Итак, он вернулся один, поверженным героем; постепенно сделал новую карьеру, выстроил жизнь заново, аккуратно расставив все ее составляющие порознь, чтобы, потеряв что-то одно, не потерять все, и запретив себе увлекаться жизнью, чтобы не потеряться в ней. Результатом он остался доволен.
Он был хорошим шерифом. Каковы бы ни были причины, по которым люди проголосовали за него, сейчас они точно знали, за что платят налоги. Он твердой рукой управлял округом, свел преступность до минимума. Так было до сегодняшней ночи, а теперь начиналась проверка. Теперь придется доказывать, что он занял эту должность не только потому, что когда-то умел быстро бегать и не сводить глаз с меча.
Он докажет, и нечего сомневаться. Он поймает убийцу. Он победит, потому что побеждать умел всегда. Он не вынесет поражения. Как, впрочем, и добрые граждане Стилл-Крик.
Он правильно вызвал специалистов из криминального бюро. Парни из лаборатории исползали стройку вдоль и поперек, как муравьи; нашли все мыслимые отпечатки пальцев, сняли все на фото-и видеопленку, сделали гипсовые слепки следов шин, измерили пятна крови и с каждого наскребли образец в отдельный пакетик. Они пропылесосили «Линкольн» Джарвиса и просеяли весь мусор в поисках мелких улик. Их работоспособностью можно было только восхищаться, подумал Дэн, делая большой глоток пива. Правда, он предпочел бы восхищаться ими не у себя в округе.
Завтра тело перевезут в центральный судебный морг в Миннеаполисе, где патологоанатомы установят причину смерти. Не то чтобы это нельзя было определить на месте, но Док Трумэн, судмедэксперт округа Тайлер, был раньше обычным практикующим врачом. Он и теперь выезжал по вызовам на дом в своем старом «Бьюике» пятьдесят седьмого года выпуска. Ни инструментария, ни желания проводить вскрытие для расследования убийства у него не было. Разумеется, по долгу службы и просто для приличия он будет сопровождать тело из погребальной конторы Дэвидсона в Миннеаполис, будет присутствовать при вскрытии, но, как он сказал Дэну перед отъездом, хочет ограничиться ролью свидетеля.
Свидетель… Дэн как наяву увидел Элизабет Стюарт, бледную, дрожащую, с блестящими от слез глазами, когда она заново переживала тот ужас, что испытала, найдя труп Джарвиса. Проклятье! Ведь тогда, в кабинете, ему захотелось обнять ее, утешить. Он выплеснул в траву остатки пива, поставил пустую бутылку на перила, всмотрелся в ночь. От фермы Дрю его дом отделяло только пастбище и редкая рощица. Безусловно, слабая и беззащитная Элизабет для него куда опасней, чем вызывающе красивая. С физическими желаниями он как-нибудь справится, секс можно отложить на потом, а беззащитность — совсем другое дело. Ранимость и нежность, хуже не придумаешь. Но о таких вещах ему вообще не хотелось думать, потому что он предпочитал верить своему первому впечатлению от Элизабет. Кошка, которая гуляет сама по себе. Такую утешать и в голову не придет.
— Папочка?
Дэн машинально обернулся, будто его называли папочкой каждый день. На самом деле это выпадало ему всего несколько раз в год, когда Эми приезжала в гости, а в остальное время — только по телефону. Дочка стояла у двери в огромной, до колен футболке «Лос-Анджелес Рейдерз». Длинные каштановые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Она сонно моргнула, вышла на крыльцо и прильнула к нему так привычно, как если бы делала это каждый вечер. Дэн обнял ее, прижался щекой к теплой макушке, вдыхая запах земляничного шампуня и туалетной воды «Кукай».
— Ты что это бродишь? — тихо спросил он. — Тебе давно пора спать, котенок.
Эми улыбнулась ему так, как будто он был старым маразматиком.
— Папочка, мне уже пятнадцать лет.
— Ничего подобного, — проворчал Дэн. — Не больше десяти. Недели не прошло с тех пор, как ты срыгивала мне на рубашку молочную смесь.
— Фу! — Эми притворилась оскорбленной, но не выдержала и рассмеялась. — И потом, я еще живу по калифорнийскому времени, — примирительно напомнила она.
Дэн промычал что-то в ответ. Ему не хотелось думать о том, что его дочка живет на другом конце страны с матерью и ее мужем, занявшим его место.
Через шесть месяцев после развода Трисси подписала брачный контракт с первым полузащитником. У него было твердое намерение стать вторым Джоном Мэдденом и целы оба колена. Дэн твердил себе, что с уходом Трисси потерял немного, просто он не любит проигрывать. Пожалуй, его не сильно задело и то, что при разводе она обобрала его до нитки. Одного он не мог простить бывшей жене: она отняла у него дочь.
Он еще раз взглянул на Эми, и ему стало страшно. Теперь он сам видел, что она уже не та маленькая девочка, которую он помнил. С последней встречи она вытянулась
Сантиметров на пятнадцать, и милая пухлость исчезла, уступив место грациозной угловатости будущей топ-модели. Она находилась где-то на полпути от девчушки к женщине: ее щеки, раньше круглые, стали чуть впалыми, и овал лица удлинился, но детские веснушки на курносом носике еще не исчезли.
Так много времени потеряно. Годы пролетели мимо, оставив ему лишь горстку воспоминаний о малышке с косичками, которая повсюду таскала с собой ободранного тряпичного кролика. Он так мало пробыл отцом маленькой девочки, что теперь понятия не имел, как обращаться с дочерью-подростком.
Он сделал строгое лицо, разыгрывая праведное негодование.
— Дома ты тоже не спишь до трех часов ночи? И мама позволяет?
— А еще я брею ноги, — кокетливо ответила она, вдруг став очень похожей на Трисси. — И хожу на свидания с мальчиками.
Дэн содрогнулся от неподдельного ужаса и покачал головой:
— Вот оно как. Все, завтра же отправлю тебя в монастырь.
— Мы ведь не католики.
— Ничего, за вознаграждение они принимают всех. Свидания… боже, к этому он не готов. Его дочка еще не доросла до свиданий. Или он еще не так стар, чтобы иметь взрослую дочь? Он совсем не ощущал себя старым — до сих пор, но сейчас, стоя глубокой ночью рядом с ней, вдруг почувствовал, что очень стар и скоро умрет.
— Сегодня вечером правда кого-то убили? — раздался в темноте тихий, немного испуганный голосок Эми.
— Да, — пробормотал Дэн. — Правда.
Она вздрогнула, крепче обняла его, прижалась щекой к груди.
— Не думала, что когда-нибудь здесь может такое случиться.
Дэн вглядывался поверх ее головы в темную стену деревьев за лугом. Где-то дальше, за деревьями, «Тихая заводь» и ферма Дрю. В воздухе чувствовалась какая-то давящая тяжесть, гром рокотал чуть ближе, чем раньше. По небу шарили костлявые пальцы молний.
— И я не думал, милая, — прошептал он.
— Ты знаешь, кто его убил?
— Нет, но я выясню. — Он ласково взял ее за подбородок. — Сразу после того, как уложу тебя баиньки. Так значится в моем списке неотложных дел.
Эми возмущенно закатила глаза.
— Пап, я уже слишком большая, чтобы меня укладывали спать.
— Да ну? — Подбоченившись, он шагнул к ней, и она попятилась. — То есть ты считаешь, я слишком стар, чтобы отнести тебя наверх?
— Нет, нет, — возразила она, смущенно хихикнув, и отступила к двери, выставив перед собой ладошки. — Не надо.
Этот ритуал они придумали, когда Эми исполнилось десять, и она решила, что окончательно переросла вечер-, ние путешествия на папиной спине. По убеждению Дэна, почти все отцы и дочери изобретали нечто похожее — должны же быть какие-то традиции отхода ко сну. Когда-нибудь Эми действительно станет для этого слишком взрослой, но, черт побери, все-таки не сегодня. И без того привычная жизнь рушилась под натиском перемен; не хватало еще, чтобы дочка вдруг выросла в одну ночь.
Не спуская глаз с Эми, он отрезал ей путь к двери и принял боевую стойку, подавшись вперед и расставив руки, чтобы поймать ее. Он вспомнил свое футбольное прошлое, старые навыки вернулись, и на секунду он почувствовал себя быстрым и сильным, как в том матче, когда Кении Стэблер пасовал ему мяч за мячом без перерыва.
— Папа, я серьезно, — строго сказала Эми. — Я выросла. Я слишком тяжелая.
— Вот как, — угрожающе протянул Дэн. Она хотела проскочить мимо, но он метнулся влево, затем вправо и схватил ее. Эми протестующе вопила, но он подхватил ее на руки, так что ее длинные волосы и длинные ноги взлетели в воздух одновременно, и прижал к
Груди. Они оба умирали со смеху, когда в дверях появилась вооруженная бейсбольной битой миссис Крэнстон. Ее седые волосы были накручены на шипастые розовые бигуди, лицо блестело от ночного крема. Она встала в дверях с битой наперевес, маленькая, крепко сбитая шестидесятилетняя тетушка с горящими воинственным огнем маленькими черными глазками.
— Господи боже мой, шериф!
Уронив биту, она целомудренно стянула у горла вырез синего бархатного халата.
— Все в порядке, миссис Крэнстон, — заверил Дэн. Эми, красная от унижения, уткнулась носом ему в плечо. — Это наша семейная традиция. Простите, если разбудили вас.
Он боком протиснулся в дверь и пошел к лестнице, бесшумно ступая по мягкому бежевому ковру гостиной, обставленной неуклюжей тяжелой мебелью. Миссис Крэнстон подняла биту и поспешила следом, шаркая разношенными тапочками.
— Я приняла вас за убийцу, — сказала она.
— Он и есть убийца, — сквозь зубы пробурчала Эми. — Сейчас умру от стыда.
Дэн сделал вид, что не слышит.
— Приятно знать, что вы всегда готовы защитить нас, миссис Крэнстон.
Она распахнула дверь в спальню для гостей и посторонилась, прижимая биту к мощной груди.
— Во время Второй мировой войны я играла в женской команде города.
— Вооружена и опасна, — подытожил Дэн, поудобнее подхватил дочь и начал подниматься на второй этаж, бросив через плечо:
— Напомните, чтобы я назначил вас помощником шерифа.
Экономка хихикнула, потом опомнилась и возмущенно фыркнула:
— Все шутите!
Дэн полностью сосредоточился на подъеме на второй этаж. На середине лестницы колено беспощадно напомнило ему, что Кении Стэблер вот уже лет десять не играет с ним в одной команде. Резкая боль терзала остатки хряща в левом колене, и он без особого успеха старался не морщиться.
Эми поймала его взгляд, нахмурилась, сцепила пальцы у него на затылке.
— Я тебе говорила.
— Ничего ты мне не скажешь, — пропыхтел он. — Я тут старший. То есть старый.
Выбравшись на площадку второго этажа, он не удержался от стона, потому что теперь давала знать о себе старая травма спины.
— Видишь? — сказала она, одергивая майку и заправляя за ухо прядь волос, когда он поставил ее на гладкий дубовый пол. — Мы оба стары для этого.
Дэн со вздохом почесал комариный укус на шее.
— Лучше бы подбодрила чуть-чуть. Мне не часто приходится играть роль папочки.
Эми прикусила губу и посмотрела на него слишком проницательно и сочувственно. Слишком мудро для ребенка.
— Жаль, что ты совсем один, папа.
Дэна как будто ударили под дых. Перед глазами потемнело. Он нашарил рукой перила, чтобы не упасть. Ему казалось, земля уходит у него из-под ног. Эта сторона его личной жизни всегда оставалась совершенно вне его отношений с дочерью, и он даже мысли не допускал, что когда-то она заговорит с ним на такую тему.
Он криво улыбнулся:
— Да кто со мной уживется?
Эми подошла ближе, прильнула к нему, обняла за пояс и потерлась подбородком о грудь. Поднятое к нему лицо было серьезным и грустным.
— Я же уживалась, а если я могла, то и…
— Ты не считаешься. Ты мне родня, тебе так или иначе приходится со мной уживаться. — Он поцеловал дочку в лоб, взял за плечи и легонько подтолкнул к двери в спальню. — Иди спи. Ночь на дворе.
Эми с огорченным видом пошла восвояси, словно ей еще было что сказать, но она понимала, что пока не время.
— Спокойной ночи, папа, — с упреком сказала она.
— Спокойной ночи, котенок.
Он подождал в коридоре, пока не погасла тонкая полоска света под ее дверью; потом повернулся и медленно пошел вниз, глядя на развешанные в хронологическом порядке вдоль перил фотографии Эми: синеглазый младенец, годовалая малышка со ссадиной на подбородке (результат упрямого желания бежать по дорожке в парке, хотя ножки еще заплетались при ходьбе), затем школьница. Не дойдя до недавних школьных фото, он остановился и повернул назад, к последней перед их с Трисси разводом.
Эми на ней было шесть, она улыбалась, показывая маленькие молочные и только прорезавшиеся постоянные зубы. Туго заплетенные косички закручивались винтом, в глазах прыгали озорные чертики. Вскоре после этой фотографии Трисси прервала его общение с дочкой. Как ножом отрезала.
Нож… Дэн с жадностью уцепился за это слово, радуясь поводу не думать больше о своей личной жизни. Убийство должно быть раскрыто как можно скорее, так почему бы не начать прямо сейчас? Он спустился по лестнице и бесшумно выскользнул из дома, заперев за собой дверь.
ГЛАВА 7
Наступило утро — такое ясное и радостное, что Элизабет уже почти не верилось в то, что случилось накануне ночью. Почти. В открытое окно вместе с розовыми лучами солнца и свежим после дождя ветерком лились птичьи трели. Зловещая тяжесть, висевшая в воздухе, когда она стояла над трупом Джарвиса, прошла с ночной грозой.
Если б Элизабет удалось хоть ненадолго заснуть, возможно, она смогла бы убедить себя, что ей просто приснился кошмар, и не было никакого изуродованного трупа. Но она так и не заснула. Израсходовав до последней капли всю горячую воду в баке, чтобы смыть приставший к коже запах смерти, она поднялась наверх к Трейсу, выключила орущий магнитофон, укрыла сына одеялом — он уснул не раздеваясь; хотела еще выбросить окурки из задвинутой под кровать пепельницы, но передумала. Из всех форм протеста, которые он уже испробовал, курение было самой безобидной.
Она стояла в дверях и просто смотрела, как он спит. Сейчас ей было необходимо быть рядом с ним, даже если он не желал этого; ей остро, болезненно хотелось стать ближе к нему, пока пропасть между ним и ею не сделалась совсем непреодолимой. Он был ее единственным близким человеком, не считая Джея Си, тихо доживающего отпущенные ему годы в доме престарелых в Амарилло. Постоянное пьянство так ослабило его память, что он уж и не помнил, есть ли у него дочь.
А Трейс был ее, только ее ребенок. Она родила его, сама будучи почти ребенком, она лечила его ссадины и, вытирала ему слезы, когда он был маленьким. В последние несколько лет они отдалились друг от друга; точнее, их разметало вихрем светской жизни в Атланте. Но теперь они с треском свалились на землю и снова были вдвоем против всего мира. Элизабет страшно захотелось прижать Трейса к себе, крепко обнять его. Вот только непонятно, что надо сделать, чтобы он подпустил ее так близко.
Она стояла на пороге, смотрела на него через комнату, и ей становилось страшно при мысли о том, что между ними не просто полкомнаты, а настоящая нейтральная полоса, заступить за которую невозможно; затем пошла к себе, на ходу вспоминая об убийстве и реквизированной у Брока бутылке шотландского виски сорокадвухлетней выдержки. Ей казалось, что ее голова набита песком и еле держится на шее. Стоило сесть, как все вокруг медленно поплыло.
— Господи, — простонала Элизабет, когда комната совершила полный оборот; крепко зажмурилась и провела языком по зубам, морщась от мерзкого кислого вкуса во рту. — Я взываю о милосердии и даю обет больше так не поступать, но мы ведь оба знаем, что я опять его нарушу.
Где-то внизу раздавался громкий стук, и Элизабет прикинула, не накрыть ли голову подушкой, чтобы спокойно поспать пару суток. Увы, начинался новый день, и спать было уже некогда. Сегодня слухи о трагической кончине Джералда Джарвиса поползут по всему городу. Во всех магазинах, в «Чашке кофе», по телефону говорить будут только об этом. Люди захотят узнать подробности и ответы, и, поскольку ее работа как раз добывать эти подробности и печатать ответы на любые вопросы, пора, как ни грустно, вылезать из постели и продирать заплывшие глаза.
Она приставила пальцы к вискам, чтобы придержать болтающуюся голову, и, пошатываясь, встала на ноги. Стук становился все громче, и постепенно до Элизабет дошло, что это стучат кулаком в ее входную дверь. Она наступила в лужу воды, поморщилась и вспомнила, что сама оставила окно открытым, несмотря на грозу, потому что ей казалось, что только сырой ветер и запах дождя в состоянии прогнать липкий запах смерти, который чудился ей повсюду.