Галлахер был слегка потрясен той внезапностью, с которой начался и кончился бой. Появившееся было на миг сострадание к пленному тут же исчезло и сменилось сильнейшим раздражением.
— А ну-ка прекрати свои «куд-сай, куд-сай»! — крикнул он на японца.
Солдат умолк на несколько секунд, но потом снова начал завывать и причитать. Звучавшие в его голосе отчаяние и мольба злили Галлахера все больше и больше.
— Ну что ты размахиваешь руками? Прекрати, говорю! — презрительно крикнул Галлахер.
— Да успокойся ты, — снова сказал ему Крофт.
Не вставая с колен, японский солдат подполз ближе к ним. Галлахер с отвращением смотрел в его черные умоляющие глаза. Одежда японца сильно пахла рыбой.
— Всегда от них воняет этой проклятой рыбой, — раздраженно сказал Галлахер.
Крофт продолжал пристально разглядывать японца. Он как будто был взволнован, потому что хрящи около его ушей непрерывно вздрагивали. На самом деле Крофт ни о чем не думал, просто его беспокоило сильное ощущение какой-то незаконченности: он все еще ждал того выстрела, который должен был произвести Ред. Он даже бодьше, чем Ред, ждал тогда момента, когда в тело японца вопьются пули и оно задергается в конвульсиях, но этого не произошло, и Крофт испытывал теперь сильнейшее чувство неудовлетворенности. Крофт посмотрел на свою сигарету и импульсивно протянул ее японскому солдату.
— Для чего ты это делаешь? — удивленно спросил Галлахер.
— Пусть покурит, — спокойно ответил Крофт.
Солдат жадно затянулся сигаретным дымом, но сделал это машинально. Он неотрывно и с большим подозрением смотрел на Крофта и Галлахера; на его скулах поблескивали капельки пота.
— Эй ты, садись, — обратился Крофт к японцу.
Японский солдат посмотрел на него непонимающим взглядом.
— Садись! — повторил Крофт, пояснив руками приглашение сесть.
Опершись спиной о дерево, японец присел на корточки.
— У тебя есть что-нибудь поесть? — спросил Крофт у Галлахера.
— Плитка шоколада из пайка, — ответил тот.
— Ну-ка давай ее сюда, — сказал Крофт.
Взяв плитку у Галлахера, он передал ее японскому солдату. Тот уставился на него вопросительным взглядом. Крофт показал японцу, что надо есть. Поняв, чего от него хотят, солдат развернул обертку и вынул шоколад.
— Ну конечно же он голоден, — произнес Крофт с сочувствием.
— К чему вся эта комедия? — спросил Галлахер. От обиды он готов был чуть ли не заплакать: шоколад он берег целый день, а Крофт вот так запросто взял и отдал его япошке. — Этот ублюдок действительно очень худой, — добавил он с чувством превосходства и сострадания, такого сострадания, какое появляется при виде дрожащего под дождем щенка. Однако увидев, как во рту японца быстро исчез последний кусочек шоколада, Галлахер пробормотал сердито: — Ну и свинья же он.
Крофт думал в этот момент о той ночи, когда японцы пытались форсировать маленькую речушку; по его телу пробежала нервная дрожь. Он долго смотрел на японского солдата. На какой-то момент Крофта охватило сильное чувство душевного волнения, настолько сильное, что он крепко стиснул зубы. Если бы Крофта спросили, что лежало в основе этого чувства, он не ответил бы. Он отстегнул флягу и выпил несколько глотков воды. Японский солдат жадно наблюдал за каждым его движением. Неожиданно для себя Крофт протянул флягу японцу.
— На, пей. — Он пристально смотрел, с какой жадностью тот выпил почти всю воду.
— Будь я проклят! — воскликнул Галлахер. — Что происходит с тобой, Крофт?
Не ответив Галлахеру ни слова, Крофт продолжал испытующе смотреть на японца. По лицу солдата текли слезы радости. Неожиданно он широко улыбнулся и показал пальцем на грудной карман своей рубашки. Подойдя к японцу, Крофт вытянул из его кармана бумажник и раскрыл его. В бумажнике лежала фотокарточка: японский солдат был сфотографирован в гражданской одежде, рядом с ним была его жена и двое маленьких детей с круглыми кукольными лицами. Широко улыбаясь, солдат показал рукой, насколько выросли уже его дети.
Галлахер посмотрел на фотографию и почувствовал боль. Он вспомнил о своей жене и попытался представить себе, как будет выглядеть ребенок, которого она вот-вот должна родить. Вдруг он осознал, что, может быть, именно вот сейчас у жены роды. Неизвестно почему Галлахер радостно сообщил японцу:
— Через пару дней у меня тоже будет ребенок.
Японский солдат вежливо улыбнулся, а Галлахер сердито показал на себя и, вытянув вперед руки, изобразил, как будет качать ребенка.
— Уа, уа, — пояснил он.
— О-о-о, — протяжно сказал японец. — Ти-сай, ти-сай!
— Да, да, чи-зай, — повторил Галлахер.
Японский солдат медленно покачал головой и снова улыбнулся.
Крофт подошел к японцу и дал ему еще одну сигарету. Прикурив от зажженной Крофтом спички, солдат низко поклонился и радостно произнес:
— Аригато, домо аригато.
Крофт почувствовал, как от возбуждения и прилива крови застучало в голове. На лице японского солдата снова появились слезы радости, но на Крофта это никак не подействовало. Его взгляд скользнул по кустам и остановился на одном из лежащих на земле трупов — над ним кружились мухи.
Пленный японский солдат глубоко вздохнул и сел на землю, снова опершись спиной о ствол дерева. Он закрыл глаза, и на его лице впервые появилось выражение покоя, даже сонливости. Крофт почувствовал, что от напряжения у него пересохло во рту и в горле.
До настоящего момента он, собственно, ни о чем не думал, а теперь внезапно вскинул свой автомат и прицелился в голову сидевшего у дерева японского солдата. Галлахер громко запротестовал. Японец недоуменно открыл глаза. Он не успел даже изменить выражение своего лица, как в тот же миг раздался выстрел, и на его лбу появилось темное кровавое пятно. Солдат наклонился сначала вперед, а потом безжизненно повалился на правый бок. На его лице осталась улыбка, но она казалась теперь глупой...
Галлахер попытался было что-то сказать, но не смог. Его сковали отчаяние и страх. Снова на какой-то момент он вспомнил свою жену. «Боже, спаси Мэри, спаси Мэри», — скорее подумал он, чем произнес, не отдавая себе отчета в том, что хотел этим сказать.
Крофт не сводил взгляда с убитого японца почти целую минуту.
Биение его сердца стало утихать, напряжение ослабло, сухости во рту и горле он больше не чувствовал.
Неожиданно Крофт понял, что какая-то частица его мозга все время была занята мыслью об убийстве пленного японца, эта мысль не выходила у него из головы с того момента, когда он послал в лощину Реда. Теперь он почувствовал себя освободившимся от этой мысли. Улыбка на лице убитого японца рассмешила Крофта. «Чертовщина», — пробормотал он сквозь смех. Ему снова вспомнились японцы, пытавшиеся форсировать реку. Он со злобой толкнул ногой тело убитого.
— Чертовщина! — сказал он теперь уже громко. — Этому япошдке повезло, он умер счастливым. — И снова громко засмеялся.
Этим же утром Крофт получил приказ возвратиться с отделением в тыл. Разведчики сложили палатки, запихали плащ-накидки в рюкзаки, наполнили фляги водой, которую принесли Ред, Галлахер и Крофт, и в ожидании прибытия сменного подразделения позавтракали из пайковых запасов. Около полудня прибыло отделение из первой роты и заняло позиции на обороняемом участке. Разведчики Крофта спустились с холма и вышли на тропу, ведущую в первый батальон. Это был утомительный переход через джунгли по "очень грязной дороге, но уже через полчаса люди кое-как свыклись с необходимостью преодолевать трудности продвижения по такой изматывающей силы дороге. Крофт шел молча и о чем-то все время размышлял. Ред явно нервничал и испуганно реагировал на любой неожиданный шум или шорох; он то и дело оборачивался назад, как будто ожидал, что кто-то нападет на него.
Через час они пришли в расположение первого батальона и после короткого отдыха продолжали путь по узкой тропе, ведущей ко второму батальону. Разведчики прибыли туда в середине второй половины дня, и им приказали расположиться на ночь на одной из передовых позиций. Прибыв на указанное место, они сбросили рюкзаки, достали предметы первой необходимости и установили на скорую руку свои палатки. Здесь был вырыт один окопчик для пулемета, и, решив, что этого достаточно, новых окопчиков рыть никто не стал.
Усевшись поудобнее, разведчики начали обсуждать события последних дней, и постепенно всех их охватила тревога и напряженность, которые пришлось испытать за минувшую неделю.
— Да. Ну и в глушь нас загнали, — заметил Уилсон. — Вот куда бы я не поехал в свой медовый месяц.
Уилсону не сиделось на месте. Он чувствовал щекотание в горле, а ноги ныли от усталости.
— Ребята, — заявил он, — что бы я сейчас сделал, так это раздавил бы бутылку. — Он лег на спину, вытянул ноги и сладко зевнул. — Знаете что я скажу вам, — продолжал он, — я слышал, что здешний сержант, заведующий солдатской столовой, делает отличный самогон для солдат. — Никто на эти слова никак не реагировал. Уилсон поднялся с земли. — Я, пожалуй, пройдусь сейчас и узнаю, можно ли здесь достать чего-нибудь выпить.
Ред посмотрел на него с раздражением.
— А где, интересно, ты возьмешь деньги? Ты ведь в дым проигрался, когда мы играли в покер там, на холме.
Уилсона это задело.
— Слушай, Ред, — доверительно проговорил он, — — я никогда еще не проигрывал все до цента. Конечно, в покер я играю не очень здорово, но, клянусь, людей, которые бы обыграли меня подчистую, найдется не много.
Уилсон действительно проиграл все свои деньги, но признаваться в этом ему очень не хотелось. Уилсон не думал в этот момент, как поступит, если найдет виски, не имея денег, чтобы заплатить за него. Он думал только о том, чтобы просто найти виски. «Дай мне только найти сержанта с виски, — думал он, — а как уж я добьюсь, чтобы выпить, это никого не касается».
Уилсон ушел. Минут через пятнадцать он вернулся с широкой улыбкой на лице. Присев около Крофта и Мартинеса, он начал ритмично стучать по земле небольшим прутиком.
— Слушайте, — начал он в такт ударам, — здесь действительно есть сержантишка, у которого вон там, в лесу, стоит перегонный куб. Я потолковал с ним и договорился насчет цены.
— Сколько? — спросил Крофт.
— Э-э... должен сказать, что цена довольно высокая, — запинаясь, проговорил Уилсон, — но виски хорошее. Он гнал из консервированных персиков, абрикосов и изюма и добавлял туда много сахара и дрожжей. Дал мне попробовать — чертовски хорошее виски...
— Сколько? — еще раз спросил Крофт.
— Э-э... он хочет двадцать пять фунтов за три фляги. Я не умею пересчитывать эти проклятые фунты на доллары, но, по-моему, это что-то не больше пятидесяти долларов.
Крофт сплюнул на землю.
— Пятьдесят долларов! Ха! Это все восемьдесят, а не пятьдесят. За три фляги это уж слишком много.
Уилсон покачал головой.
— А чего жалеть-то? Может, завтра нам всем конец. — Помолчав немного, он добавил: — Давайте возьмем в компанию Реда и Галлахера, и тогда с каждого выйдет по пять фунтов, ведь нас же будет пятеро. Пятью пять двадцать пять. Правда ведь?
Поразмыслив несколько секунд, Крофт сказал:
~ Ну давай иди к Реду и Галлахеру. Мы с Мартинесом согласны.
Поговорив с Галлахером, Уилсон отошел от него с пятью австралийскими фунтами в кармане. Остановившись около Реда, он рассказал ему все и назвал цену. Ред взорвался:
— По пять фунтов с рыла за какие-то три фляги? Ты что, Уилсон, с ума спятил? За двадцать-то пять фунтов можно купить пять фляг, а не три.
— Можно, только не здесь, Ред.
— Допустим, я соглашусь, а откуда ты возьмешь эти пять фунтов?
— Вот отсюда, — отпарировал Уилсон, доставая из кармана пять фунтов, которые он получил с Галлахера.
— А это не чьи-нибудь еще деньги? — спросил Ред с подозрением.
Уилсон глубоко вздохнул.
— Честно, Ред. Как ты можешь думать так о своем друге?
Произнося эти слова, Уилсон и сам подумал, что говорит чистейшую правду.
— Ну ладно, на тебе пять фунтов.
Ред не поверил Уилсону, но решил, что в конце концов это не столь уж важно. Ему хотелось выпить, а искать виски самому было лень. Его то и дело охватывал тот страх, который он испытал, когда шел один по тропе и услышал выстрел Крофта. «Мы только и знаем надувать друг друга», — подумал он с горечью. Ред никак не мог отделаться от воспоминаний о том, что того японского солдата убили. Что-то в этом было не так. Раз японца не убило взрывом гранаты, его следовало считать военнопленным... Но было и еще что-то не так. Ему надо было остаться с Крофтом и Галлахером. Вся эта напряженная неделя... страшная ночь на берегу речушки... убийство солдата... Ред тяжело вздохнул. Пусть Уилсон идет за этим виски, надо обязательно выпить.
Уилсон собрал остальные деньги с Крофта и Мартинеса, взял четыре пустые фляги и пошел к сержанту. Он заплатил ему собранные с друзей двадцать фунтов и возвратился с четырьмя наполненными виски флягами. Одну из них он спрятал по дороге под одеялом в своей палатке, а затем подошел к товарищам и отцепил от пояса три фляги.
— Лучше выпить поскорее, — предложил он деловито, — а то спирт вступит в реакцию с металлом.
Галлахер отпил глоток.
— Из какого дерьма это сделано? — спросил он сердито.
— О, не беспокойся, отличный напиюк, — заверил его Уилсон.
Он отпил из фляги большой глоток и с наслаждением перевел дыхание. Жидкость обожгла горло и грудь и остановилась в желудке.
Приятная теплота быстро расходилась по всему телу. Уилсон почувствовал себя намного лучше.
— Ой, ребята, до чего же хорошо, — радостно сказал он.
Выпив несколько глотков и зная, что питья еще много, Уилсон почувствовал желание поговорить на философские темы.
— По-моему, — сказал он, — виски — это такая вещь, без которой человек обойтись не может. Проклятая война, — продолжал он, — из-за нее человек не может быть там, где ему хочется, и делать то, что ему хочется, никому не давая в этом отчета.
Крофт проворчал что-то, обтер ладонью горлышко фляги и выпил. Ред захватил рукой сыпучий грунт и просеял его сквозь пальцы. Напиток был сладкий и крепкий. Он приятно щекотал ему горло и быстро разошелся по всему телу. Крофт почесал свой красный глыбообразный нос и сердито сплюнул на землю.
— Конечно, здесь тебя никто не спросит, чего тебе хочется, — заявил он Уилсону, — тебя просто посылают туда, где запросто может оторвать башку.
На какой-то момент Реду снова представились распростертые на зеленой траве тела убитых японских солдат с разорванными кровавыми ранами.
— Нечего себя обманывать, — продолжал Крофт, — человек ценится на войне нисколько не больше, чем скотина.
Галлахеру вспомнилось, как после выстрела Крофта в течение приблизительно секунды ноги и руки японского солдата судорожно подергивались.
— Так дергаются лапы курицы, когда ей свернут шею, — угрюмо проворчал он.
Мартинес бросил сердитый взгляд на Галлахера. Лицо его было искажено, под глазами лежали темные тени.
— Почему бы тебе не помолчать? — спросил он. — Мы все это видели сами, и рассказывать нам незачем. — В голосе Мартинеса, всегда тихом и вежливом, звучали сердитые и резкие нотки, и это удивило Галлахера. Он замолчал.
— Передавайте флягу по кругу, — предложил Уилсон. Когда фляга попала к нему в руки, он приложил ее ко рту и, высоко запрокинув голову, выпил все, что в ней оставалось. — Придется открыть следующую, — сказал он со вздохом.
— Мы все заплатили одинаковые деньги, — ворчливо сказал Крофт. — Давайте и пить поровну.
Уилсон лукаво хихикнул.
Сидя в тесном кругу, они передавали друг другу флягу, и каждый отпивал из нее несколько глотков. Еще до того как была выпита вторая фляга, языки у всех начали заплетаться, а разговор становился все более беспредметным.
Солнце приближалось к западной части горизонта; начали появляться тени от деревьев и темно-зеленых палаток. Гольдстейн, Риджес и Вайман сидели на расстоянии тридцати ярдов от группы Крофта и тихо разговаривали о чем-то. Из окружающей их кокосовой рощи слышалось то рычание грузового автомобиля, поднимающегося по дороге, ведущей к биваку, то крики работающих где-то солдат. Через каждые пятнадцать минут сюда доносились глухие раскаты выстрелов артиллерийской батареи, расположенной приблизительно в одной миле от них, и тогда каждый прислушивался, где упадут и взорвутся снаряды. Вокруг их позиции ничего примечательного не было: впереди заграждение из колючей проволоки, позади кокосовая рощица, а за нею заросли джунглей.