Алек в первый раз улыбнулся, и Оливия увидела, насколько он хорош собой. Мрачное выражение портило все впечатление. Она смущенно улыбнулась в ответ.
Дверь со скрипом распахнулась, и в кабинет заглянула молодая женщина.
— Алек? — Вошедшая была в белом халате и джинсах, длинные темные волосы заплетены в косу. Она посмотрела на Оливию, потом снова на Алека. — Прошу прощения, я не знала, что у тебя посетительница. Ты приступил к работе?
Если бы… — Алек, не переставая улыбаться, встал, обошел стол, поцеловал женщину в щеку и представил Оливию. — Это Оливия Саймон. Она дежурила в больнице в тот вечер, когда умерла Анни.
— Да? — Женщина погрустнела и повернулась к Оливии. — Меня зовут Рэнди Олвуд.
— Рэнди мой партнер, — добавил Алек.
— Я бы этого не сказала, — отшутилась Рэнди, — в последнее время мне приходится всем заниматься в одиночку.
Алек кивнул Оливии, как будто давая ей знак, что разговор окончен. Она тут же встала.
— Мне нужно поговорить с тобой, Алек, — объявила Рэнди, как только тот направился к двери.
— Хорошо, — он придержал дверь, пропуская Оливию, — я вернусь через минуту.
О'Нил проводил Оливию до машины.
— Еще раз спасибо за то, что поговорили со мной. Удачи вам с вашим мужем.
— Спасибо, — Оливия повернулась и взглянула ему в лицо.
— А ваш муж знает… — Алек опустил взгляд на живот Оливии, — что произошло в ту ночь, когда он заглянул на огонек?
Оливия покачала головой.
— Нет.
— Он в курсе, что вы по-прежнему любите его?
— Думаю, да. — Знает ли это Пол? Между ними произошло столько неприятного, что он мог и забыть об этом.
Алек открыл ей дверцу машины.
— Скажите ему об этом, ладно?
Оливия села за руль и, выезжая со стоянки, помахала Алеку рукой. Она не помнила, когда в последний раз говорила Полу, что любит его. Может быть, в тот вечер в апреле? Наверное, она это сказала, но сама не помнила об этом. Последние несколько месяцев она избегала воспоминаний о той ночи.
Это было в самом начале апреля в четверг. Пол заехал, чтобы забрать что-то из своих вещей. Что именно, Оливия не помнила. Да это было и неважно. Она уже легла, но еще не спала, когда услышала, как он входит в дом. Сначала Оливия рассердилась. Какая наглость! Он ведет себя так, словно еще живет здесь. Но гнев мгновенно сменился радостью. Она увидит его, поговорит с ним. Ей так одиноко в опустевшем доме…
Оливия лежала очень тихо, пока Пол прошел через гостиную и поднялся на второй этаж. Он зашел в спальню и присел на край широкой кровати.
— Прости, что беспокою тебя в такое время, — извинился он. — Но мне нужно кое-что забрать, и я сразу же уйду.
Оливия посмотрела на него. В спальне было темно, но ей показалось, что она видит нежность в его глазах. Он сидел на их кровати, совсем рядом, его бедро прижималось к ее ноге. Она протянула руку и положила ему на колено, благодарная за то, что он не попытался отодвинуться.
— Тебе незачем торопиться, — прошептала она.
Пол провел большим пальцем по ее ладони, поощряя Оливию, и она, не стесняясь, положила его руку на свою обнаженную грудь.
Он промолчал, но Оливия почувствовала, как его пальцы ласкают ее сосок. Она стала расстегивать пряжку ремня на его брюках. Она думала только о том, что слишком торопится, ведет себя слишком вызывающе, но не могла остановиться. Она слишком долго жила без него.
Пол осторожно высвободил руку, снял очки, методично сложил дужки и положил их на прикроватную тумбочку. Он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы. Потом начал раздеваться, неторопливо, аккуратно складывая рубашку, брюки. У Оливии сердце едва не выскакивало из груди от предвкушения. Но это было не просто ожидание близости, этот момент таил множество скрытых возможностей. Она втайне надеялась на его возвращение. Когда Пол лег рядом с ней, Оливия улыбнулась. Добро пожаловать домой.
Сначала его прикосновения были скованными, осторожными, словно он забыл, кто она такая и что ей нравится. Оливия не чувствовала его возбуждения и от разочарования даже закусила губу. Она что-то делала не так. Ей не удалось пробудить в нем желание. Былая неуверенность в себе вернулась к ней. А она-то думала, что все ее страхи остались в прошлом.
Но руки Пола двигались все увереннее, лаская ее тело, и вскоре Оливия заняла свою любимую позицию сверху. Они занимались любовью упоительно медленно, по возможности отодвигая наступление финала. Она не хотела, чтобы это кончалось. Пока они были едины, Оливия могла представлять, что все в порядке, что они вместе не только в это мгновение, но не расстанутся и завтра, и через неделю, и через год.
Когда все закончилось, она заплакала, уткнувшись в его плечо. Пол погладил ее по волосам.
— Прости меня, Лив, — сказал он.
Оливия приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него, не слишком хорошо понимая, за что он просит прощения.
— Останься, прошу тебя, — попросила она. Пол покачал головой.
— Нам не следовало этого делать. Теперь тебе будет только тяжелее.
— Ты все еще думаешь о ней. — Оливия постаралась говорить без осуждения.
— Да. — Пол сел на кровати и потянулся за очками. — Я понимаю, что это безумие. Я знаю, что Анни умерла, но она словно лишила меня рассудка. Я перестал бороться с этим, я сдался.
Оливия тоже села, придвинулась к мужу, оперлась подбородком о его плечо, положила руку ему на спину.
— Может быть, тебе стоит вернуться домой, — тихо сказала она. — Если бы мы попытались снова жить вместе, возможно, тогда ты бы смог забыть эту женщину.
— Это бесполезно и нечестно по отношению к тебе.
— Позволь решать мне самой. Я бы хотела попробовать, Пол. Мы только что занимались любовью, и это было замечательно. Именно это нам требуется, чтобы… — Оливия едва не сказала «изгнать дьявола», но удержалась, — помочь тебе забыть ее.
— Ничего не выйдет, Лив. — Пол натянул трусы и встал, не отводя глаз от окна, за которым лежал темный пляж. — Когда мы занимались любовью, я не мог возбудиться, пока не представил, что ты — это Анни. — Он повернулся к ней. — Ты этого хочешь?
Оливия расплакалась. Она поспешно натянула на себя одеяло, чтобы прикрыть наготу.
— Что в ней было такого необычного? — спросила она. — Что в ней было такого, чего мне не хватает?
— Не плачь, Лив, не надо. — Пол нагнулся к ней и обнял, словно капризного ребенка.
Она подняла на него глаза.
— А тебе когда-нибудь было хорошо со мной? Или ты только притворялся, чтобы не обидеть меня?
Пол был ее первым и единственным любовником, и, хотя тот возраст, в котором любовью занимаются впервые, остался у Оливии далеко позади, секс скорее пугал ее. Но нежное терпение Пола очень помогло ей справиться со своими страхами. Он повышал ее уверенность в себе, придумывая очаровательные комплименты, а потом сказал абсолютно искренне, что она стала совершенно неудержимой в постели. У Оливии отлегло от сердца, когда она поняла, что способна на страсть и желание. Слишком долго она считала, что эта область человеческих отношений для нее закрыта.
— Разумеется, мне было хорошо с тобой, — ответил ей Пол той апрельской ночью. — То, что происходит со мной сейчас, не имеет никакого отношения к сексу. — Пол снова отвернулся к окну, тяжело вздохнул и потер руками лицо. — Прости, что я сказал тебе такое об Анни. — Он покачал головой, его голос звучал напряженно. — Ты этого не заслужила.
Оливия не находила слов, чтобы спасти те робкие искры близости, которые еще тлели между ними. Поэтому она молча смотрела, как муж одевается. Он наклонился, чмокнул ее в макушку и ушел. Она слышала, как он ищет в «кабинете то, за чем приезжал. Потом Пол вышел из дома, тихо закрыв за собой дверь. Ушел. Он вывел машину на дорогу и уехал. Оливия слышала, как его автомобиль повернул на Маллард-Ран.
Она смогла заснуть только через два часа. И только спустя две недели выяснилось, что из того семени, которое Пол мечтал отдать Анни, в ней зародилась новая жизнь.
Алек не удивился, когда увидел, что Рэнди ждет его в кабинете. Последние полгода он избегал ее, хотя изредка сталкивался с ней то в магазине, то в «Морской утке». Он всегда старался сократить их встречи, а потом начал избегать коллегу, заметив, что сострадание в ее глазах сменяется нетерпением. Но на этот раз ему некуда было бежать..
— Сядь, Алек.
Рэнди расположилась в красном кресле, в котором недавно сидела Оливия, так что Алек устроился за своим столом.
— Мне было так приятно сегодня увидеть тебя на рабочем месте, — сказала Рэнди.
— Послушай, Рэнди, мы с доктором Саймон пришли сюда, чтобы поговорить о вещах, которые невозможно обсуждать в кафе.
— Когда ты приступишь к работе, Алек?
Очень неприятно, что она так прямо задала этот вопрос. Теперь ему не вывернуться.
— Не знаю, — так же прямо ответил он.
— На что, черт побери, ты живешь? Откуда у тебя деньги, чтобы кормить детей? Как ты планируешь заплатить за обучение Клая в колледже?
— Это для меня не проблема.
— У тебя что, крыша поехала?
— Мне нравится не работать, Рэнди. Это позволяет мне много времени заниматься спасением маяка.
Рэнди откинулась на спинку кресла и нахмурилась.
— Алек, ты выводишь меня из себя. Он улыбнулся.
— И спрячь эту свою снисходительную улыбку, — потребовала она и тут же улыбнулась сама. — Ах, Алек, если б ты знал, как мне тебя не хватает и как я беспокоюсь за тебя. А ты взял и все свалил на меня. Ты сказал, что тебя не будет месяц, и вот уже почти год я разбираюсь со всем одна.
— Еще нет и шести месяцев, и ты не одна, — возразил Алек. — Разве Стив Мэтьюз не работает?
Она нетерпеливо махнула рукой.
— Не в этом дело.
Алек встал, обошел стол и прислонился к нему. Он решил держаться поближе к дверям.
— Рэнди, если тебе и в самом деле так тяжело, скажи, и мы найдем еще кого-нибудь, кто будет тебе помогать. Я не хочу, чтобы ты перенапрягалась.
Она вздохнула и съежилась в кресле.
— Я справлюсь. Я просто подумала, может, стоит попытаться сыграть на твоем чувстве вины?
Рэнди встала, и Алек понял, что она сдалась. Рэнди подошла к нему, они обнялись. И Алек вдруг удивился, почувствовав прикосновение ее упругой груди, ее душистые волосы у своей щеки.
Он мягко отстранился.
— Давненько я не обнимал женщину. В глазах Рэнди мелькнула искорка.
— Мне не терпится познакомить тебя с моей подругой, Алек, — сказала она.
Он только отрицательно покачал головой.
— Она бы тебе понравилась. Тебе уже пора выбираться из берлоги. В мире полно одиноких женщин, а ты теперь свободный мужчина.
Слово «свободный» подействовало ему на нервы.
— Слишком рано, — холодно ответил он.
— А как насчет этой женщины-врача? Она симпатичная и…
— Доктор Саймон замужем и ждет ребенка.
— Неужели ты не тоскуешь без секса? — Это был откровенный вопрос.
— Я тоскую без Анни, — бросил он, неожиданно рассердившись, и Рэнди невольно сделала шаг назад. — Это не игра в бутылочку, Рэнди. Я потерял жену. Это все равно что потерять правую руку. Анни никто никогда не заменит.
— Я знаю об этом, — прошептала Рэнди, в ее глазах заблестели слезы.
— Не торопи меня, ладно? — Алек взял со стола ключи и направился к двери.
— Алек, — окликнула его Рэнди, — не сердись, пожалуйста.
— Я не сержусь. — Он открыл дверь и посмотрел на нее. — Я не жду, что ты поймешь. Все слишком сложно…
Когда Алек подошел к машине, пот лил с него градом. Он посидел немного, не закрывая дверцу, давая возможность кондиционеру выгнать из салона горячий воздух. Потом Алек выехал на шоссе и направился на север. Очень скоро он добрался до Киссривер. В это время дня на маяке могли быть туристы, но он умел избегать встречи с ними.
Алек свернул на петляющую в лесу дорогу, ведущую к маяку. Ему пришлось остановиться и пропустить дикого мустанга, статного черного жеребца, которого он лечил прошлой осенью, решившего пересечь дорогу перед его автомобилем. Алек ехал до тех пор, пока не очутился на маленькой стоянке, окруженной низкими плотными кустами восковницы. Он вышел из машины и направился по тропинке к маяку.
Океанские волны разбивались о мол, брызги долетали до Алека и дождем падали на лицо. Маяк возвышался над ним, слепя белоснежным кирпичом, выщербленным временем. Дети играли на узком полумесяце пляжа, вокруг бродили туристы. Кое-кто читал сведения о маяке, вывешенные на стендах, другие стояли, задрав голову к небу, и смотрели на чугунную галерею на самой верхушке маяка.
Алек постарался незамеченным проскользнуть к низкой белой двери в основании маяка. Он оглянулся на старый дом смотрителя. Судя по всему, в эту субботу никого из Службы заповедников не было. Отлично. Он достал из кармана ключ, сунул в замочную скважину, повернул. Дверь нехотя подалась. Мэри Пур дала этот ключ Анни много лет назад, и она им очень дорожила, ревниво не выпуская из своих рук.
Алек вошел внутрь и запер за собой дверь. В маленьком холле было темно и очень холодно. Где-то наверху гомонили птицы. Алек не видел их, но слышал эхо от шума их крыльев.
Он начал подниматься наверх по винтовой лестнице, не останавливаясь у прямоугольных окон, отмечавших площадку каждого из шести этажей. Когда Алек добрался до узкой комнатки под фонарем, он тяжело дышал. Он совсем забросил занятия спортом.
Алек открыл дверь, вышел на залитую солнцем галерею, сел, прижавшись спиной к стене, чтобы его не заметили снизу, и вдохнул влажный, соленый воздух.
Всюду, насколько хватало глаз, расстилалась поверхность океана. Он ясно видел мол, и это заставило его вспомнить похороны и то оцепенение, которое владело им тогда. С того момента, как Оливия Саймон сказала ему, что Анни умерла, он перестал что-либо чувствовать. Слез не было, ему не хотелось плакать. Нола помогла ему все уладить. Она все время всхлипывала, вспоминая, как умела все организовать Анни, как ей удавалось сплотить людей в тяжелую минуту. А он что-то бормотал в ответ, укрытый надежной капсулой своего бесчувствия.
Отпевание проходило в самой большой церкви в северной части Внешней косы, но даже она не вместила всех желающих проститься с Анни. Кто-то потом говорил ему, что люди стояли даже на ступеньках и на стоянке перед церковью.
Алек сидел между Клаем и Нолой. Лэйси отказалась присутствовать на похоронах матери, и Алек не стал ее заставлять, хотя все спрашивали, почему ее нет. Он был не совсем в себе и не понимал, что его ответ: «Она не захотела прийти» казался странным.
Приехала даже мать Анни, но Алек не предложил ей сесть рядом, хотя Нола умоляла его помириться с тещей.
— Анни никогда не допустила бы, чтобы ее мать сидела в задних рядах, — прошептала она ему на ухо.
— Я не хочу видеть эту женщину, — ответил Алек, делая над собой усилие, чтобы не одергивать Клая, обернувшегося назад, чтобы рассмотреть бабушку, которую он никогда прежде не видел.
Алек слушал, как люди вспоминали, сколько хорошего сделала для них Анни. Они по очереди поднимались на кафедру перед собравшимися. Последним слово взял мэр. Он вспомнил о том, как Анни выбирали «женщиной года» четыре раза подряд, как она подарила витражи библиотеке и общественному центру, как она сражалась за права тех, кто не мог сам защитить себя.
— Она была нашей Святой Анной, — сказал он. — Мы всегда знали, что можем обратиться к ней за помощью. Она не знала слова «нет».
Алек слушал все это, окруженный защитной стеной, которую сам воздвиг вокруг себя. Ему не понравились перечисление заслуг Анни, упоминания о ее необыкновенной отзывчивости и щедрости. Именно ее безотказность ее убила.
Почти все собрались позже на берегу возле Киссриверского маяка, чтобы посмотреть, как Алек и Клай пройдут по молу, неся в руках урну с прахом Анни. Только когда Алек перевернул урну и с ужасом увидел, как ветер подхватил пепел и понес его прочь, тупое оцепенение сменилось разрывающей душу болью. От его Анни остался только прах, а он так легко расстался с ним. Он долго смотрел в океан, пока Клай не потянул его за рукав.