— Да.
— Но согласится ли она?
— Почему же нет? Если образ действий у нас почти одинаков, то, наверно, побуждения совершенно различны. Без всякого сомнения, Верди жаждет золота регента, а мы просим у него только покровительства. Понятно, что интересы наши требуют взаимного содействия; мы не должны вредить друг другу.
— Вы правы!.. Всегда правы!.. Знаете ли, любезный кавалер, что вы были бы несравненным дипломатом, если бы захотели потрудиться?..
— Еще бы! — самонадеянно отвечал Рауль. — человек, хорошо организованный, успевает во всем!..
— И что же вы намерены делать?
— Надо собрать сведения, узнать наверно, кто такая эта итальянка и кто был посредником ее сношений с Пале-Роялем! Потом, как вы сейчас сказали, я подумаю, или мы подумаем вместе…
— Располагайте мною во всем; вы знаете, кто я, и можете быть уверены, что я всегда готов к вашим услугам.
— Полагаюсь на это. Теперь, любезный маркиз, поговорим о ваших собственных делах, а также и о моих.
— Сколько хотите…
— Получили вы сто тысяч экю?
— Да, и благодарю вас.
— Нужны вам еще деньги?
— Пока нет.
— Не стесняйтесь, вы знаете, что тигель кипит день и ночь и пресс действует безостановочно,
— Знаю, поэтому, как вы видите, и пользуюсь бессовестно.
— Мы кончили о ваших делах, теперь перейдем к моим. Я хочу просить вас оказать мне услугу.
— Тем лучше! Доставляя мне случай быть вам полезным, вы обязываете меня самого.
— Эта услуга чрезвычайно для меня важна.
— Говорите.
— Прежде всего я должен сделать вам признание…
— Слушаю.
— Вы не будете смеяться надо мной?
— И не подумаю…
— Ну! Я…
— Что такое?..
— Влюблен!..
— Вы влюблены?.. Вы?..
— Боже мой, да! Влюблен, как безумец!.. Влюблен, как ребенок!..
— Я думал, что вы уже не поддадитесь более любовному недугу, — заметил Тианж улыбаясь. — Но все-таки, если вам еще хочется носить цвета купидона, я не буду насмехаться над вами… О вас надо жалеть!..
— Вот уже и эпиграммы!.. Вы нарушаете договор!
— В первый и последний раз. Успокойтесь же, любезный кавалер, и скажите мне, пожалуйста, чем я могу быть полезен вашей любви?..
XXIII. Комедия
— Я вам сказал, — отвечал Рауль на вопрос маркиза, — что я влюблен как сумасшедший. Это сумасшествие достигло крайних пределов, как вы увидите, потому что я решился жениться на той, которую люблю…
— Жениться! — вскричал маркиз. — Подумали ли вы об этом?
— Очень… Потому что, повторяю, я решился…
— Стало быть, та, которую вы любите, очень богата?..
— У ней нет ничего.
— В таком случае, без сомнения, женясь на ней, вы надеетесь породниться с знаменитейшими фамилиями королевства?
— Она дочь бедного дворянина, совершенно неизвестного.
— Стало быть, вы употребили безуспешно все средства к обольщению?
— Я не пробовал никаких.
— Что вы мне говорите?
— Совершенную истину.
— Решительно ничего не понимаю!
— Девушка, которая будет моей женой, не похожа, любезный маркиз, на суровую весталку, отражающую с высоты своей неприступной добродетели все нападения. Это простодушный ребенок… Олицетворенная невинность… Сама доверчивость… Любовь и неопытность бросили бы ее, если бы я захотел, в мои объятия, но я страшусь будущности… Слишком большая печаль, слишком обильные слезы последовали бы за минутой упоения. Я не хочу употребить во зло эту целомудренную и преданную нежность… Я хочу обладания спокойного, я жажду мечты о блаженстве без пробуждения…
— О? — сказал маркиз, не скрывая иронической улыбки, — все это прекрасно и доказывает сильную любовь! А к тому же сентиментально и очень нравственно!.. Я вижу, любезный Рауль, что через некоторое время из вас выйдет образец супруга и цвет отцов семейства!.. Вы превзойдете самые нежные пасторали, самые буколические эклоги!.. Женитесь, мой добрый друг, женитесь… Я не буду вас отговаривать, а, напротив, постараюсь своим примерным поведением приобрести сочувствие мадам де ла Транблэ, которая непременно должна быть очаровательна; а так как я уже друг мужа, то хочу также сделаться другом жены… Только, черт меня побери, я все-таки не угадываю, в чем могу быть вам полезен.
— Вы видите, — возразил Рауль, — что я преспокойно выдержал целый залп ваших насмешек. Впрочем, мне нечего этим хвастаться, потому что ни одна из ваших стрел не попала в цель.
— Неужели?
— Выслушайте меня: вы должны помочь мне совершить брак, о котором я вам говорил…
— Каким образом, позвольте спросить?.. Я не аббат и не нотариус.
— Именно поэтому-то вы мне и нужны.
— Вы говорите загадками… Если вы хотите, чтобы я вас понял, объяснитесь яснее…
— Это легко, вы поймете все из двух слов. Я женат!
— Женаты?! Вскричал маркиз. — И я ничего не знал?!
— Ни вы и никто, — отвечал Рауль. — Никто не знает о моей женитьбе.
— Вы женаты! — повторил маркиз де Тианж, — давно ли?
— Уже шесть лет.
— Где же ваша жена?..
— Не знаю.
— Стало быть, вы ее бросили?..
— Мы расстались почти по взаимному желанию…
— Давно это случилось?
— Через год после свадьбы.
— И с тех пор вы не имели о ней известий…
— Никаких.
— Может быть, вы вдовец…
— Может быть, но я не имею доказательств этого, а так как во Франции вешают тех, кто женится на второй жене, когда первая еще жива, то я не имею никакой охоты рисковать своей жизнью…
— Вы правы. Мольер сказал…
— Что же вы хотите делать?..
— Вы привели фразу из комедии, и я скажу вам, что мне нужен именно такой брак, какие часто случаются в комедии.
— О, если речь идет только об этом, — заметил маркиз, — я возвращаю вам все мое уважение.
— Благодарю! — сказал Рауль, смеясь.
— Чего же вы хотите от меня?
— В вашем отеле есть капелла, кажется?
— Есть: только она в большом запустении; туда не входили столько лет!..
— Все равно: мне и такая годится.
— Хорошо, далее…
— Дайте мне кого-нибудь из ваших людей, который был бы способен умно разыграть роль капеллана…
— Я предлагаю вам самого себя.
— Вы, любезный маркиз?! — вскричал кавалер с удивлением.
— Неужели, вы мне не доверяете?..
— Нет, не то, но я боюсь…
— Чего?
— Я боюсь, что вы не сумеете сохранить приличной важности, что комическая сторона положения увлечет вас, против воли, к опасной веселости.
— Будьте спокойны! После вы сами согласитесь, что никогда ни один капеллан не совершал брачной церемонии с такой благочестивой торжественностью, как я. Моя истинно каноническая наружность приведет вас в восторг. Ну, согласны ли вы?..
— Действуйте, как хотите, любезный маркиз, но подумайте только, что одно лишнее слово, один неосторожный жест все испортит…
— Повторяю вам, что я ручаюсь за себя.
— В таком случае, ничего не может быть лучше.
— Когда свадьба?
— Послезавтра, если вы свободны.
— Я должен повиноваться вашим приказаниям. Послезавтра я ничем не занят.
— Послушайте, я очень желаю, чтобы никто на свете не знал, о том, что я сказал вам.
— В капелле будут только капеллан и бракосочетающиеся.
— Благодарю за все ваши одолжения. Я увижусь с вами завтра, и мы условимся о подробностях церемонии.
— А покамест, — сказал маркиз, — я примусь за изучение своей роли.
Они пожали друг другу руки. Простившись с маркизом, Рауль возвратился к своему портшезу и велел отнести себя в гостиницу «Царь Соломон».
XXIV. Жанна
Через несколько минут по выходе от маркиза де Тианжа, Рауль вошел в восточную гостиную, где находилась Жанна. Молодая девушка сидела на диване; ее траурное платье составляло резкий контраст с ярким цветом ковра и материи, которой были обиты стены. Лицо ее было бледно, и красные глаза показывали, что она плакала. Она думала о своей матери, и руки ее были еще сложены, а полураскрытые губы шептали молитву за упокой души Мадлены де Шанбар, умершей в смертном грехе. При виде Рауля Жанна с живостью встала. Очаровательный румянец выступил на ее щеках, а на губах обрисовалась улыбка.
— Милое дитя, — сказал кавалер, взяв руку девушки и поднося ее к своим губам, — я надолго оставил вас одну, не правда ли?
— Когда я вас не вижу, время всегда кажется мне слишком долгим, — отвечала Жанна с восхитительным простодушием.
— У меня есть извинение…
— Вам не нужно прибегать к нему! — перебила с живостью молодая девушка.
— Все-таки позвольте мне высказать его…
— Если хотите, друг мой, скажите.
— Я заботился о нас…
— О нас? — повторила Жанна.
— Да, о нашем счастии, потому что мое счастье соединено с вашим… Я занимался нашей свадьбой.
— Надеюсь, к тому нет препятствий? — спросила молодая девушка несколько дрожащим голосом.
— Напротив, — отвечал Рауль, — все устроено, все готово…
— Какой день вы выбрали? — робко прошептала Жанна с некоторой поспешностью.
— Послезавтра.
Жанна снова улыбнулась, и улыбка ее сияла радостью и надеждой. Рауль продолжал:
— По причине вашей недавней и горестной потери, нам было бы неприлично совершать наше бракосочетание гласно, посреди любопытных зрителей… Один из друзей моих отдает в мое распоряжение капеллу в своем отеле, и там добрый капеллан скажет вам, моя возлюбленная, что вы моя жена перед Богом и перед людьми…
Жанна устремила на Рауля взор, блиставший самой доверчивой и нежной любовью. Кавалер выдержал этот взгляд, не потупив глаз.
— Ваша жена перед Богом и перед людьми! — повторила молодая девушка. — О, Рауль! Как я счастлива!
— Итак, — спросил кавалер. — Вы одобряете мои действия?
— Конечно! — отвечала Жанна. — Одобряю от всего сердца.
В эту минуту, слабый звук, похожий на металлический, при действии монетного станка, послышался два раза, и так близко, что можно было подумать, будто звук этот раздался в самой комнате. Жанна вздрогнула.
— Не бойтесь ничего, — сказал ей Рауль, — это Самуил, хозяин гостиницы Царя Соломона, который по сигналу, условленному между нами, спрашивает меня, может ли войти. Я буду отвечать ему точно так же…
Рауль подошел к стене и дотронулся пальцем пружины, покрытой обоями. Раздался звук, подобный прежнему, но более отдаленный, и через минуту потайная дверь тихо повернулась на петлях и явился Самуил.
— Вам нужно говорить со мною наедине? — спросил его Рауль.
— Нет, кавалер, — отвечал жид.
— Чего же вы хотите?
— Я желал бы иметь честь доложить вам, что по вашему приказанию, я наашел горничную для мадам де ла Транблэ.
— Прекрасно, вы не теряете времени, Самуил!
— Я теряю его как можно менее, кавалер.
— И хорошо делаете!
— Я исполняю только свой долг.
— Скажите мне, вы ручаетесь за эту горничную?
— Как за себя самого. Она немножко молода и неопытна, может быть, но девушка честная и будет служить преданно и усердно.
— Где она?
— В Комнате Магов.
— Приведите ее сюда и если она понравится моей жене, мы сейчас же ее наймем.
Самуил вышел и почти тотчас же вернулся с молодой девушкой, лет восемнадцати, которая казалась хорошенькой даже возле Жанны; красота ее еще более усиливалась робким и невинным видом.
— Нравится вам она? — тихо спросил Рауль Жанну.
— Нравится, — отвечала Жанна тоже тихо. — И если сердце ее стоит лица, я, коонечно, очень буду довольна ее услугами.
Кавалер обернулся к горничной и спросил ее:
— Как вас зовут?
— Онорина.
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать.
— Вы уже были в услужении?
— Никогда.
— Откуда вы?
— Из моей родины, Сен-Мало.
— Кто такие ваши родители?
— Они ткачи, но так как мы небогаты, они послали меня к моему дяде Самуилу, чтобы он отыскал мне место…
— А! — сказал Рауль. — Самуил ваш дядя?
— Да, кавалер, — отвечал жид. — Антуанета, моя покойная жена, была родной сестрой отца этой девушки; только шурин мой не одной религии со мною.
— Онорина, дитя мое, — сказал тогда де ла Транблэ, — с сегодняшнего дня вы поступите в услужение к моей жене. Постарайтесь, чтоб она была довольна вами, и уверяю вас, что вы не будете жаловаться на свою участь…
— Постараюсь, — отвечала девушка.
Представив официально свою племянницу, Самуил скромно удалился. Рауль велел Онорине следовать за ним и показал ей небольшую комнатку, в которой она должна была спать и которая находилась возле спальни Жанны, потом вернулся к своей невесте и сказал:
— Я расстаюсь с вами до завтра, милое дитя; этого требуют приличия, и я повинуюсь им против воли, но Бог даст, через несколько часов я уже не буду расставаться с вами!..
Вздох Жанны показал, что и она, так же, как Рауль, с нетерпением ждала этой минуты. Молодой человек продолжал:
— Сейчас Самуил принесет вам свечи и ужин; притом, если вам понадобится что-нибудь другое, вам стоит только слегка нажать на эту пружину, и Самуил тотчас явится к вам.
Рауль перешел в спальню, открыл небольшой комод, ящики которого были наполнены золотом, положил в карман несколько пригоршней монет и вышел, запечатлев на лбу Жанны долгий поцелуй, исполненный сдерживаемой страсти.
Самуил скоро явился в столовую и уставил стол множеством блюд, которые показались Жанне великолепными. Изобилие и разнообразие их очень удивляли молодую девушку, привыкшую к незатейливым кушаньям, которые она сама готовила в Маленьком Замке. Она непременно хотела, чтобы Онорина села напротив нее и разделила с нею ужин. Горничная была очень чувствительна к такой снисходительной милости, а Самуил просиял радостью при виде неслыханной чести, которую оказывали его племяннице.
По окончании ужина, Жанна пришла в спальню. Яркий огонь сверкал в камине; восемь восковых свечей в серебряных канделябрах бросали ослепительный свет; мягкое кресло, поставленное около камина, как будто приглашало к чтению или ко сну. Жанна не хотела спать. Она осмотрелась кругом и приметила в углу комнаты небольшой книжный шкаф из розового дерева, задернутый шелковой занавесью. Она подбежала к шкафу, вынула несколько книг и тотчас принялась читать одну, потом другую, но через несколько секунд отбросила эти книги с нетерпением и даже с ужасом. Во всех говорилось о магии, колдовстве, кабалистике и о других знаниях, самых мрачных и самых таинственных. Жанна старалась как-нибудь поестественнее объяснить себе присутствие этих подозрительных книг в жилище ее жениха, но не преуспев в этом, решилась более не думать о них. Она улеглась в большом кресле и скоро задремала, сладко убаюкиваемая воспоминаниями и надеждами.
Оставив гостиницу «Царь Соломон», Рауль приказал Жаку идти за собой и пешком отправился к другому берегу Сены. Он шел медленно, погруженный в размышления, и было уже поздно, когда он дошел до той части улицы Сент-Онорэ, которая лежит между Пале-Роялем и улицей Ришелье. Он вошел сначала в ресторацию, знаменитую в то время, под вывеской «Золотой Колесницы». Тут он пообедал, приказав подать себе ракового супа, рыбы, говяжьего филе, куропатку и разных пирожных, и оросил все это двумя или тремя бутылками лучшего «Бона»и старого «Шанбертена». Достаточно насытившись, Рауль вышел из ресторации свободной и непринужденной походкой человека, совесть которого спокойна, а желудок удовлетворен. Он отправился к большому дому, находившемуся шагах в пятидесяти от ресторации, где он обедал. Ворота этого дома были ярко освещены; перед ними толпились лакеи, потрясавшие факелами, и носильщики портшезов, принесшие знатных посетителей. Лакеи и носильщики ругались между собой и ссорились, из чего происходила неслыханная суматоха.
Рауль растолкал толпу, прошел ворота, а потом двор, наполненный людьми еще более, чем улица, взбежал на лестницу, по которой могли идти двадцать человек рядом, и вошел в огромную переднюю, вокруг которой тянулись скамейки, обитые гранатовой кожей с позолоченными гвоздиками. На этих скамейках чванно сидели слуги в самых разнообразных ливреях и играли между собой в карты и кости.
Без сомнения, Рауль и Жак часто бывали в этом месте, потому что слуга тотчас уселся на скамейку, а господин продолжал дорогу по залам. Эти залы, просторные и великолепно убранные, были наполнены гостями. Толпы мужчин всех возрастов и всех возможных физиономий ходили и шумели безостановочно. Тут были образчики всех классов общества, начиная от знатного вельможи, вхожего в Версаль, до скромного стряпчего, имевшего вход только во дворец Ябеды, от откупщика-миллионера до голодного трагического поэта, от щеголя, собирающего легкую дань с придворных и городских красавиц, до провинциального дворянчика, отличающегося своей неловкой поступью и костюмом, давно вышедшим из моды.