Собрание сочинений в трех томах (Сказки, Том 1) - Бажов Павел Петрович 18 стр.


Яшка тоже, как вытный, порядок ведет. Вовсе будто к этому безо внимания, а сам, глядишь, и начнет поезживать по тем местам. Руднишным это и забавно. Раз в таком-то разговоре один рудобой и говорит:

- Что всамделе, ребята, вы к Яков Иванычу с пустяком липнете. Ему богатство открыть все едино, что нам с вами плюнуть. Женится вот на вдове Шаврихе да укажет она ему мужеву ямку с малахитом, - только и всего. Будет тогда на нашей половине медный рудник, почище полевских Гумешек, Яковлевским его, поди, звать будут, а то, может, Зорковским? Как тебе больше глянется, Яков Иваныч?

Яшка, как ему в обычае, будто и не приметил разговору, а сам думает: "Верно. Был слушок, что покойный Шаврин где-то ямку с малахитом имел. Может, и впрямь вдова про это знает".

Яшка, видишь, в годах был, а неженатый. Девки его обегали; он и ладил жениться на какой ни на есть вдове. К Шаврихе-то он шибко приглядывался.

Совсем дело к свадьбе шло, да как раз барыня Яшку главным щегарем назначила. Ему и низко показалось на вдове из бедного житья жениться. Сразу дорожку в ту улицу забыл, где эта Шавриха жила. Года два, а то и больше не бывал, а тут, значит, и вспомнил. Стал на лошадке подъезжать. Дескать, знай наших! Не кто-нибудь а главный щегарь!

У вдовы к той поре дочь Устя поспела. Самые ей те годы, как замуж отдают. Яшка слепыш-слепыш, а тоже разглядел эту деваху и давай удочки под этот бережок закидывать. Мать видит, какой поворот вышел, - не сунорствует этому. Еще и радуется.

- Вишь, дескать, Усте счастье какое! Глядишь, - и я за Яков Иванычевой спиной в спокое проживу, никто тревожить не станет. Вон он какой начальник! Пешком-то и ходить забыл. Все на лошадке да на лошадке.

У Шаврихи тоже своя причинка была. Мужик-от у ней, покойная головушка, самостоятельного характеру был. Кремешок. Из-за этого, сказывают, и в доски ушел. Он, видишь, малахитом занимался, и слушок шел, будто свою ямку имел где-то вовсе близко от заводу. Ну, барские нюхалки и подкарауливали. Один раз чуть не поймали, да Шаврин ухитрился - в болоте отсиделся. Тут нездоровье и получил. А как умер, жену и стали теснить.

- Сказывай, где малахитова ямка!

Шавриха - женщина смирная, про мужевы дела, может, вовсе не знала - что он скажет? Говори по совести, а на нее пуще того наступают:

- Сказывай, такая-сякая!

Пригрожали всяко, улещали тоже, в каталажку садили, плетями били. Однем словом, мытарили. Еле она отбилась. С той вот поры она и стала шибко бояться всяких барских ухачей.

Устя у той вдовы, как говорится, ни в мать, ни в отца издалась.

Ровно с утра до ночи девка в работе, одежонка у ней сиротская, а все с песней. Веселей этой девки по заводу нет. На гулянках первое запевало. Так ее и звали - Устя-Соловьишна. Плясать тоже - редкий ей в пару сгодится. И пошутить мастерица была, а насчет чего протчего - это не допускала. В строгости себя держала. Однем словом, живой цветик, утеха.

За такой девкой и при бедном житье женихи табунятся, а тут на-ко выкатил млад ясен месяц на буланом мерине - Яшка Зорко Облезлый! Устенька, конечно, сразу хотела отворотить ему оглобли - насмех его подняла. Только Яшка на это шибко простой. Ему, как говорится, плюнь в глаза, а он утрется да скажет: божья роса.

Устюха все ж таки не унывает.

"Подожди, - думает, - устрою я тебе штуку. Другой раз не поманит ко мне ездить".

Узнала, когда Яшка будет, спровадила куда-то мать, нагнала полную избу подружек, да и пристроила около порогу веревку. Как Яшке в избу заходить, Устя натянула веревку, он и чебурахнулся носом в пол, аж посуда на середе забренчала. Подружки смеху до потолка подняли, а Яшку не проняло. Поднялся, да и говорит:

- Не обессудьте, девушки, не доглядел вашей шутки. Привык, вишь, на-даля глядеть, под ногами-то и не заметил.

Что вот с таким поделаешь?

Другой раз Устинька шиповых колючек под седло яшкину мерину насовала. Мерин хоть и вовсе смирный был, а тут одичал - сбросил Яшку башкой на чьи-то ворота. Только Яшке хоть бы что.

Подружки Устины вовсе приуныли.

- Как ты, Устенька, отобьешься! Стыда у Яшки ни капельки, а башка чугунная. Гляди-ка, чуть ворота не проломил, а хоть бы что.

И Устенька тоже пригорюнилась.

Тут парни забеспокоились, как бы девку из беды вызволить. Первым делом, конечно, подкараулили Яшку в тихом месте, да и отмутузили. Кулаков, понятно, не жалели. Только Яшка и тут отлежался, а народу большое беспокойство вышло.

Бары хоть друг дружке не на глаза, а при таком случае, небось, в одну дуду задудели.

- Немедля разыскать, кто смел приказного бить! Эдак-то разохотятся, так - чего доброго - и барам неспокойно будет!

Занюхтили барские собачонки с обеих сторон. Виноватых, конечно, не нашли, а многим, кто на заметке у начальства был, пришлось спину показывать. На саломирсковской стороне палками тогда хлестали, а на турчаниновской плетью. Которое слаще, им бы самим отведать.

Много народу отхлестали, а одному чернявому парню, - забыл его прозванье, - так ему с обеих сторон насыпали. Виноватее всех почто-то оказался.

Зато Яшка вовсе нос задрал. Барыня, вишь, придумала, что на Яшку озлобились за работу на барскую руку. Ну, хвалит, понятно потом спрашивает:

- Не надо ли тебе чего?

Яшка не будь плох и говорит:

- Жениться хочу. На девахе из вашего владения. Шаврихи-вдовы дочь Устинья.

- Это можно. - И велела Шавриху позвать. Та прибежала, объясняет барыне: дескать, сама-то всей душой, да деваха супротивничает.

- Старый, - говорит, - да облезлый.

Барыня завизжала, заухала:

- Да как она смеет! Ее ли дело разбирать, кого в мужья дадут! Чтоб завтра же под венец!

По счастью, пост случился. По церковному правилу венчать нельзя. Осечка у барыни вышла. Призвала все ж таки попа и говорит:

- Как можно станет, сейчас же окрути эту девку! Без поблажки, смотри!

Наказала так-то и укатила в Щербаковку жеребцов гонять. Пришла Шавриха домой, объявила Усте барынину волю, а Устя ничего.

- Ладно, - говорит.

Задушевные подружки прибежали, болезнуют:

- Приходится, видно, - за облезлого выходить.

Устя и им отвечает:

- Что поделаешь! И с облезлыми люди живут.

Подивились подружки, - что с девкой сделалось! - убежали. Тут и сам женишок прикатил, а Устя его всяко привечает. Яшка и обрадовался:

"Поняла, знать, девка свое счастье. Теперь уж малахитовая яма моя будет".

Только подумал, Устюха и говорит ему навстречу:

- Спрашивают меня люди, не знаю ли про отцовскую малахитовую ямку, да я не сказываю.

Яшка башкой заболтал:

- Так и надо! Так и надо! Никому не сказывай! Мне только укажи!

- Тебе-то, - отвечает Устенька, - и подавно боюсь сказать. Еще откажешься тогда от меня. Засмеют меня люди.

Яшка заклялся-забожился:

- Никогда не откажусь! И барыня так велела. Разве можно против барынина приказу итти?

Устенька еще помялась маленько, да и говорит:

- Страшное это дело, Яков Иваныч! Как бы худа тебе не вышло. Яшка расхрабрился.

- Никого не боюсь. Укажи место!

- То-то и есть, - отвечает Устенька, - что место, где богатство открывается, никому неизвестно. А могу я сказать, в которое время и где голос слушать.

- Какой, - спрашивает, - голос?

- А тот, который богатство-то указывает.

Тут Устенька и рассказала:

- Покойный тятенька так мне про это сказывал. Есть, дескать, близ Климинского рудника береза приметная. Всю ее губой-слезомойкой изъело, она и согнулась дугой. Только три прута здоровых остались, как три тычка по дуге поставлены.

Вот под этой березой надо стать ночью как раз в эту пору, когда травы наливаются. От Андрея Наливы до Иванова дня. В руках надо держать веник банный опарыш и стоять крепко, не ворочаться, не оглядываться.

Тут и услышишь голос женский - песню поет. Потом этот голос тебя спросит, кто ты такой да зачем пришел. А как ты скажешь, полетят в тебя камни да песок, а голос опять спросит:

- Которое тебе надо?

Ты, как узнаешь на руку, что тебе надобно, так и кричи скорее:

- Вот это.

Голос тебе и укажет место. А там уже дело простое. Потяни в том месте за траву, - и откроется тебе западенка, как ход в гору, а там этого песку либо руды, сколь хочешь, хоть возами греби.

Только под березу надо пешком итти. На лошади поедешь - ничего не услышишь. И банный опарыш, смотри, из рук не выпускай! Да коли какой камешок в тебя угодит, потерпи как-нибудь, не закричи!

Выслушал Яшка этот разговор и в тот же день уехал березу искать. Нашел ловко. Все приметы сошлись.

Вечером взял Яшка мешок, спрятал в него банный опарыш, да и пошел на примеченное место.

Ночью в лесу, хоть и летом, одному без огонька скучненько. Ну, Яшка об этом не думал, спозаранку считал, сколько ему из богатства урвать достанется. Стоит, как пень, - не пошевельнется и банный опарыш в руках держит. Как вовсе глухая ночь настала, слышит - голос женский запел. Тихонько и где-то совсем близко. Песня незнакомая. Яшка только и разобрал: "Милый друг, ясны глазыньки".

Потом голос спрашивает:

- Ты, молодец, кто такой будешь и зачем пришел?

Яшка назвал-звеличал себя, да и объясняет:

- Малахитовой руды доступить желаю.

- А ты, - спрашивает голос, - женатый али холостой?

- Холостой, - говорит Яшка.

- То-то! Женатым я не пособляю! - говорит голос. Потом опять спрашивает:

- Ты камнерез али рудобой?

- Я главный щегарь!

- Вон что! - вроде как удивилась та женщина. - Тебе, значит, всякой породы камни подойдут? Получай, нето, да выбирай, какой любее!

Тут посыпались в Яшку камни да песок. До того порно (от слова - пороть. прим.ск.) бьют, что едва на ногах Яшка держится, даром что мужик здоровенный. Не до того ему, чтобы породу выбирать, да и где такому в потемках на руку понять камень.

Одна плитка садчее других пришлась. Яшка ухватил ее, да и кричит недоладом:

- Эта вот самая! Эта!

Тогда женщина и говорит:

- Ладно. Приходи завтра в это же время к Карасьей горе. Там скажу тебе, что надо. - И объяснила, в котором месте дожидаться. После этого голоса не стало.

Яшка постоял еще сколько-то, потом давай по земле руками шарить, камни подбирать. Полон мешок нагреб и поволок его домой, как светать стало. Еле доволок, даром что чуть не половина камней по дороге через дырки в мешке высыпалась. Яшка и не заметил. Говорит еще:

- Вишь, как утряслось!

Стал дома камни разглядывать. Разное оказалось. Котора руда железная, которое - просто галька. Ну, и малахит есть. Та плитка, которую Яшка сперва ухватил и за пазуху спрятал, тоже малахитовая оказалась. Да и малахит-то поделочный, самого высокого сорту.

Обрадовался Яшка, про синяки и раны свои сразу забыл.

"Как бы, - думает, - не сорвалось! Что это она про женатых говорила? Ладно ли, что я жениться собираюсь?"

Раздумывать Яшке все ж таки не время. Засветло надо сперва оглядеться, а Карасья гора не близкое место. Запрятал мешок с породой, поел, да и поехал. Того и не думает, что за ним подглядывают.

Утром-то, как Яшка под мешком кряхтел, его видели саломирсковски прислужники и камешок - один или два - подобрали. У собачонок, известно, завычка, - как бы друг дружку подкусить. Сейчас же, значит, эти камешки своему барину представили.

- Вот-де с чем турчаниновский щегарь по городской дороге шел, а наш щегарь куда глядит?

Барин, как ему втолковали, чем эти камешки пахнут, не хуже жеребца на дыбы поднялся. Своему-то щегарю Санку Масличку малахитиной в зубы:

- Погложи-ко!

Санко завертелся:

- Буду стараться.

У барина свой разговор:

- Три дня сроку! Коли не узнаешь, из-под палок не встанешь!

Тут Масличко и заповорачивался. Первым делом погнал по городской дороге, - не оставил ли Яшка еще следочка, а дружкам своим наказал:

- Глядите за Яшкой!

На городской дороге ничего не нашел. Приехал домой, дружки и сказывают - туда-то Яшка проехал. Масличко в ту же сторону кинулся, да и подкараулил Яшку, а тот сослепу и не приметил.

К вечеру Яшка опять захватил мешок с банным опарышем, да и зашагал к Карасьей горе, а Масличко за ним крадется.

Добрался Яшка до большого камня и тут остановился. Достал что-то из мешка, перед носом держит, а сам стоит, не пошевельнется. И Масличко недалеко от того места притаился.

Как ночь глухая наступила, близенько от Яшки на траве светлячок загорелся. За ним другой, третий, да и насыпало их. Как западенку на траве обвели, и кольцо посередке. Только-только поднять, а тут женский голос и спрашивает: - Это у тебя, молодец, на что банный опарыш?

Назад Дальше