Поля умолкла. Плечи ее зябко вздрагивали.
Парфентий осторожно, обеими полами фуфайки еще плотнее укутал девушку и наклонился к ней. Теперь его щека слегка коснулась ее непокрытой головы. И в первый раз в своей жизни юноша заметил, что девичьи волосы так хорошо пахнут.
Они долго молчали, слушая, как рядом гулко стучали два сердца.
Парфентий ощутил, как в нем в эту минуту возникло какое-то совершенно новое, неизведанное им чувство. Была ли это нежная жалость к девушке, которую так грубо обидел немец? Или это было чувство юношеской дружбы, особенно ярко проявившееся именно сейчас, когда одного из них постигла беда? Нет, невозможно было разобраться в этом. Может быть спросить ее, что чувствует она? Может она поможет определить это чувство? Он попытался подыскать слова, но тут же решил, что слов таких нет в природе и произнес первые попавшиеся:
— Хорошо, что ты убежала от них.
— Хорошо, — повторила Поля почти беззвучно.
И это «хорошо» прозвучало для юноши ответом на его немой вопрос. Трепетное чувство к девушке охватило его. Он пожалел, что все это случилось не при нем, он убил бы это пьяное рыжее животное, перекусил бы горло, растоптал бы ногами, как гадину.
— Ничего, Поля. Мы им за все отплатим.
— Да, Парфень.
— Тебе холодно?
— Нет…
— А вздрогнула.
Девушка распахнула закрывавшие ее полы, будто ей стало жарко, и с едва сдерживаемым волнением заговорила:
— Не могу придти в себя. Подумай только, выстрелил, гад, только за то, что не пошла с ним танцевать. Прямо за людей не считают…
— Успокойся, Поля, тебе нужно отдохнуть, отогреться. Сейчас же идем в кухню. Ты ночуешь у нас.
— Не знаю, Парфень, я боюсь за маму, как она волнуется теперь, бедная. Ведь она не знает, что со мной, где я. А что, если я сейчас побегу домой?
— Ни в коем случае, — решительно возразил Парфентий, — тебе нельзя показываться, пока эти шакалы не уедут отсюда. А утром, если они не уедут, я пошлю Маню. Она все передаст тете Даше.
Поля согласилась.
— Вот и правильно, — прошептал Парфентий, и сам не зная как, обнял девушку и, наклонившись, ощутил на своей прохладной щеке нежную с царапинкой щеку и уголки горячих губ.
Они вошли в кухню. Здесь было темно и жарко. Парфентий помог Поле влезть на печь.
— Прячься за Маню, к стенке, — шепнул он, — спокойной ночи, Поля.
— Спокойной ночи, Парфень.
За дверью слышалось пьяное бормотание солдат. Затем все четверо выходили на улицу и там громко разговаривали. Потом вернулись и вскоре захрапели.
В хате было жарко. Парфентий сбросил с себя фуфайку, положил ее на кпай скамьи под голову и, не разувшись, лег навзничь. Сон не приходил. В воображении чередовались различные картины. То он видел себя в окопе за пулеметом. Он жмет гашетку и падают как скошенные, враги. То обвешанный гранатами, с ящиком тола, он на линии железной дороги. Видит, как побежало по шнуру маленькое пламя, и грохот взрыва раскалывает ночную тишину… А то вдруг он верхом летит впереди рассыпающейся веером конницы. Чапаевская бурка черными крыльями бьется за спиной по ветру… «Товарищ командир, задание выполнено», — докладывает он. А кругом лес, огромные сосны вокруг. Спокойно и величаво рдеет в руке знаменосца отряда алое, шитое золотом знамя… Тяжелая рука ложится на его плечо, и знакомый голос учителя звучит тихо, но внушительно:
«Ночь минует. Парфентий, и скоро наступит рассвет. Он идет с востока, а мы пойдем навстречу…».
И снова мелькают отрывочные картины, лес, полотно железной дороги, глубокие снега, огненные столбы взрывов, фашисты, падающие под пулеметным огнем.
И всюду ляпом с ним она, красивая тоненькая девушка с черными, как антрацит, глазами.
Глава 2
ПАРТИЗАНСКАЯ ИСКРА
Второго января погода неожиданно стала меняться. Мороз начал спадать, становилось мягче.
Обрадовавшись потеплению, немцы быстро собрались и покинули село.
Но едва они выбрались в степь, небо так же неожиданно помутнело и опустилось ниже, с востока подул ветер и закружились по воздуху кружевные снежинки. Поднималась метель.
— Видал, что делается, Парфень, — с видимым удовольствием воскликнул Михаил Кравец, щуря на небо свои узкие, серые глаза. Он прибежал к другу сразу же, как только из села ушел немецкий обоз.
— Добрая погодка, то что надо, — весело отозвался Парфентий.
— Везет немцам. Из холода прямо в эту кашу попали. На их фургонах в такую заваруху далеко не уедешь.
— Только бы не вернулись, — обеспокоенно заметил Парфентий.
— Не вернутся, пока метель разгуляется как следует, им до Конецполя будет ближе, чем до нас, — успокоил Михаил.
— Тогда вот что, Миша, давай собираться.
— Сегодня?
— Чего же медлить? Время идет, пора и за настоящее дело приниматься. Да и обстановка подходящая. Гостей на селе нет — это раз. во-вторых на работу сегодня не погонят, потому что жандармы и полицаи сегодня после встречи Нового года опохмеляются. И в третьих, — все следы наши будут как метлой заметены. Так, что ли, хлопче?
Парфентий наскочил на друга и стал тузить его двумя кулаками. Михаил спокойно защищался, выставив вперед длинные, жилистые руки.
— Тебе, Мишка, с такими рычагами только в боксеры идти.
Приподнятое настроение располагало к шуткам, к юнШиескому озорству.
— Ничего, придет время, мы и тут попробуем, благо есть на ком потренироваться. У-у-уух! — прогудел Михаил, вытянув далеко вперед крупный литой кулак.
— Ну, хватит, хватит тебе, размахался, Дон-Кихот. Давай о деле говорить.
— Ну что же, сегодня, так сегодня. А где?
— Я думаю, в лесу. На серебряной поляне самое подходящее место. Подальше от села.
— Когда собираться, Парфень?
— К двум часам. Сейчас одиннадцать. Давай, помогай мне.
— Говори, что нужно.
— Возьмешь этот край села. Сообщи Поле и Юрке Осадченко. Остальным я сообщу. Да скажи, чтобы потеплее одевались.
— Есть!
Михаил надвинул на брови фуражку-капитанку и зашагал через сад прямиком.
Сегодня, 2 января, серебряная поляна в новогоднем уборе. Поднявшийся ветер еще не успел сбить с ветвей молодых верб мохнатый иней.
На поляне затишье. Ветер тихо шумит где-то в вершинах деревьев. Ровно падают пушистые хлопья. Над ослепительной белизной снега пылает яркокрасное полотнище развернутого знамени. Под ним полукругом молча стоят семеро собравшихся.
— Товарищи! — тихо произносит Парфентий. Он заметно взволнован и долго не может начать говорить — хочет подобрать слова посильнее. — Товарищи комсомольцы! — повторяет он окрепшим голосом. — Первое заседание нашей подпольной организации считаю открытым. Мы собрались здесь, чтобы начать борьбу с врагом. Сейчас Красная Армия остановила наступление немцев и гонит их от Москвы. Им тяжело достается наша зима. Мы видели вчера, какие тут вояки проходили. Обмороженные все, слезы и сопли пораспускали. И все-таки лезут и лезут, и так, сами по себе, они, конечно, не уйдут. Их нужно выгонять отсюда. И выгоним, если всем взяться. Вот возьмите, к примеру, наше село. Сколько молодежи! А ведь таких сел в занятых районах много. Какая это сила! И с этой силой можно многое сделать, — вспомнил он слова Владимира Степановича.
Парфентий обвел глазами товарищей и с волнением в голосе продолжал:
— Сейчас Красная Армия громит врага на фронтах, а партизаны здесь, в тылу. Партизанские отряды действуют в белорусских лесах и у нас, на Украине. Мы, крымские комсомольцы-школьники, также примкнем к этому движению.
Гречаный остановился, отбросил со лба непокорную прядь волос.
— Предлагаю для борьбы с фашистскими захватчиками создать в селе Крымка подпольную комсомольскую организацию. Кто за это? Все. Есть предложение группу присутствующих здесь комсомольцев: Осадченко Юрия, Кравца Михаила, Бурятинского Андрея, Попика Дмитрия, Клименюка Михаила, Попик Полину и Греча-ного Парфентия считать подпольным комитетом организации.
Все остальное шло по заранее согласованному с Моргуненко плану. Парфентий с учителем вдвоем продумали все вопросы, связанные с созданием подпольной организации.
Председателем подпольного комитета был избран Парфентий Гречаный, начальником штаба — Дмитрий Попик.
— Теперь следующий вопрос, — Парфентий развернул клеенчатую тетрадь и стал читать:
— Подпольный комитет постановил считать своей первой задачей вооруженную борьбу против фашистских захватчиков, диверсионную работу, уничтожение вражеских офицеров и солдат, жандармов, а также предателей и полицаев.
… Принимать в подпольную организацию комсомольцев заочно, по личным рекомендациям членов комитета и строго проверять принятых на каком-либо конкретном боевом задании.
… Руководствуясь уставом Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, комитет решает в условиях подполья принимать в ряды комсомола несоюзную молодежь села Крымки, а также окрестных сел: Катеринки, Петровки, Каменной Балки, Кумар и других.
… Подбирать листовки, сводки Совинформбюро, сброшенные советскими самолетами, размножать их и распространять среди населения всего района.
… Всеми средствами рассказывать людям правду о Советской Родине и опровергать фашистскую ложь. Как только можно, объяснять своим людям, что повсюду растет сопротивление советского народа врагу.
… Где только можно, доставать разное оружие, патроны, гранаты, взрывчатые вещества и прочее…
Единогласно, пункт за пунктом принимал комитет решения. Взволнованные комсомольцы не замечали, как поляну заносило снегом. Ветер крепчал, злее шумел в вершинах, подбирался к поляне и, потревожив отяжелевшие ветки, стряхивал с них пушистые комья снега..
— Всем ясно, товарищи, куда мы идем? Царило величавое молчаливое согласие.
— Назад у нас нет пути, мы пойдем только вперед. Парфентий обвел товарищей взглядом.
— Как ты думаешь, Михаил Кравец?
— Так же, как ты, Парфень.
— А ты, Полина?
— Мы все должны делать так, а не иначе.
— Все так думают? — спросил Парфентий.
— Все.
— Тогда примем присягу.
Парфентий шагнул вперед. Лицо его было строго, между сомкнутых бровей, поперек лба пролегла мягкая черточка. Он опустился на колено перед знаменем и стал читать:
«Я, гражданин Советского Союза, верный сын героического советского народа, комсомолец, красный партизан, даю партизанскую клятву, что буду беспощадным к врагам, буду мстить, не щадя крови и своей жизни, за сожженные города и села, за смерть наших людей, за пытки, насилия и издевательства над моим народом.
Кровь за кровь! Смерть за смерть!
Клянусь до последней минуты быть твердым и непоколебимым и бороться до тех пор, пока ни одного фашистского зверя не останется на нашей земле».
Парфентий взял в руки уголок знамени и поцеловал его.
Все стояли с обнаженными головами.
Один за другим подходили комсомольцы, ставшие с этого момента партизанами, коротко произносили клятву верности Родине, народу и партии, целовали знамя сельсовета, ставшее теперь боевым знаменем.
А ветер шумел Он проник на поляну и швырял горстями колючий снег в лица стоящих. Но на горячих лицах снег таял, стекая тоненькими струйками.
— Поля, — обратился Парфентий к девушке, — возьми знамя к себе и вышей на нем название нашей организации: «Партизанская искра». Красиво вышей.
Домой расходились поодиночке, обходными путями. Душу каждого теперь охватывало новое чувство. И казалось, что сквозь метель светят и греют сто солнц и сила небывалая несет по земле.
Глава 3
БЕГУТ РУЧЬИ
С того памятного дня встречи Моргуненко с Шелковниковым прошло немало времени. Лесничий полюбил своего помощника и в каждую удобную минуту обучал его лесному делу. Учитель с полной серьезностью вникал во все, что объяснял ему лесничий, и успел уже порядочно освоиться.
— Ну, Владимир Степанович, если тебе румыны устроят экзамен, ты, должно быть, провалишься с треском, правда? — подшучивал иногда Шелковников.
— А вот, возьму тебе назло и сдам на пятерку. Что скажешь тогда?
— Скажу, что слишком усердно служишь оккупантам.
Иногда Шелковников посылал Моргуненко куда-нибудь в село «по делам лесничества».
Владимир Степанович закладывал Серого в двуколку и отправлялся. Но чаще всего лесничий ездил сам. Он понимал, что Моргуненко почти из местных, и может случиться, что где-нибудь в селе учителя опознают.
— Знаешь, Владимир Степанович, борода бородой, она, конечно, маскирует, но все может случиться. Подвернется какой-нибудь прохвост и продаст. Давай-ка, сиди на хозяйстве, я поеду сам, — обычно говорил он.
Шелковников пользовался у румынских властей доверием и авторитетом, как исполнительный, знающий свое дело специалист. Поэтому все лесное хозяйство района было в его ведении. Он закладывал свою пару гнедых лошадей и разъезжал повсюду.
Всякий раз по возвращении Алексей Алексеевич рассказывал учителю о том, что сегодня сделано. А сделано уже было немало. По селам Савранского района одна за другой создавались подпольные группы, подбирались и готовились люди для борьбы с оккупантами.
Но это не ограничивалось одним Савранским районом. Одновременно создавались подпольные группы в селах Кривоозерского, Гайворонского и Песчанского районов.
Была создана и вступила на путь борьбы с захватчиками и молодая подпольная организация «Партизанская искра».
Организация быстро росла, стремилась к расширению своих рядов. В целях конспирации решено было принимать комсомольцев только заочно и только по представлению одного из членов комитета.
На первом же очередном заседании комитета Парфентий Гречаный представил своих трех товарищей по школе — одноклассников Владимира Белоуса, Ивана Бе-личкова и Григория Боголюка.
Вскоре после этого Юрий Осадченко рекомендовал двух своих друзей, Демьяна Попика и Гавриила Длюбарского.
Поля представила своих задушевных подруг комсомолок Марию Коляндру и Тамару Холод.
По предложению Дмитрия Попика в организацию были приняты Миша Чернявский и Володя Златоуст.
Охотно, с радостью вступали комсомольцы в «Партизанскую искру», торжественно давали клятву и самоотверженно шли выполнять любое задание.
Изменилась и сама молодежь. Юноши и девушки на глазах родных как-то повзрослели, стали строже, вдумчивее.
Теперь у Гречаных все чаще и чаще стали собираться товарищи Парфентия.
Лукия Кондратьевна замечала, что шахматы и шашки, игры и песни были только предлогом для чего-то более глубокого и серьезного. Стоило ей на минуту выйти из хаты, как тут же смолкали шутки и смех, переставали постукивать на доске шашки и слышалось тихое, сдержанное шушуканье.
Лукия Кондратьевна чуяла сердцем, что с хлопцами что-то происходит, или, вернее, произошло.
Как-то раз в душевной беседе она спросила сына:
— О чем вы шепчетесь, сынок, когда собираетесь? Что у вас за секреты такие? Все бубните и бубните.
— Секреты, мама, — с шутливой многозначительностью сообщил Парфентий.
Мать покачала головой.
— Смотри, сынок, чтобы лиха не было.
— Что ты, мама! Мы только хорошее. Лихо и без нас есть кому делать. Зачем же нам еще?
Видя, что ответ его неясен для матери и оставил в ее душе осадок сомнения, Парфентий доверительным тоном сообщил:
— Тут у нас один хлопец жениться хочет, вот и советуется с нами.
— Да он что, с ума сошел! Кто это? — удивленно воскликнула Лукия Кондратьевна. До сих пор она привыкла считать сына и его друзей совсем детьми и удивительно ей было слышать, что один из них, может быть, не дай бог, сам Парфуша, вздумал жениться. Она насторожилась.
— Скажи — кто?
— Пока держим в строгом секрете.
— Почему?
— Как почему? А вдруг невеста возьмет, да и откажет. Что тогда? Хлопцу от стыда гореть ярким пламенем, засмеют. Скажут — раззвонил по селу, а ничего не вышло. Верно я говорю?
— Оно-то так, не говори гоп, пока не перескочишь, — согласилась мать и больше не спрашивала.