— Нет, — ответил Рэдкотт. — Я был один в лодке, в заводи, усердно изучал Аристотеля. Но я не убивал ректора, ей-богу. Его лекции были — если можно так выразиться — скучноватые, но не настолько невыносимые.
— Это очень дерзкое замечание, мистер Рэдкотт, — сурово сказал профессор, — и в дурном вкусе.
Суперинтендант, промямлив что-то про формальности, занес в записную книжку время ухода и возвращения мистера Рэдкотта с его слов, а затем сказал:
— Я думаю, что могу больше не задерживать вас, джентльмены. Если вы снова нам понадобитесь, мистер Темпл, мы дадим вам знать.
— Конечно-конечно. Я просто съем сэндвич в кафе и вернусь в библиотеку. Что касается леди, я только могу повторить, что она сидела за моим столом примерно с половины десятого почти до десяти и вернулась в десять тридцать. Ужасно мельтешила и отвлекала. Я очень хочу, доктор Мойль, чтобы этот стол закрепили за мной или чтобы мне дали отдельное место в библиотеке. Леди всегда мельтешат и отвлекают. Она была еще там, когда я ушел, но я надеюсь, что больше с ней не встречусь. Вы уверены, что не хотите меня арестовать? Я к вашим услугам.
— Пока нет, сэр. Мы с вами свяжемся.
— Спасибо, спасибо. Я хотел бы закончить главу. Пока что я желаю вам всего хорошего.
Маленькая согбенная фигурка побрела прочь, а суперинтендант выразительно покрутил пальцем у виска.
— Бедный джентльмен! Конечно, совершенно безобидный. Мне не надо спрашивать вас, доктор Мойль, где он был в это время?
— Он был в своем обычном углу Зала герцога Хамфри. Он так и говорит, если его спросить. В любом случае, я точно знаю, что он был там этим утром, потому что он взял фи-книгу и, разумеется, должен был обратиться за ней лично ко мне. Он попросил ее в десять тридцать и вернул в двенадцать пятнадцать. Что касается леди, мне кажется, что я видел ее раньше. Одна из ученых дам старой школы, я думаю. Если она не из университета, то у меня должны быть где-то ее имя и адрес, но она, конечно, может быть членом одного из колледжей. Я боюсь, что я не смог бы запомнить их всех в лицо. Но я спрошу. На самом деле вполне возможно, что она все еще в библиотеке, но если ушла, Франклин может знать, когда она ушла и кто она такая. Я немедленно займусь этим. Нет нужды говорить, профессор, сколь глубоко я скорблю по этому горестному поводу. Бедный Гриби! Какая утрата для классической филологии!
В этот момент Рэдкотт тихо увел мистера Эгга. Несколькими ярдами дальше по галерее они повернули в другой, заметно более широкий проход, откуда попали во внутренний двор, одна сторона которого была занята часовней. Поднявшись на три пролета по каменной лестнице с противоположной стороны, они прошли в комнаты Рэдкотта, где студент усадил своего нового знакомого в кресло и, достав из-под приоконника несколько бутылок пива, попросил своего гостя быть как дома.
— Вот, — заметил он через некоторое время, — вы получили весьма яркое представление об оксфордской жизни — одно убийство и один безумец. Бедный старина Темпл. Одна из наших достопримечательностей. Был членом колледжа в незапамятные времена. Потом была какая-то неразбериха, и он исчез на некоторое время. Потом снова появился, через десять лет, совершенно двинутый; поселился на Холивелл-стрит и ходит то в Бодлеанку, то в полицию. Хороший специалист по греческому. Вполне вменяемый, кроме одного пунктика. Я надеюсь, что старина Мойль найдет эту таинственную леди, хотя глупо утверждать, что они отмечают всех, кто пользуется библиотекой. Нужно только войти твердым шагом, как будто ты здесь хозяин, и, если тебя окликнут, сказать громким, обиженным тоном, что ты уже много лет постоянный читатель. А если надеть мантию, то даже не окликнут.
— В самом деле? — спросил мистер Эгг.
— Попробуйте, если хотите. Возьмите мою мантию, добредите до Бодле-анки, прошагайте прямо мимо витрин сквозь турникет с надписью «Только для читателей» в Зал герцога Хамфри; делайте что хотите, только не воруйте книги и не устраивайте пожара, и если вам кто-нибудь что-нибудь скажет, я закажу у вас шесть дюжин чего хотите. Честные условия, не так ли?
Мистер Эгг с готовностью принял это предложение и через несколько мгновений, облачившись в мантию стипендиата, поднимался по лестнице в самую знаменитую библиотеку Англии. С легкой дрожью он толкнул крутящуюся стеклянную дверь и окунулся в священный аромат плесневеющих кожаных переплетов, присущий таким храмам знания.
У входа доктор Мойль разговаривал с привратником. Мистер Эгг, непринужденно наклонившись, чтобы рассмотреть непонятный манускрипт в витрине, прекрасно слышал их разговор, поскольку они, как и все сотрудники библиотек, не имели обыкновения понижать голос.
— Я знаю эту леди, доктор Мойль. То есть она здесь несколько раз была в последнее время. Обычно она в магистерской мантии. Я видел ее здесь утром, но не заметил, когда она ушла. Не знаю, как ее зовут, но раз она магистр…
Мистер Эгг не стал слушать дальше. У него наклюнулась идея. Он смело толкнул турникет и прошествовал вперед по торжественному средневековому Залу герцога Хамфри. В самом дальнем и сумрачном эркере он заметил мистера Темпла, который, по-видимому, съев сэндвич и забыв про убийство, сидел в одиночестве среди кучи томов отталкивающего вида и деловито писал; перед ним стоял большой открытый портфель, полный бумаг.
Наклонившись над столом, мистер Эгг обратился к старику требовательным шепотом:
— Прошу прощения, сэр. Суперинтендант попросил меня сказать, что они, кажется, нашли ту самую леди и он будет рад, если вы немедленно подойдете, чтобы ее опознать.
— Леди? — Мистер Темпл неуверенно поднял глаза. — Ах да, леди. Конечно. Немедленно? Это мне не очень удобно. Это действительно так срочно?
— Они сказали не терять времени, сэр, — ответил мистер Эгг.
Мистер Темпл что-то промямлил, встал, казалось размышляя, стоит ли убрать бумаги со стола, наконец сгреб их все в раздувшийся портфель и застегнул его.
— Позвольте, я понесу, сэр, — сказал Монти, хватая портфель, и быстро вывел мистера Темпла наружу. — Они, кажется, все еще в галерее, но суперинтендант сказал, не будете ли вы любезны подождать его пару минут в привратницкой. Вот мы и пришли.
Он поручил мистера Темпла и его портфель заботам привратника, который был слегка удивлен, увидев мистера Эгга в академическом облачении, но, услышав про суперинтенданта, решил смолчать. Мистер Эгг поспешил через двор и галерею и бегом поднялся к мистеру Рэдкотту.
— Прошу прощения, сэр, — обратился он, запыхавшись, к этому молодому джентльмену, — а что такое фи-книга?
— Фи-книга, — ответил слегка удивленный Рэдкотт, — это такая книга, которую бодлеанский библиотекарь считает оскорбительной для изысканных чувств; какой-то допотопный юморист отнес эти книги в каталоге к греческой букве «фи». А что?
— Понимаете, — сказал мистер Эгг, — я только что подумал, как легко кому угодно войти в Бодлеанскую библиотеку, переодеться в дальнем углу, скажем, в Зале герцога Хамфри, выйти, совершить убийство, вернуться, переодеться обратно и снова выйти. Никто не помешает человеку войти опять, если видели, как он — или она — выходил перед этим, особенно если он уже входил в библиотеку в этом обличье. Достаточно переодеться и надеть магистерскую мантию.
— И на что же вы намекаете?
— На эту леди, которая была в галерее во время убийства. Мистер Темпл говорит, что она сидела за его столом. Но не странно ли, что мистер Темпл специально привлек к себе внимание, попросив фи-книгу именно сегодня? Если он был когда-то членом этого колледжа, то он знает, каким путем мистер Гриби возвращается с лекции; вероятно, мистер Темпл имел зуб на мистера Гриби из-за того старого происшествия, в чем бы оно ни заключалось. И про нишу в стене он тоже знал. И у него с собой портфель, в который легко влезет дамская шляпка и юбка, достаточно длинная, чтобы спрятать брюки. И зачем он в такой жаркий день в плаще, если не для того, чтобы скрыть верхнюю часть своего наряда? Не то чтобы это было мое дело, но, э-э, я позволил себе задуматься над этим. Я оставил Темпла под присмотром привратника, и портфель тоже.
У мистера Эгга едва хватило дыхания на эту тираду. Рэдкотт изумленно уставился на него.
— Темпл? Мой дорогой, да вы тоже свихнулись. Он же всегда признается — и в этот раз признался, — не скажете же вы…
— Может быть, я и не прав, — сказал мистер Эгг. — Но ведь есть басня про мальчика, который так часто кричал «Волк!», что никто ему не поверил, когда волк наконец-то пришел! В «Справочнике коммивояжера» есть афоризм, который я всегда с удовольствием перечитываю. Он гласит: «Искусство коммивояжера — не ошарашить в разговоре, ведь если вид у правды странный, то все сочтут ее обманом». Тонко подмечено, правда?
ДОРОТИ Л. СЭЙЕРС
Толбойз[82]
— Отец!
— Да, сын мой.
— Вы помните эти персики мистера Паффета, большущие, прямо огромные, которые вы мне сказали не рвать?
— Да?
— Вот я их рванул.
Лорд Питер Уимзи перевернулся на спину и в ужасе уставился на своего отпрыска. Его жена отложила шитье.
— Что за хулиганство, Бредон! Бедный мистер Паффет собирался выставить их на цветочной выставке[83].
— Ну, мамочка, я не специально. Это на спор.
Ограничившись таким своеобразным объяснением, мастер Бредон Уимзи снова обратил свой честный взгляд на отца. Отец застонал и сел.
— И что, обязательно ставить меня в известность? Я надеюсь, Бредон, что из тебя не вырастет зануда.
— Понимаете, отец, мистер Паффет меня увидел. И он собирается зайти к вам на пару слов, только чистый воротничок наденет.
— А, понятно, — с облегчением сказал его светлость. — И ты решил, что лучше разобраться с этим делом сейчас, пока версия другой стороны не разгневала меня еще сильнее?
— Если вы не против, сэр.
— Это, по крайней мере, разумный подход. Хорошо, Бредон. Поднимись в мою спальню и приготовься к экзекуции. Трость за туалетным столиком.
— Да, отец. Вы ведь скоро придете, сэр?
— Я оставлю тебе ровно столько времени, сколько нужно, чтобы осознать содеянное и раскаяться. Вперед!
Нарушитель поспешил в направлении дома и скрылся из виду, экзекутор же тяжело поднялся на ноги и неторопливо зашагал следом, грозно закатывая рукава.
— О боже! — воскликнула мисс Кверк. Она в ужасе смотрела сквозь очки на Гарриет, которая безмятежно вернулась к своим лоскуткам. — Но вы ведь конечно же не позволите ему хлестать тростью этого малютку?
— Позволю? — Вопрос позабавил Гарриет. — Вряд ли это подходящее слово.
— Но, Гарриет, милая, так же нельзя. Вы не понимаете, как это опасно.
Он может необратимо травмировать мальчика. Надо переубеждать этих маленьких людей, а не ломать их дух жестокостью. Когда вы так унижаете ребенка и причиняете ему боль, вы заставляете его чувствовать себя беспомощным и неполноценным, и все это подавленное возмущение прорвется потом самым необычным и ужасающим образом.
— Да я не думаю, что он возмущается, — сказала Гарриет. — Он привязан к своему отцу.
— Ну если так, — парировала мисс Кверк, — то это какой-то мазохизм, и его надо прекратить, то есть плавно увести в другом направлении. Это противоестественно. Как можно испытывать здоровую привязанность к тому, кто тебя бьет?
— Не знаю; но так часто бывает. Мать Питера лупцевала его шлепанцем, и они всегда были лучшими друзьями.
— Если бы у меня был собственный ребенок, — сказала мисс Кверк, — я бы никому не позволила и пальцем его тронуть. Всех моих маленьких племянников и племянниц воспитывают по современным просвещенным принципам. Они даже не знают слова «нельзя». Вот посмотрите, что получается. Именно потому, что вашему мальчику сказали не рвать персики, он их сорвал. Если бы ему не запретили, он бы не был непослушным.
— Да, — сказала Гарриет, — я думаю, так оно и есть. Он бы все равно сорвал персики, но непослушания в этом бы не было.
— Вот именно! — торжествующе воскликнула мисс Кверк. — Видите: вы выдумываете преступление, а потом наказываете за него бедного ребенка. К тому же если бы не запрет, он бы оставил фрукты в покое.
— Вы не знаете Бредона. Он ничего не оставляет в покое.
— Конечно, — сказала мисс Кверк, — и не оставит, пока вы будете окружать его запретами. Он берет чужое в знак протеста.
— Ну, он нечасто так протестует; с другой стороны, конечно, трудно отказаться от спора с таким большим мальчиком, как Джордж Уоггет. Я думаю, это был Джордж, как всегда.
— Несомненно, — заметила мисс Кверк, — все деревенские дети воспитаны в атмосфере придирок и ответного протеста. Такие вещи заразны. Демократические принципы — это прекрасно, но я не думаю, что разумно допускать контакт вашего мальчика с заразой.
— Вы бы запретили ему играть с Джорджем Уоггетом?
Мисс Кверк была начеку:
— Я никому бы ничего не запрещала. Я попыталась бы подыскать ребенку более подходящую компанию. Можно было бы стимулировать заботу Бредона о его маленьком братишке, это дало бы полезный выход его энергии и позволило бы ему чувствовать свою значимость.
— Ой, да он и так очень добр к Роджеру, — спокойно сказала Гарриет. Она подняла глаза и увидела, как наказующий и наказанный выходят из дома, взявшись за руки. — По-моему, они большие друзья. Бредон был очень горд, когда его повысили до трости; он считает, что это благородно и по-взрослому… Ну, разбойник, сколько тебе досталось?
— Три, — доверительно сказал мастер Бредой. — Ужасно сильных. Один за хулиганство, один за то, что был таким ослом, что попался, и один за то, что в жаркий день немо-верно всем мешал.
— О господи, — сказала мисс Кверк, сраженная подобной безнравственностью. — А ты сожалеешь, что сорвал персики бедного мистера Паффета и ему не достанется приза на выставке?
Бредон посмотрел на нее с удивлением.
— Мы с этим закончили, — сказал он с ноткой возмущения в голосе.
Отец решил, что стоит вмешаться.
— В этом доме такое правило, — объявил он, — после того как нас отхлестали, больше ничего говорить нельзя. Тема выводится из обращения.
— Ох, — сказала мисс Кверк. Она все еще чувствовала, что надо как-то поддержать жертву жестокости и смягчить психологические последствия. — Раз ты хороший мальчик, не хочешь теперь посидеть у меня на коленях?
— Нет, спасибо, — сказал Бредон. Воспитание или естественная вежливость подсказали ему, что нужен более развернутый ответ. — Но все равно большое вам спасибо.
— В жизни не слышал более бестактного предложения, — сказал Питер.
Он плюхнулся на шезлонг, схватил своего сына и наследника за ремень и лицом вниз положил его себе поперек колен.
— Полдник тебе придется есть на четвереньках[84], как Навуходоносору.
— Кто такой Навуходоносор?
— Навуходоносор, царь Иудейский[85]… — начал было Питер. Его версия беззаконий этого персонажа была прервана появлением из-за дома плотной мужской фигуры, вопреки сезону одетой в свитер, вельветовые брюки и котелок. — «Сбылось проклятие мое, воскликнула Шалотт».
— Кто такая Шалотт?
— Перед сном расскажу. Вон идет мистер Паффет, дыша угрозами и убийством[86]. Нам придется встать и встретить его лицом к лицу. Добрый день, Паффет.
— День добрый, мялорд и мяледи, — сказал мистер Паффет. Он снял котелок и стер струящийся пот со лба. — И мисс, — добавил он с невнятным жестом в сторону мисс Кверк. — Я осмелился, мялорд, зайти…
— Это, — сказал Питер, — было очень любезно с вашей стороны. Иначе, разумеется, мы бы сами зашли к вам и попросили бы прощения. Нами овладело неожиданное непреодолимое стремление, обусловленное, пожалуй, красотой плодов и рискованным характером предприятия. Мы очень надеемся, что оставшегося хватит для цветочной выставки, и проследим, чтобы подобное не повторилось. Мы хотели бы отметить, что уже приняты справедливые меры в виде трех горячих, но если нас ожидает еще что-нибудь, мы постараемся принять это с подобающим раскаянием.