как белье было свалено в кучу на кровати и разбросано вокруг, — чем вы это объясните? Ни один человек так не встает с постели, сумасшедший он или нет.
— Ну так объясните же поскорее! Я, наверное, тоже лишился ума — а может быть, вы, не знаю: но вот морить себя голодом нам решительно ни к чему. И доктор Мэйхью, между прочим, из-за нас до сих пор не обедал.
— В целом все очень просто. Миллионер подобрал этих шарлатанов где-то в Америке. Они такие же мистики, как мы с вами, — нахватались умных слов, только и всего. Проведали, что у Джервисона водятся деньги, и втерлись к нему в доверие, рассчитывая на поживу. А когда выяснилось, что «пророк» завещал свои деньги общине, осталось только избавиться от него — и все. Индусы провели рекогносцировку и решили в полной мере воспользоваться тем оружием, которое было у них под рукой. Никогда не ищите оружие на стороне: куда полезнее изучить привычки жертвы и обставить убийство, так сказать, в ее собственном вкусе. Все, что требовалось от собратьев Джервисона по общине, — это поощрять его бредовые эксперименты, а потом снабдить банальнейшей снотворной микстурой, заверив, что она обладает магическим действием. Вероятно, они же и посоветовали ему закрыться в гимнастическом зале под тем предлогом, что там ему никто не помешает. Они же настояли и на том, чтобы выкатить кровать на середину комнаты — сказали нашему мистику, что на него непременно должен попасть луч полуденного солнца, или наплели еще какой-нибудь чепухи. Вы хоть раз слыхали, чтобы человеку захотелось поставить кровать посреди комнаты? Для нас естественно ставить ее у стены, хотя почему — я не знаю.
— А что же дальше?
— В ту ночь они ждали, пока не подействует снотворное, — ждали до самого рассвета, когда уже можно было все разглядеть, не боясь быть замеченными кем-нибудь из любопытных соседей. Они связали несколько лестниц в одну, а всего вероятнее, разложили во всю длину горизонтальную лестницу из сарая и вскарабкались на крышу. С собой они взяли канаты — те самые четыре каната, что раньше подвешивались к потолку на железных крюках. Эти крюки и теперь были закреплены на концах канатов;
полагаю, индусам пришлось обвязать их платками, чтобы избежать лишнего шума. Через стекла фонаря им было хорошо видно спящего. Сквозь отверстия для вентиляции каждый из четверых спустил канат и стал орудовать крюком, как якорем; поудив немного, они зацепили эти «якоря» за металлические перильца в изголовье и в ногах кровати. Медленно-медленно, ровно-ровно они начали вытягивать канаты; это выглядело словно мрачная и кощунственная пародия на известную евангельскую сцену. А бедняга Джервисон крепко спал, одурманенный снадобьем; должно быть, во сне ему казалось, что он левитирует и дух его наконец освободился от бренной плоти. В общем-то, к этому дело и шло.
Он крепко спал, а когда проснулся, обнаружил, что висит в воздухе на высоте сорока футов над землей — в собственной кровати. Белья на ней не было — убийцы не могли оставить жертве шанса спуститься вниз. Так он провисел больше недели; если крики его и были слышны снаружи, то достигали лишь слуха четверых безжалостных убийц. Отважный человек, возможно, спрыгнул бы вниз, предпочтя расстаться с жизнью таким путем. Но вы ведь сами сказали, доктор Симмондс, что Джервисон боялся высоты. Он не решился спрыгнуть.
— А если бы решился?
— Он бы погиб — сразу при падении или позже от его последствий. Его нашли бы мертвым, и индусы с серьезным видом сказали бы, что это был неудачный опыт левитации или что-нибудь в этом роде. А так им оставалось только дождаться, когда все будет кончено наверняка, затем снова опустить на канатах кровать, как попало побросать вниз постельное белье, а потом унести канаты и лестницу туда, откуда их взяли. Только на этот раз, что вполне естественно, убийцы не так старательно выравнивали канаты, и кровать опустилась не точно на прежнее место, а дюйма на два в стороне. Ее колесики не попали на линии, прочерченные на полу; это странным образом сразу натолкнуло меня на мысль о том, как все произошло. Кровать, очевидно, поднимали, а станете ли вы поднимать кровать на колесиках, если у вас нет на то особых причин? У этих негодяев они были. Бедняга Джервисон не блистал умом, но мне становится жутко при мысли о том, как он умер, и я сделаю все, что смогу, чтобы отправить этих четверых на виселицу. Будь на то моя воля, я бы не пожалел для них веревки!
Лорд Дансени
Перевод и вступление Валентины Сергеевой
Дансени был плодовитым автором — он писал короткие рассказы, романы, пьесы, стихи, очерки, всего выпустив более 60 книг. В 1905 году он опубликовал за свой счет сборник «Боги Пеганы» и стал одним из основоположников жанра фэнтези; самые известные его рассказы, в том числе в жанре «иронического фэнтези», были написаны в 1905–1916 годах («Книга чудес», 1912). Его перу принадлежат и реалистические произведения, и фантастические романы, и сказки, и киносценарии — и детективы. Надо сказать, что публике писатель-джентльмен, обладавший богатой фантазией и изысканным стилем, полюбился быстрее, чем критикам.
Писательская манера Дансени имеет множество граней — от возвышенной романтики до пародии на свою же раннюю прозу, от увлечения сверхъестественным и необъяснимым до научной фантастики, а черты легкого, «сказочного» повествования присущи даже философским очеркам. В 1919 году, когда на сцене появились новые пьесы Дансени, автор заранее попросил критиков не искать в них чересчур глубокого смысла, уверяя, что они предназначены исключительно для развлечения. Правда, послушались его немногие.
Лорд Дансени скончался в 79 лет в дублинской больнице от аппендицита. На его похоронах читали «Пересекая черту» Теннисона — и говорят, в эту минуту в небе показалась стая перелетных птиц…
ЛОРД ДАНСЕНИ
Две бутылки приправы
Зовут меня Смизерс. Я, что называется, человек маленький, и занятие у меня не бог весть какое. Я продаю «Нам-намо» — приправу для мяса и маринадов, всемирно известную приправу, нужно сказать. Она действительно хороша, в ней нет вредных кислот, она не влияет на сердце, поэтому ее несложно продавать. Иначе я бы не получил эту работу. Надеюсь, однажды мне поручат то, что продавать сложнее — потому что, разумеется, чем труднее толкать товар, тем больше платят коммивояжеру. Сейчас я всего лишь свожу концы с концами, никаких излишеств — но зато живу в дорогой квартире. С этого-то и начинается моя история. Это не такая история, которую вы ждете от маленького человека, однако ж никто другой вам ее не расскажет. А те, кто мог бы рассказать, предпочтут любой ценой замять это дело. Итак, когда я получил место, то стал подыскивать комнату в Лондоне. Я хотел жить в Лондоне, чтоб удобно было ездить, а потому пришел в некий квартал, очень мрачный, нашел домовладельца и объяснил, что хочу снять квартиру. По-ихнему, квартира — это спальня и чуланчик. Но хозяин показывал комнаты другому, и это был настоящий джентльмен, даже более того, поэтому он почти не обратил на меня внимания — домовладелец, я имею в виду. Я какое-то время поспевал позади, рассматривая комнаты и дожидаясь, когда мне покажут жилье, которое я смогу себе позволить. Мы зашли в очень милую квартирку, где были гостиная, спальня, ванная и небольшой закуток, который хозяин называл холлом. Там-то я и познакомился с Линли — так звали джентльмена, которого водили по дому.
— Дороговато, — сказал он.
Домовладелец отвернулся к окну и начал ковыряться в зубах. Как много можно выразить таким простым способом. Он имел в виду, что квартир у него сотни, а желающих — тысячи, поэтому ему все равно, кто останется тут, а кто пойдет искать дальше. Невозможно было понять его иначе. Хотя он не произнес ни слова, только смотрел в окно и ковырялся в зубах.
Тогда я осмелился обратиться к мистеру Линли и сказал:
— Может быть, сэр, я заплачу половину и мы снимем квартиру на двоих? Путаться под ногами я не стану, работаю целый день, соглашусь на все, что вы скажете, и, честное слово, мешаться буду не больше, чем кошка.
Наверное, вас удивил мой поступок — и еще более вы удивитесь, когда узнаете, что он согласился; то есть, по крайней мере, вы удивились бы, если бы знали меня, маленького человека, занятого своим маленьким делом.
И все-таки я немедленно понял, что Линли расположен ко мне больше, чем к человеку у окна.
— Но здесь только одна спальня, — сказал он.
— Я запросто могу стелить себе в этой комнатке, — ответил я.
— В холле, — поправил хозяин, отворачиваясь от окна, но по-прежнему с зубочисткой во рту.
— Я буду убирать постель и прятать ее в чулан к любому часу, который вы назначите, — сказал я.
Он задумался; а тот, другой, у окна, все смотрел на Лондон. Наконец, представьте себе, мистер Линли согласился.
— Это ваш приятель? — спросил хозяин.
— Да, — ответил мистер Линли. Так мило с его стороны.
Я скажу вам, зачем я это сделал. По карману мне такая квартира? Конечно нет. Но я слышал, как Линли говорит хозяину, что он только что из Оксфорда и хочет несколько месяцев провести в Лондоне. Выяснилось, что он хочет найти спокойное местечко и немного передохнуть, пока не найдет себе дело — или пока деньги не кончатся. Вот я и подумал: ведь что такое оксфордские манеры в торговле? Да это же просто золотое дно. Если бы я мог усвоить хотя бы четвертую долю манер мистера Линли, то и продавать смог бы вдвое больше, а это значит — вскорости мне поручили бы товар, который труднее толкать, и, возможно, утроили бы жалованье. Ей-богу, оно того стоит. Образования полупишь на четверть — а окупится это вдвойне, если действовать с умом. Вовсе не обязательно цитировать «Божественную комедию» целиком, чтобы доказать, что ты читал Мильтона, — и полстрочки хватит.