– Это что же, очередная твоя версия? Тогда жертвой какой силы ты считаешь Нечаева?
– И Нечаев, и, кстати, Михайлов, питерский главный приватизатор, про которого тоже нельзя забывать, похоже, жертвы не только одного заказчика, но даже и киллера. Или двоих киллеров, в чем почти не сомневаюсь. Предположим, Костя, что убийц, в смысле исполнителей, мы находим. Они нам называют фамилию конкретного человека, посредника, того, естественно, сразу убирают. Что получается?
– То, что дело ограничится привлечением к уголовной ответственности исполнителя. Как это происходит обычно. Убийца установлен и присужден к наказанию. Я понимаю, ты хочешь меня спросить, что придется делать, если мы вдруг узнаем, что заказ на убийство исходил от… Михеева, Потапова, Белецкого, черта в ступе, наконец! Да?
– Вот именно.
– Если ты сумеешь это доказать, но на все сто процентов, никаких девяноста девяти! – то обвинение данному лицу будет предъявлено. Это я тебе гарантирую! – повысил голос Меркулов.
– Зря нервничаешь, Митрич ты мой дорогой, – устало сказал Турецкий. – Мы не первый день живем на свете и знаем, что будет потом. А будет следующее: из всех версий выберут самую красивую, романтическую – влюбленные пали жертвой ревнивого мстителя. То есть ту, на которую меня невольно, но настойчиво подталкивают. Правда, серьезные люди, вроде Михеева, просто отмахиваются. Но у них свои войны… Тут адвокат уже звонит. По поводу тех охранников, что Славка посадил у себя на Петровке. Обещал жаловаться на меня тебе.
– Была бы польза, а это мы переживем.
– Спасибо, отец родной! – засмеялся Александр Борисович. – Пока, пойду звонить Грязнову. Что там у него?…
Вячеслав Иванович был краток:
– Если освободился, подскочи, мы тут маленько заседаем…
В кабинете начальника МУРа находились оба следователя. Турецкий, чтобы не терять время, быстро ознакомился с протоколами допросов, которые произвели Пустовойт со Смирновым. Юре повезло больше. Точнее, ему помогло мордобитие, устроенное Денискиными стражами, чьей помощью воспользовался Грязнов. А вот Виктору Ивановичу достались орешки покрепче. Осетин этот сразу заявил: «Ны знаю па-рускы», и дальше ему хоть кол на голове теши. Не стал он, правда, жаловаться и на избиение его офицерами милиции. То же самое: «Ны знаю. Нэ было». Никого он не видел и ничего не слышал. Никакого Гарика не знает. Произвели очную ставку со Степой, его напарником, но этот тип продолжал тупо твердить, что не знает по-русски.
Таким образом, показания Степы мог подтвердить только сам Степа, поскольку Синицкий, посидев и подумав, отказался от своих показаний о посещении здания Гариком со шлюхой. Не помнит, не было, возможно, показалось. Или оговорил невиновных под угрозой оружия, которым потрясали муровцы у него перед носом. Те, которые и Амира избили. В общем, жди теперь служебного расследования.
Грязнов был багровым от ярости. Да оно было и понятно. Подфартило тут лишь с указанием на связи «евпатиев» с братвой из таганской ОПГ. Но Синицкий все будет, естественно, отрицать. Пускай пока. Это лишний раз обязывает следствие делать решительные шаги. И первый из них – срочно, прямо сегодня в ночь, необходимо отправить в Рязань оперативную группу, чтобы она уже на рассвете провела операцию по изъятию документации в штабе военно-патриотического общества «Евпатий» и задержанию подозреваемых убийц, если таковые там найдутся. И это дело Турецкий попросил провести самого Грязнова. Санкции на проведение обысков Меркулов согласился выдать, он на работе задержится допоздна. Поэтому, если принимается такое решение, надо начинать действовать немедленно. Операцию проводить, как во время войны, что называется, при полном радиомолчании.
Турецкий тут же перезвонил Меркулову и ввел его в курс событий. Константин Дмитриевич одобрил данное мероприятие. Сказал, что через полчаса поедет домой, и по дороге, сделав небольшой крюк, подбросит утвержденное постановление на обыск в МУР, пусть Вячеслав кого-нибудь подошлет на проходную.
Вызвали подполковника Кондратьева. Коля Саватеев отыскал подробную карту Рязани. Ее разостлали на столе и провели нечто подобное штабным учениям. После этого Кондратьев отправился к своим, заверив, что группа специального назначения будет полностью готова к выезду к двадцати трем часам. Маршрут и задачи бойцы узнают во время следования. Пойдут тремя машинами – штабная и две со спецназом. Понимая, что дело придется, вполне возможно, иметь со специалистами из воздушного десанта, посчитали возможным ограничиться тремя десятками человек. Должно за глаза хватить.
Грязнов утвердил состав команды и отпустил всех до одиннадцати вечера.
Сам он не собирался никуда уходить, ибо все необходимое постоянно имел в шкафу: камуфляжный комбинезон с зелеными полковничьими звездами на узких погончиках, теплую одежду под низ, бронежилет, спецобувь и все остальное, полагающееся командиру спецназа, включая оружие и радиотелефонную связь.
– Ну, рассказывай, что у тебя случилось, – сказал Турецкий, когда они наконец остались вдвоем.
– Парамоныча они моего отпустили, – хмуро начал Грязнов. – Я перепроверял, дома сидит, напуган до смерти. Этих двоих, как ты заметил небось, Юрка-умница прокачал за милую душу. Ушли под подписку. А и сбегут – один хрен, их, скорей всего, свои же и уберут. А вот с Полиной вышла грубейшая накладка.
– Ты поэтому звонил?
– У вас там шло совещание, не мог же я открытым текстом, сам понимаешь… Словом, баба-дура позвонила своей подруге, а к той как раз братва нагрянула. Ну и увезли, естественно, вкололи ей какую-то дрянь, от которой она стонала на носилках. И укатили. Этот сукин сын Кистенев божится, что не знает, куда увезли. Чей-то заказ. А чей? В общем, как я чую, загубили мы ее.
– Господи, только этого не хватало! Но, может, обойдется? На ней ведь, в сущности, и нет ничего. То ли она действительно не знает, то ли ловко темнит. Но она рассказала мало. Так, сплетни всякие. Вот с цепью – помогла. Ты, к слову, обрати внимание на этот факт, когда будете киллеров искать. Я на этот ваш вояж очень рассчитываю.
И Турецкий рассказал Грязнову о посещении Анны Францевны и неожиданной активности фирмы «Юнона», пожелавшей приобрести жилплощадь погибшей, а заодно нанявшей адвоката задержанным охранникам. При их упоминании муровец опять потемнел лицом.
– Ты, старик, за него не переживай! У нас убийственный аргумент: в закрытом помещении, строго, кстати, охраняемом, – сумка из-под оружия, которым произведено убийство вице-премьера. Плюс сопротивление должностным лицам. Конечно, нельзя так делать, но я адвоката все-таки поманежу, пусть побегает, пожалуется на меня. А тем временем вы вернетесь, надеюсь, с дичью. Вот тогда мы и предъявим ему свои доказательства. Ишь, шустрый какой! Все ему вынь да положь, а он станет этим бандитам советы давать, как нас с тобой объегорить.
– Дурной этот закон – об адвокатуре…
– Он не дурной, Славка, он абсолютно неподготовленный. Тот же американский прокурор объявляет адвокату: твой подзащитный обвиняется в убийстве такого-то и при таких-то обстоятельствах. Вот и строй свою защиту, бегай, ищи свидетелей, разрушай мою пирамиду. А мы тебе в суде такого свидетеля вызовем, что ты в лужу сядешь. У нас же все наоборот. Адвокат по закону получает буквально все данные, добытые следователем, и пока мы с тобой носимся, высунув языки, он спокойно рассказывает обвиняемому, что надо делать, кому что сказать, где кого убрать, и так далее. А мы удивляемся, почему у нас убивают свидетелей. Вот поэтому никакой Лысов не получит от меня оружия против меня же самого. Или пусть закон пересматривают. Я кончил, господа присяжные заседатели.
– Молодец, – улыбнулся наконец Грязнов. – Очень убедительно. Но не пройдет.
– Сам знаю. Но ведь хочется!
Турецкий рассказал Грязнову о той операции, которую они наметили с Суровым, передал свои впечатления об этом деятеле, а также о дневных свиданиях в Белом доме. Вячеслав Иванович, как ни странно, не был столь категоричен в утверждении политической подоплеки убийства. То есть промышленно-финансовые группы, конечно, воюют друг с другом, но до убийства столь высоких фигур пока не доходили. Ведь вот что получается: киллеры знали, что кавалер навострился к даме. И это должен был знать некто третий, так называемый заказчик. Ревнивец, Отелло. Поскольку выстрелы производились из комнаты дамы, следует считать, что к этому моменту она была уже мертва. Налицо мотив – убийство любовников. А вот причина, ну та, отдаленная, она может быть и финансово-политической. У нас ведь даже сортирные проблемы запросто приобретают политический оттенок.
Тут Александр Борисович вспомнил о вопросе, который время от времени всплывал у него на протяжении всего дня, но не было свободной минуты заняться им. А касался он питерских проблем. Речь в данном случае об оружии киллеров и тех злополучных окурках, которые нашел опер в петербургской подворотне. Надо было позвонить в Питер.
Грязнов, раз уж время все равно работало на него, охотно набрал код и номер Виктора Гоголева, полагая, что сыщик еще на службе. И он не ошибся. Причина у него оказалась важной. Буквально несколько часов назад был расстрелян бронированный автомобиль, в котором находились известный в свое время питерский авторитет Фима Рафалович и двое его людей – телохранитель и шофер. Убийца стрелял с крыши дома из гранатомета, граната пробила единственное уязвимое место – как раз над головой водителя.
– Добрались-таки, – резюмировал Грязнов.
– Вот именно, – подтвердил Гоголев. – Так что на своего друга можешь не грешить. Не за ним шла охота.
Турецкому было искренне жаль старика. Вот и не сбылось его предсказание. Хоть и понимал «важняк», что сам непричастен к питерским разборкам, однако на душе стало как-то муторно, словно он ускорил развязку тем единственным своим выстрелом. А что скажешь – все может быть…
Заговорили о деле, и Гоголев сказал, что выдаст факс с результатами биологической экспертизы, касающейся окурков. По утверждению специалистов, они принадлежали трем курящим: вероятнее всего, хозяину, то есть Новикову, и двум его гостям, один из которых определенно Копер, а второй – неизвестный, но данные на него, для дальнейшей идентификации, в акте экспертизы приводятся. Что же касается автомата Калашникова, найденного на месте преступления, то он похищен с армейского склада в городе Тирасполе в девяносто третьем году. В составе целой партии оружия, концов которой пока так и не нашли. На данном «калаше» номера были спилены, однако достаточно небрежно, и экспертам-криминалистам удалось их прочитать с помощью нового лазерного спектрографа в спецлаборатории питерских корабелов. До сих пор это оружие из запасов Четырнадцатой армии нигде не было засвечено. Будто лежало в тайнике и дожидалось своего времени.
– Надо будет сказать нашим, – заметил Турецкий, – чтоб и карабин проверили по тому же адресу. А завтра же с утра буду напрягать господина Борискина на предмет прошлого Новикова и Копера. Что-то он тянет. Спроси у Виктора, раскопал ли что-нибудь Щербина из последних постановлений михайловского комитета по приватизации? Может, знает?
Грязнов повторил вопрос в трубку и отрицательно показал головой.
«Ну и пес с ними, – подумал Турецкий, – не хотят пахать – им же хуже…» Сам он был уверен в наличии связи питерского и московского убийств. Что бы ни утверждал даже Вячеслав Иванович, человек с нюхом профессиональной ищейки…
Только Грязнов положил трубку – новый звонок, теперь уже к нему.
– Вячеслав, в чем дело! Я уже полчаса как совершеннейший идиот жду у проходной, когда ваша милость соизволит прекратить болтовню по телефону!
– Пошли вниз, – засмеялся Грязнов. – Там Костя сердится. А из машины выходить не хочет.
Нет, Меркулов вышел из своей «Волги» и неторопливо прохаживался возле проходной. И был он в шляпе и пальто с поднятым воротником очень похож на типичного иностранного шпиона. Однако никто на него не обращал внимания.
– На, – Меркулов протянул плотный конверт. – Тут постановление, как договорились. И еще я вложил в конверт номер телефона начальника УФСБ по Рязани, на случай, если что. Это вполне наш человек. Ну а ты постарайся первым не лезть, знаю я ваши муровские замашки. Все, я поехал. И тебе, Саша, пора домой. Семья, понимаешь, тебя совсем потеряла…
– Не ворчи, старый дед. Вот провожу ребят и поеду. Можешь позвонить проверить, если бессонница замучает.
– Ладно, ни пуха, знаю я вас…
И последним, с кем Турецкий пообщался в этот вечер, был Модест Петрович Борискин, которому предстояло с самого утра опередить «юноновцев» и начать задавать вопросы им. Причем их количеством, а главное, тематическим разнообразием следовало поставить в тупик даже самых опытных жуликов. Если руководство «Юноны» таковым и являлось. И в этом смысле почему-то у Турецкого сомнений почти не было. Поэтому он и рассказал Борискину обо всех сегодняшних встречах, имевших отношение к его стороне дела. Но не более, не отягощая представителя славных органов излишней информацией.
Что же касается прежних заданий, то Борискин обещал уже к завтрашнему утру дать по каждому фигуранту максимум известной информации. Уговорились встретиться в прокуратуре во второй половине дня.
С тем Турецкий и перешел в суховатые объятия Ирины Генриховны, которая, на всякий случай поинтересовавшись, не собирается ли он оставить ее среди ночи ради очередной операции против обнаглевших бандитов, была успокоена его искренними заверениями, что не собирается, потом отвернулась от него и заснула.
НОЧНАЯ ОПЕРАЦИЯ
Ехали не спеша. Не хотели привлекать внимание автоинспекторов, у которых спецномера автомобилей наверняка вызывали множество ненужных вопросов. А потом и торопиться особенно было некуда. Начать операцию решили перед самым рассветом, когда крепче всего спать хочется, а эти «евпатии» тоже ведь люди.
Две сотни верст до Рязани, потом через Оку, мимо сонных деревенек, к устью реки Вожи, где в советские времена среди живописных, потрясающей красоты мещерских ландшафтов функционировал пионерский лагерь, принадлежавший рязанским нефтепереработчикам. Но власть сменилась, и дети оказались никому не нужны: накладно стало содержать уникальную, в сущности, здравницу. Предприятию, так надо понимать. А как перестали возить детей, место пришло в уныние и запустение, начали потихоньку, а затем и понаглей грабить его окрестные мужики, не привыкшие наблюдать, чтоб «мантерьял» бесхозно гнил. Окна повынимали, двери, затем за половую доску взялись, шифер с крыши. Оно хоть и есть все нынче, только деньгой пошурши да свистни, вмиг во двор доставят. Но кто ж станет деньги платить, когда вот оно, от нерадивых хозяев гибнет. Бывшие сторожа давно разошлись искать иные заработки, прихватив с собой, естественно, что было им нужно, – не пропадать же добру. Словом, так бы и растащили все, да только объявился вдруг новый хозяин. Однажды прибывший по очередной нужде местный крестьянин подогнал тракторишко с прицепом к самым металлическим воротам, что давно уж валялись на земле, и, к полному своему удивлению и огорчению, заметил, что оные ворота по-хозяйски прикреплены к положенным им столбам, а территория ничьего лагеря огорожена прежде являвшимися секциями ограды с погнутыми прутьями. А возле проходной селянина встретил малоприветливый парень в черно-пятнистой форме и с «калашом» в руках. Вопрос о том, что тут потерял приезжий, прозвучал только один раз, и то риторически. Тракторишко, видать, развил несвойственную ему рысь, и окрестные мужики больше не беспокоили забытый было Богом и властью мещерский уголок. Возможно, даже толком и не представляли себе, что за народ поселился в отремонтированных одноэтажных корпусах.
Как явствовало из решения областной комиссии, строения, расположенные на данном клочке земли, передавались в аренду сроком на двадцать пять лет русскому военно-патриотическому обществу «Евпатий» на предмет воспитания подрастающей смены. Кому ж, как не рязанцам, и чтить-то память своего героического воеводы!
Далее, как несколько позже расскажут документы, которые группа Грязнова обнаружит в сейфе президента общества Николаева, которого все окружающие почему-то величали господином начальником, само это общество стало коллективным членом печально известной «Памяти». А с конца девяносто пятого года разорвало все отношения с экстремистами из «Памяти» и влилось как составная часть, но с собственными уставом и бюджетом в «Русское национальное движение». Такая вот партия объявилась. Ну, партия, может, и не партия, но что движение, так это точно.