Однако мне не удалось выразить свое возмущение, потому что в гостиную вошел Дживс.
— Только что по телефону звонила миссис Траверс, сэр. Она пожелала передать, что зайдет к вам через несколько минут.
— Понял, Дживс, — сказал я. — Послушай, Таппи… Я оторопел. Таппи исчез.
— Дживс, что вы с ним сделали? — спросил я.
— Мистер Глоссоп ушел, сэр.
— Ушел? Как ушел? Он только что здесь сидел…
— Хлопнула парадная дверь, сэр.
— Но почему он дал деру?
— Возможно, мистер Глоссоп не пожелал встретиться с миссис Траверс, сэр.
— Почему?
— Не могу сказать, сэр. Но несомненно, что при упоминании о миссис Траверс мистер Глоссоп поспешно вскочил с кресла.
— Странно.
— Да, сэр.
Я перевел разговор на животрепещущую тему.
— Дживс, — начал я. — Во вторник мистер Глоссоп собирается петь «Эй, сынок!» на концерте в Ист-Энде.
— В самом деле, сэр?
— Перед аудиторией, состоящей в основном из уличных торговцев, слегка разбавленных ларечниками, поставщиками апельсинов и третьеразрядными боксерами.
— Вот как, сэр?
— Не забудьте мне напомнить, чтобы я туда пошел. Мистера Глоссопа непременно освищут, и я не хочу упустить это зрелище.
— Очень хорошо, сэр.
— Когда приедет миссис Траверс, проводите ее в гостиную.
Тем, кто близко знаком с Бертрамом Вустером, хорошо известно, что на его жизненном пути толчется целый взвод надменных и спесивых теток, постоянно ставящих ему палки в колеса. Однако среди этого устрашающего сонма есть одно приятное исключение, а именно, тетушка Далия. Она вышла замуж за старину Тома Траверса в тот год, когда Колокольчик выиграл Кембриджширские скачки, и честно скажу, дядюшке можно только позавидовать. Мне всегда приятно поболтать с тетей Далией, и я с искренним радушием поднялся ей навстречу, когда около трех часов она на всех парусах вплыла в гостиную.
Вид у нее был крайне взволнованный, и она без предисловий перешла к делу. Надо вам сказать, что моя тетушка Далия — дама крупная и энергичная. Много лет увлекалась охотой и обычно не говорит, а кричит, будто в полумиле отсюда, на склоне холма, только что заметила лисицу.
— Берти! — гаркнула она голосом, рассчитанным на то, чтобы взбодрить свору гончих, — мне нужна твоя помощь.
— Тетя Далия, можете на меня рассчитывать, — учтиво отвечал я. — Честно признаюсь, никому на свете я не окажу услугу с большей готовностью, чем вам; никому на свете мне не было бы так приятно угодить…
— Довольно, угомонись, — взмолилась она. — Слушай, ты видишься с этим твоим другом Глоссопом?
— Он только что разделил со мной обед.
— Правда? Жаль, что ты не подсыпал яду ему в суп.
— Мы не ели супа. И вообще, тетя Далия, вот вы называете его моим другом, а я не стал бы с чистой совестью утверждать, что вы правы. Не так давно, когда мы с ним ужинали в «Трутнях»…
Тут тетя Далия довольно бесцеремонно, как мне показалось, заявила, что предпочтет ознакомиться с моими воспоминаниями после того, как я облеку их в форму книги. До меня, наконец, дошло, что сегодня она совершенно утратила свойственную ей жизнерадостность. Я отложил в сторону свои собственные заботы и спросил, чем она так огорчена.
— Всему виной этот злодей Глоссоп, — сказала она.
— Что он натворил?
— Разбил сердце Анджелы (Анджела — это дочь тети Далии и моя кузина. Девица — что надо).
— Разбил сердце Анджелы?
— Да… разбил… ей… сердце!
— Вы хотите сказать, он разбил ей сердце?!
Тетушка довольно нервно попросила меня не втягивать ее в дурацкий водевильный диалог.
— Как это он ухитрился? — спросил я.
— Просто пренебрег ею, вот и все. Низкий, бессердечный, коварный лицемер.
— Вот именно коварный, тетушка Далия, — сказал я. — Когда говоришь о Таппи Глоссопе, это определение напрашивается само собой. Позвольте, я вам расскажу, что он однажды со мной вытворил в «Трутнях». Мы только что отужинали…
— С начала сезона и вплоть до недавнего времени — недели три с тех пор прошло — он увивался вокруг Анджелы. В мое время сказали бы, что он добивается ее расположения…
— То есть, волочится за нею?
— Волочится, ухаживает, какая разница!
— Как скажете, тетя Далия, — вежливо согласился я.
— Ладно, как бы то ни было, он торчал у нас в доме с yipa до вечера, обедал, танцевал с ней до полуночи и прочее. Бедное дитя, он вскружил ей голову. Она была уверена, что они теперь навеки свяжут свои жизни, это только вопрос времени. И вдруг три недели назад он исчезает, бросает ее без всяких объяснений. До меня дошел слух, что он увлечен какой-то девицей, с которой он познакомился на чаепитии в Чел-си. Ее зовут… как бишь ее?..
— Кора Беллинджер.
— Откуда ты знаешь?
— Она сегодня приходила ко мне обедать.
— Это он ее привел?
— Да.
— Какая она?
— Очень корпулентна. По форме что-то вроде Алберт-Холла.
— По-твоему, он в нее влюблен?
— Он просто глаз с нее не спускал.
— Современный юнец, — сказала тетя Далия, — недоносок и идиот от рождения, ему нужна нянька, чтобы водила его за ручку и каждые полчаса отвешивала ему тумака.
Я попробовал напомнить тете Далии, что у тучки есть светлая изнанка.
— Тетя Далия, если вы спросите меня, — начал я, — то, по-моему, Анджеле просто повезло. Глоссоп — тот еще тип, редкостная скотина, Я все пытаюсь вам рассказать, как гнусно он поступил со мной однажды в «Трутнях». Раззадорил меня, подпоив как следует, и предложил пари, что я не переберусь через плавательный бассейн, держась руками за веревки и кольца. Я знал, что для меня это сущий пустяк, и охотно согласился, заранее радуясь, что оставлю его, как говорится, с носом. Я уже проделал полпути и чувствовал, что сам черт мне не брат, и вдруг вижу, что этот подонок привязал последнюю веревку к поручню. Мне ничего не оставалось, как прямо во фраке нырнуть в воду и добираться вплавь.
— Что ты говоришь?!
— Да, представьте себе. Это случилось несколько месяцев назад, а я все никак не могу смириться. Тетя Далия, надеюсь, вы не хотите, чтобы ваша дочь вышла замуж за негодяя, который способен на такую низость?
— Напротив, ты заставил меня поверить в этого щенка. Я вижу, в нем все же что-то есть. Берти, я хочу, чтобы у них с этой Беллинджер все расстроилось.
— Каким образом?
— Это меня не волнует. Можешь делать все, что тебе нравится.
— Но что я могу?
— Что? Обрисуй положение своему камердинеру Дживсу. Уж он найдет способ. Один из самых толковых людей, каких я когда-либо знала. Изложи ему дело во всех подробностях, и пусть он пораскинет умом.
— А в этом что-то есть, тетушка Далия, — задумчиво сказал я.
— Конечно, есть, — согласилась она. — Для Дживса это дело — детская забава. Пусть подумает, а я загляну к вам завтра узнать результат.
С этими словами тетушка удалилась, а я призвал к себе Дживса.
— Дживс, — сказал я, — вы все слышали?
— Да, сэр.
— Я так и знал. У моей тети Далии на редкость зычный голос. Я думаю, Дживс, она могла бы в случае нужды зарабатывать на жизнь, сзывая домой крупный рогатый скот, разбредшийся по всему графству.
— Я не задумывался над этим, сэр, но у меня нет сомнений в том, что вы правы.
— Ну, хорошо, что будем делать? Каково ваше впечатление? По-моему, мы должны приложить все усилия, чтобы помочь миссис Траверс.
— Да, сэр.
— Я люблю тетю Далию и люблю Анджелу. Люблю их обеих, понимаете? Что эта сбитая с толку девочка нашла в Тап-пи, понятия не имею, да и вы, наверное, тоже. Но она явно в него влюблена, хотя сам я никогда бы в это не поверил, и томится, подобно…
— Олицетворенному томлению, сэр.
— Подобно олицетворенному, как вы проницательно подметили, томлению. Поэтому мы должны сплотиться. Дживс, сосредоточьтесь на решении этой задачи. От вас потребуется все, на что вы способны.
На следующий день, когда ко мне ворвалась тетя Далия, я сразу же вызвал Дживса. Вы даже представить себе не можете, какой умный вид у него был — он весь так и светился интеллектом, и я сразу понял, что он нашел решение.
— Говорите, Дживс, — сказал я.
— Очень хорошо, сэр.
— Вы ведь все обдумали?
— Да, сэр.
— И успешно?
— У меня есть план, сэр, который, по моим представлениям, поможет достичь желаемого результата.
— Выкладывайте, — распорядилась тетя Далия.
— В делах подобного рода, мадам, самое основное — исследовать психосоматический статус личности.
— Что-что?
— Психосоматический статус, мадам.
— Он имеет в виду психосоматический статус, — сказал я. — А под психосоматическим статусом, Дживс, вы подразумеваете…
— Естество и характер главных действующих лиц данной коллизии, сэр.
— В смысле, что они собой представляют?
— Совершенно верно, сэр.
— Берти, он всегда так изъясняется? Даже когда вы одни? — озадаченно спросила тетя Далия.
— Иногда. Временами. А временами — нет. Продолжайте, Дживс.
— Если позволите, сэр, первое, что меня довольно сильно поразило в мисс Беллинджер, когда у меня появилась возможность понаблюдать за нею, так это ее жесткость и нетерпимость. Я могу себе представить, что мисс Беллинджер приветствует успех. Но не вижу ее в роли женщины, сострадающей неудачнику. Вероятно, вы помните, сэр, ее реакцию, когда мистер Глоссоп старался дать ей прикурить от своей автоматической зажигалки? На ее лице выразилась досада из-за того, что зажигалка мистера Глоссопа не сразу сработала.
— Вы правы, Дживс. По-моему, она даже отчитала его за это.
— Совершенно верно, сэр.
— Постойте, я хочу разобраться, — растерянно сказала тетя Далия. — Значит, вы считаете, что если он все время станет подносить ей свою автоматическую зажигалку, ей в конце концов это надоест, и она даст ему отставку? Смысл в этом?
— Я просто упомянул об этом случае, мадам, чтобы проиллюстрировать крутой нрав мисс Беллинджер.
— Крутой нрав, — сказал я, — вот именно. Мисс Беллинджер — крепкий орешек. Эти ее глаза… А подбородок? Они говорят сами за себя. Если бывают на свете железные женщины, то мисс Беллинджер — одна из них.
— Совершенно справедливо, сэр. Следовательно, я полагаю, что если мисс Беллинджер окажется свидетельницей того, что мистер Глоссоп публично поставит себя в невыгодное положение, она утратит к нему интерес. Например, если во вторник на концерте мистер Глоссоп не доставит своим пением никакого удовольствия зрителям…
Я, наконец, врубился.
— Господи, Дживс! Значит, если он провалится, все будет кончено?
— Я буду очень удивлен, если этого не случится, сэр. Я покачал головой.
— Мы не можем полагаться на волю случая, Дживс. На мой взгляд, «Эй, сынок!» в исполнении Таппи — это верный провал, но мало ли что бывает… Поймите, мы не должны сидеть сложа руки и ждать, что нам повезет.
— Мы не будем ждать, что нам повезет, сэр. Я бы посоветовал, чтобы вы обратились к вашему другу, мистеру Бингему и предложили свои услуги в качестве участника предстоящего концерта. Мы бы легко смогли устроить так, чтобы вы выступили непосредственно перед мистером Глоссопом и спели «Эй, сынок!». Полагаю, сэр, если мистер Глоссоп споет «Эй, сынок!» сразу после вас, аудитория будет реагировать нужным нам образом. К тому времени, когда мистер Глоссоп начнет петь, зрители потеряют интерес к этой песне и выразят свои чувства достаточно бурно.
— Дживс, — сказала тетя Далия, — вы гений!
— Благодарю вас, мадам.
— Дживс, — сказал я, — вы осел!
— С чего ты взял, что он осел?! — возмутилась тетя Далия. — Он предложил гениальный план, лучше ничего не придумаешь.
— Чтобы я пел «Эй, сынок!» в концерте, который устраивает Бифи Бингем?! Воображаю эту картину!
— Вы каждый день поете эту песню в ванной комнате, сэр. У мистера Вустера, — сказал Дживс, обращаясь к тете Далии, — приятный мягкий баритон…
— Не сомневаюсь, — сказала тетя Далия. Я обдал Дживса ледяным взглядом.
— Одно дело петь «Эй, сынок!» в ванной, Дживс, и совсем другое — перед залом, набитым торговцами дешевыми апельсинами и молодежью.
— Берти, — сказала тетя Далия, — споешь как миленький.
— Не буду!
— Берти!
— Ничто меня не заставит…
— Берти, — твердо проговорила тетя Далия, — ты будешь петь «Эй, сынок!» во вторник, третьего ргох,[70] будешь петь, как жаворонок на рассвете, в противном случае проклятие тетки…
— Не буду!
— Подумай об Анджеле!
— Не хочу!
— Берти!
— Нет! И пропади все пропадом!
— Не будешь?
— Не буду!
— Это твое последнее слово?
— Да, последнее. Раз и навсегда, тетя Далия, ничто меня не заставит пропеть ни одной ноты!
И поэтому в тот же день я послал Бифи Бингему телеграмму с оплаченным ответом, предложил свои услуги, и к вечеру все было решено. Я выступал вторым после антракта. Следующим шел Таппи, сразу за ним — мисс Кора Беллинджер, известное меццо-сопрано.
— Дживс, буду вам чрезвычайно обязан, — проговорил я ледяным тоном вечером того же дня, — если вы сгоняете в ближайший нотный магазин и доставите мне экземпляр «Эй, сынок!». В теперешнем положении мне необходимо хорошенько заучить и текст, и припев. Не говорю уж о том, сколько хлопот и нервной энергии от меня потребуется.
— Хорошо, сэр.
— Однако, хочу заметить…
— Я должен идти немедленно, сэр, ибо нотный магазин может закрыться.
— Ха! — сказал я довольно ядовито.
Хотя я закалил себя перед предстоящим суровым испытанием и со стороны, наверное, казалось, что Бертрам исполнен спокойного, холодного мужества, позволяющего с беспечной улыбкой совершать отчаянные поступки, тем не менее, когда я вошел в клуб «Чудаки» на Бермондси-Ист и окинул взглядом собрание любителей поразвлечься, мне понадобилось призвать всю бульдожью отвагу Вустеров, чтобы не послать к черту эту дурацкую затею, нырнуть в такси и вернуться в лоно цивилизации. Когда я приехал, возвышающее душу представление было в полном разгаре, и некто, по виду похожий на местного гробовщика, читал про Гангу Дина.[71] Аудитория хоть и не улюлюкала в строгом смысле этого слова, вид имела весьма мрачный, что мне совсем не понравилось. От одного взгляда на эту публику я почувствовал себя, как Седрах, Мисах и Авденаго, когда им предстояло войти в пещь огненную.
Внимательно приглядевшись к толпе, я понял, что они временно отложили вынесение приговора. Случалось ли вам стучаться в двери одного из тех нью-йоркских баров, где незаконно торгуют горячительным и где перед вашим носом захлопывается решетка, а потом появляется