Пока мы ужинали, наступила полнейшая темнота и вдоль всей невидимой стены зажглись огоньки глаз, отражавших свет, при котором мы ели, огоньки столь же многочисленные, как свита Игли в то утро, когда он съел самого себя. Большинство глаз принадлежало, как мне кажется, крысам. Другая группа, державшаяся на отшибе и отделенная от крысиных двумя большими промежутками, явно состояла из свиней — их глаза находились на большей высоте.
— Миледи, любимая, — сказал я, — это Охранение будет действовать всю ночь?
— Да, милорд муж.
— Хорошо бы. Сейчас уже слишком темно, чтобы стрелять, а шпагами нам вряд ли удастся прорубить дорогу в такой толпе. Боюсь, нам снова придется пересмотреть график движения.
— Нельзя, милорд Герой. Но забудь об этих животных. Мы полетим.
— Этого я и боялся. Вы же знаете, что у меня от полета начинается морская болезнь! — застонал Руфо.
— Бедняжка Руфо, — нежно проворковала Стар. — Не бойся, мой старый друг, у меня для тебя есть сюрприз. Предвидя такой случай, я еще в Каннах купила драммамин[116] — лекарство, которое, как ты знаешь, решило судьбу вторжения в Нормандию. А может, не знаешь?
— Знаю ли я? Я сам принимал участие в этом вторжении, и у меня, миледи, аллергия на драммамин. Я травил всю дорогу до Омаха-Бич. Самая ужасная ночь за всю мою жизнь! Господи, да я уж лучше тут останусь!
— Руфо, ты действительно был на Омаха-Бич?
— Черт побери, еще бы, босс! Выполнял предначертания Эйзенхауэра.
— Но почему же? Ведь это не твоя война?
— А вы спросите себя, почему вы участвуете в этой свалке, босс. В моем случае повинны французские девчонки. Простые, не знающие никаких запретов, веселые и всегда готовые поучиться чему-нибудь новенькому. Помнится, была там одна малышка из Арман — тьера (он произнес это слово без акцента), у которой только и…
Стар прервала наш разговор:
— Пока вы тут предаетесь своим холостяцким воспоминаниям, я подготовлю все, что надо для полета. — Она встала и пошла к шкатулке.
— Ну, давай, Руфо! — гадая, как далеко он способен зайти, сказал я.
— Нет, босс, — ответил он грустно. — Ей это не нравится. Видно невооруженным глазом. Босс, вы на Нее оказываете колоссальное влияние. Ведет себя точно девочка из пансиона благородных девиц… это же на Нее ничуть не похоже! Надо думать, теперь Она первым делом подпишется на «Вог»[117], а уж куда Ее потом занесет, и предположить нельзя. Я в этом деле ничего не понимаю, но считаю, что виной тут, прошу прощения, уж никак не ваша внешность.
— Ладно, я не обижаюсь. А расскажешь как-нибудь в другой раз. Если вспомнишь.
— Ну, качку-то я никогда не забуду. Только, босс, насчет морской болезни — это еще далеко не все. Вы считаете, что эти леса опасны, но в тех, куда мы сейчас с дрожащими поджилками направляемся — это я говорю о себе, — в тех лесах полным-полно драконов.
— Знаю.
— Значит, Она вам сказала? Но чтобы поверить — надо увидеть. Леса буквально кишат ими. Их там больше, чем людей по фамилии Доил в Бостоне. Большие, маленькие, двухтонные тинейджеры, и все голоднющие. Возможно, вам по душе быть съеденным драконом, а мне — нет. Это как-то унижает. И потом — это уж навсегда. Такие места следовало бы опрыскивать каким-нибудь антидраконьим препаратом, это уж точно. Закон специальный следует принять.
Вернулась Стар.
— Никакого такого закона не требуется, — твердо сказала она. — Нечего, Руфо, болтать о вещах, в которых ты не разбираешься. Нарушение экологического баланса — самая худшая ошибка, которую когда-либо может позволить себе правительство.
Руфо ворча удалился.
— Любовь моя, а зачем нужны драконы? Реши мне эту задачку, пожалуйста.
— Я никогда не занималась экологическим балансом Невии, это лежит вне моей компетенции. Однако могу предложить на выбор несколько вероятных последствий нарушения равновесия, которым явится попытка уничтожить драконов, что, вообще-то, жителям Невии вполне по силам. Ты видел, что на их технологию просто так чихнуть нельзя. Эти крысы и свиньи портят посевы. Крысы контролируют рост численности кабанов, пожирая поросят. Но крысы для полевых культур еще хуже, чем дикие свиньи. Драконы бродят по этим лесам в дневное время — они дневные животные, а крысы — ночные — и забираются в крысиные норы, спасаясь от жары.
Драконы и свиньи ограничивают рост подлеска, причем драконы в этом деле особенно важны, так как объедают нижние ветви деревьев. Но дракон с удовольствием съест и вкусную крысу. Каждый раз, когда они натыкаются на крысиную нору, они вдувают туда пламя, что, правда, не всегда убивает взрослых крыс, поскольку те для каждого нового помета строят две норы, но уж наверняка уничтожает приплод; после этого дракон разрывает нору и получает свой излюбленный завтрак. Существует давнее соглашение, почти договор, что пока драконы придерживаются своей территории и занимаются уничтожением крыс, люди их не тревожат.
— Но почему бы сначала не истребить крыс, а потом уж приняться и за драконов?
— И позволить диким свиньям безнаказанно размножаться? Слушай, милорд муж, я не знаю всех ответов на вопросы, которые могут возникнуть по этой проблеме, но зато уверена — нарушение экологического равновесия — вопрос, требующий подхода, основанного на боязни ошибок, длительном размышлении и на сложных компьютерных расчетах. Жители Невии, поверь, вполне удовлетворены своим решением не обижать драконов.
— Но, видимо, нам все же придется их потревожить. Это не нарушит договора?
— Это не договор в точном смысле этого слова, это народная мудрость невианцев и условный рефлекс, а возможно, и инстинкт со стороны драконов. Если нам повезет, мы их не потревожим. Но тактику действий тебе лучше обсудить с Руфо сейчас. Там у нас времени не будет.
Итак, я остался с Руфо обсуждать проблему, как лучше убить дракона, а Стар слушала нас и одновременно заканчивала свои приготовления.
— Что ж, — мрачно подытожил Руфо, — это лучше, чем сидеть тихонько, как устрица на створке своей раковины, и ждать, пока тебя съедят. Так-то более достойно. Я лучше стреляю из лука, милорд, чем вы, или во всяком случае — так же хорошо, а поэтому возьму на себя зад, тем более что этим вечером я буду менее ловок, чем обычно.
— Смотри, надо быть готовым и к действиям с другого конца, если дракон обернется.
— Это вам надлежит готовиться, милорд. Я-то и без того буду готов, ибо при мне самый лучший стимул — забота о сохранности собственной шкуры.
Стар тоже была готова. Руфо еще во время нашего совещания упаковал шкатулку и приторочил ее к спине. Стар надела нам на каждую ногу чуть выше колена по подвязке, затем усадила на камень так, чтобы лица были обращены к месту назначения.
— Руфо, достань дубовую стрелу.
— Стар, а это, часом, не из книжки Альбертуса Магнуса[118]?
— Почти, — ответила она. — Только мой рецепт надеж нее, а ингредиенты, использованные при изготовлении подвязок, дольше сохраняются. Извини, милорд муж, мне надо сконцентрироваться на моем волшебстве. Положи стрелу так, чтобы она была направлена на пещеру.
Я повиновался.
— Точно ли она нацелена?
— Если карта, которую ты мне показала, верна, то все в порядке. Стрела смотрит туда же, куда был проложен наш курс после того, как мы вошли в лес, свернув с дороги.
— Как далеко от нас Лес Драконов?
— Послушай, любовь моя, уж если мы летим по воздуху, то почему бы нам не миновать этот лес и не причалить прямо к пещере?
Стар терпеливо ответила:
— Я бы очень хотела так поступить. Но там у леса такие густые кроны, что возле пещеры сесть нельзя — не проскочишь сквозь ветви. А те твари, что живут в кронах, — куда хуже драконов. Они вырастают…
— Пожалуйста, перестань, — взмолился Руфо. — Меня и без того тошнит, хотя мы еще и не в воздухе.
— Ладно, об этом потом, Оскар, если тебе будет интересно. В любом случае мы не можем рисковать и не станем этого делать. Эти твари живут вне досягаемости драконов. Так как же далек от нас лес?
— М-м-м… миль восемь с половиной, с учетом того расстояния, которое мы уже прошли. Затем останутся еще мили две до пещеры с Вратами.
— Хорошо. Теперь оба вы должны крепко обхватить меня за талию, как можно больше соприкасаясь с моим телом. Сила должна быть распределена равномерно. — Руфо и я обняли ее со спины, и пальцы наших двух рук крепко сомкнулись у нее на животе. — Все правильно. Держитесь крепче! — Стар нарисовала какие-то цифры на скале возле стрелы.
Стрела поднялась в воздух и полетела. Мы за ней.
Не знаю, как можно все это не считать магией, точно так же, как не представляю себе, из чего были сделаны эти эластичные подвязки. Если угодно, то считайте, что Стар нас загипнотизировала, а затем воспользовалась своим экстрасенсорным эффектом для телепортации нас на расстояние восьми с половиной миль.
Словечко «экстрасенсорный», ясное дело, лучше, чем «магия», — известно, что однослоговые слова куда действеннее многослоговых[119], последнее проверено на речах Уинстона Черчилля. Я не понимаю значения ни того, ни другого термина, точно так же, как не понимаю, почему не могу заблудиться. Или — как могут другие люди отличаться от меня в этом отношении!
Когда я летаю во сне, то это происходит двумя путями: один из них в стиле лебединого полета — нырок вниз, затяжное пике, кружение, как в водовороте, посадка, завершающая наслаждение; другой — в позе сидящего турка, когда летишь медленно, спокойно, управляя полетом с помощью силы воли.
Именно так летели мы в этот раз — будто на планере, но без него. Ночь была прямо предназначена для полета (впрочем, на Невии все ночи таковы — дождь идет только под утро и только в дождливый сезон, как мне говорили), та из лун, что побольше, серебрила поверхность у нас под ногами. Лес кончился и перешел в открытую местность, усеянную отдельными группами деревьев, а тот лес, куда мы летели, казался нам издалека черной стеной, гораздо более высокой и мощной, чем прекрасные лесные массивы, что остались у нас за спиной. На большом отдалении слева были видны поля дома Лердики.
Мы не продержались в воздухе и двух минут, как Руфо сказал «пардон» и отвернул голову в сторону. Дело тут было явно не в пустом желудке: хотя на нас не попало ни капли, струя из него била как из фонтана. Это был единственный инцидент за все время полета.
Когда мы долетели до первых высоких деревьев, Стар быстро шепнула: «Амех». Мы зависли в воздухе на манер вертолета, а затем опустились вниз на посадочную площадку, вполне достаточную для наших трех седалищ. Стрела лежала на земле прямо перед нами, уже безжизненная. Руфо положил ее в свой колчан.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я. — Как твоя нога?
Он проглотил слюну.
— Нога ничего. А вот земля ходит под ногами вверх и вниз.
— Тихо! — прошептала Стар. — С ним все будет хорошо. Только тихо! От этого зависят наши жизни.
Несколькими минутами позже мы двинулись в поход, я с обнаженной шпагой впереди, за мной Стар, вслед ей Руфо с натянутым луком и готовый ко всему.
Переход от лунного света к глубокой лесной тьме нас ослепил, и я шел на ощупь, упираясь в древесные стволы протянутыми руками и моля бога, чтобы на моем пути, проложенном в нужном нам направлении, не оказалось какого-нибудь дракона. Я, конечно, знал, что по ночам они обычно спят, но как-то не очень доверял им в принципе. А может, у них холостяки стоят на страже, как у бабуинов? Я с удовольствием уступил бы и свое место, и свою славу святому Георгию, а сам бы пошел за ним в некотором отдалении.
Однажды мой нос остановил меня — запахло застоявшимся мускусом. Я задержал шаг, и вот передо мной медленно «проявилось» нечто величиной с контору по продаже недвижимости — спящий дракон. Я повел свой отряд мимо него, стараясь не производить ни малейшего шума и надеясь, что сердце у меня бьется не так сильно, как это кажется.
Мои глаза уже стали привыкать к темноте, и я невольно искал светлые полоски лунных лучей, просачивающихся вниз. Появилось и кое-что еще. Земля тут была покрыта мхом, который слабо фосфоресцировал, подобно светящимся гнилушкам. Слабо. Ох, совсем слабо. Больше всего это походило на свет ночника в темной спальне, почти незаметный, когда входишь в нее, и прилично видимый потом. Теперь я ясно различал стволы, землю и драконов.
Раньше я думал — ну, что такое дюжина или около того драконов на большой лес? Много шансов, что мы их вообще не увидим, как можно не увидеть ни одного оленя в оленьем заказнике.
Человек, который возьмет концессию на открытие платной ночной стоянки для драконов в этом лесу, заработает себе целое состояние — разумеется, если найдет способ заставить драконов выложить денежки. После того, как мы «прозрели», мы ни разу не теряли их из поля зрения.
Конечно, это не настоящие драконы. Нет, они еще безобразнее. Больше всего эти ящеры похожи на тираннозавров, больше, чем на что-либо другое, — колоссальный зад, тяжелые задние ноги, гигантский хвост и маленькие передние лапы, используемые и для ходьбы, и для захвата добычи. Голова преимущественно состоит из зубов. Всеядны, тогда как тираннозавры, как мне говорили, хищники. От этого не легче, поскольку они охотно жрут и мясо, когда есть возможность его достать, и даже предпочитают. Еще хуже, что эти драконы разработали производство собственного горючего газа. Впрочем, как эволюционное приспособление, этот фокус не может считаться самым удивительным, если мы вспомним для сравнения способы любви у осьминогов.
Однажды, довольно далеко от нас, слева возник гигантский факел газа, сопровождаемый громким кряхтеньем, подобным тому, что издают старые самцы-аллигаторы. Зарево продержалось несколько секунд, потом погасло. Не спрашивайте меня, что там случилось; возможно, пара самцов поспорила из-за самки. Мы продолжали идти вперед, хотя после того, как зарево погасло, пришлось продвигаться медленнее — его было достаточно, чтобы снова ослепить нас, и потребовалось какое-то время для восстановления ночного зрения.
У меня на драконов аллергия — это точно, тут не просто глупый страх. Такая же аллергия, как у бедного Руфо на драммамин, только ближе к той, что у некоторых людей вызывается кошачьей шерстью. Сразу же после вхождения в лес у меня начали слезиться глаза, потом заложило нос и, прежде чем мы прошли первые полмили, я уже изо всех сил тер верхнюю губу, стараясь хотя бы болью предотвратить чих. Когда же и это не помогло, я принялся зажимать пальцами ноздри, кусать губы и загонять чих вовнутрь, отчего у меня чуть не лопались барабанные перепонки. И все же это произошло как раз в ту минуту, когда мы огибали южный конец дракона величиной с грузовик с прицепленным к нему трейлером.
Я замер. Остальные — тоже и стали ждать. Дракон не проснулся.
Только мы снова пошли, как моя любимая оказалась возле меня и остановила прикосновением руки. Она порылась в своей сумочке, что-то в ней нашла, втерла это мне в нос и в ноздри и затем легким толчком дала знать, что можно идти вперед.
Сначала нос у меня закоченел, как от мази Вика, потом потерял чувствительность, а вскоре начал прочищаться.
Больше часа продолжалось это казавшееся бесконечным призрачное блуждание между высокими стволами и гигантскими тушами, и я уже считал, что мы благополучно доберемся до цели. Пещера Врат должна была находиться всего лишь в сотне ярдов от нас, я видел уже то место, где, по моим соображениям, был вход в пещеру, причем между ним и нами лежал только один дракон, и тот чуть в стороне от нашего пути.
Я поторопился.
Всему виной тот малыш — ростом не больше валлаби[120] и даже внешне похожий на него, если не считать детских зубов по четыре дюйма каждый. Возможно, он был еще так юн, что просыпался, чтобы попроситься на горшок, не знаю. Все, что мне известно, это то, что, проходя мимо дерева, за которым лежал малыш, я наступил ему на хвост, а он завопил.