И вот с ничем не омраченной радостью в душе я втиснул свой спортивный автомобиль в гараж Бринкли-Корта, графство Вустершир, и неспешно направился к дому по обсаженной кустарником аллее, мимо теннисного корта, чтобы оповестить хозяйку о своем прибытии. Когда я шел по газону, из окна курительной комнаты высунулась голова и дружелюбно мне засияла.
— А-а, мистер Вустер, — сказала голова. — Ха-ха!
— Хо-хо! — ответил я, не позволяя голове превзойти меня в вежливости.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы опознать голову. Я понял, что она принадлежит побитому молью семидесятилетнему джентльмену по имени Анструтер, старинному другу покойного отца тети Далии. Я его раза два видел в теткином лондонском доме. Довольно приятный старикашка, но временами страдает нервным расстройством.
— Только что прибыли? — спросил он, продолжая сиять.
— Сию минуту, — сказал я, сияя в ответ.
— Полагаю, вы найдете нашу милую хозяйку в гостиной.
— Спасибо, — сказал я и, посияв еще немного на всякий случай, пошел к дому.
Тетя Далия, которая действительно оказалась в гостиной, очень мне обрадовалась, чем доставила мне большое удовольствие. Она тоже сияла. Наверное, день такой выдался, когда все сияют.
— А-а, это ты, — сказала она, — привет, урод. Слава Богу, явился.
Такой прием меня вполне устраивал, вот если бы и остальные члены нашего семейного клана так меня встречали, особенно тетя Агата.
— Я всегда получаю необыкновенное удовольствие от вашего гостеприимства, тетя Далия, — сказал я с искренней теплотой. — Уверен, что прекрасно проведу время в вашем доме. Вижу, у вас гостит мистер Анструтер. Кто-нибудь еще?
— Ты знаком с лордом Снеттишэмом?
— Встречал на скачках.
— Он здесь вместе с леди Снеттишэм.
— И Бонзо, конечно?
— Да. И Томас.
— Дядя Томас?
— Нет, он в Шотландии. Твой кузен Томас.
— Вы говорите об этом изверге Тосе, сыне тети Агаты?
— Конечно! Сколько, по-твоему, у тебя кузенов Томасов, олух Царя небесного? Агата уехала в Гамбург и подкинула ребенка мне.
Я встревожился.
— На как же так, тетя Далия! Вы понимаете, что вы наделали? Вы хоть отдаленно представляете, какие бедствия навлекли на свой дом? В обществе Тоса может дрогнуть даже самый бесстрашный мужчина. Это же сущий дьявол в человеческом облике. Он способен на любую пакость.
— Я и сама всегда так считала, — сказала тетя Далия. — Но сейчас, черт его возьми, он ведет себя, как герой святочного рассказа. Видишь ли, бедный мистер Анструтер в последнее время сильно сдал, и когда ему стало известно, что в доме гостят два мальчугана, он немедленно принял меры. Предложил награду в пять фунтов тому, кто будет лучше себя вести. И как ты думаешь, что из этого последовало? У Томаса за плечами выросли большие белые крылья. — На лицо тетушки легла тень, будто что-то ее огорчило. — Маленький расчетливый негодник, — сказала она. — В жизни своей не видела такого тошнотворно благонравного ребенка. Одного этого достаточно, чтобы разочароваться в людях.
Я не совсем ее понимал.
— Но разве такие перемены в нем не во благо?
— Нет.
— Почему, не понимаю? Ведь благонравный Тос лучше, чем Тос, который носится по всему дому и чинит безобразия. По-моему, это очевидно.
— Совсем не очевидно. Понимаешь, Берти, эта награда за хорошее поведение все запутала. Создалась сложная ситуация. Вмешалась Джейн Снеттишэм, ее охватил спортивный азарт, и она настояла на том, чтобы заключить пари.
Наконец-то я врубился. Теперь мне стало ясно, к чему клонит тетушка Далия.
— А! — воскликнул я. — Понял! Догадался. Уразумел. Она поставила на Тоса, правда?
— Да. И, естественно, зная Тоса, я решила, что мое дело в шляпе.
— Конечно.
— Мне и в голову не пришло, что я могу проиграть. Видит Бог, я не питаю иллюзий по поводу моего дорогого Бонзо. Он с колыбели был отчаянный проказник. Но когда я поставила на него в соревновании с Тосом, я считала, что выигрыш у меня в кармане.
— Естественно.
— Бонзо просто шалун, заурядный озорник, а Томас — отпетый хулиган.
— Само собой. Не понимаю, тетя Далия, какие у вас основания тревожиться. Тос долго не выдержит. Обязательно сорвется.
— Да. Но несчастье может произойти раньше.
— Несчастье?
— Да. Берти, здесь затевается нечестная игра, — серьезным тоном сказала тетя Далия. — Когда я заключала пари, у меня и в мыслях не было, что Снеттишэмы могут строить такие козни. А вчера мне стало известно, что Джек Снеттишэм подбивает Бонзо влезть на крышу и выть в каминную трубу мистера Анструтера.
— Не может быть!
— Еще как может. Бедный больной старик до смерти бы перепугался. А придя в себя, первым делом исключил бы Бонзо из состязания и объявил Томаса победителем.
— Но Бонзо ведь не стал выть в трубу?
— Не стал, — сказала тетя Далия голосом, в котором звучала материнская гордость. — Он наотрез отказался. К счастью, мальчик сейчас влюблен, и это чувство так его изменило, что он с презрением отверг соблазн.
— Влюблен? В кого?
— В Лилиан Гиш. Неделю назад у нас в деревне, в кинотеатре «Сверкающая мечта», крутили старый фильм с ее участием, и Бонзо впервые ее увидел. После сеанса он вышел бледный, на нем лица не было, и с тех пор ведет себя все лучше и лучше. Так что опасность миновала.
— Слава Богу.
— Да. Но теперь моя очередь. Ты думаешь, я спокойно все это проглочу? Если со мной поступают честно, я отплачу сторицей; но если они пускаются на обман, я принимаю вызов. Раз уж пошла такая грубая игра, я тоже внесу в нее свою лепту. Слишком велика моя ставка в этой игре. И я не собираюсь руководствоваться уроками нравственности, преподнесенными мне в нежном возрасте.
— Вы поставили крупную сумму?
— Если бы просто деньги! Я поставила Анатоля против судомойки Снеттишэмов.
— Боже правый! Что скажет дядюшка Томас, когда узнает, что Анатоля больше нет?
— И не говори!
— Не слишком ли большое преимущество оказывается на стороне миссис Снеттишэм? Ведь известно, что Анатоль несравненный, прославленный повар.
— Ты прав, но судомойка Джейн Снеттишэм тоже не лыком шита. Такой, как она, днем с огнем не сыщешь, Снеттишэмы сами говорили. В наши дни хорошая судомойка — такая же редкость, как подлинник Гольбейна. Кроме того, мне пришлось дать фору этой Снеттишэм. Она меня вынудила. Однако вернемся к тому, с чего я начала. Если конкуренты не брезгуют такими приемами, как искушение Бонзо, мы тоже прибегнем к подобным методам и расставим не одно искушение на пути Томаса. Так что пошли за Дживсом, и пусть он пораскинет мозгами.
— Но я не взял с собой Дживса.
— Не взял?
— Да. Он в это время года всегда ездит в отпуск, в Богнор, ловить креветок.
Лицо тети Далии выразило сильную озабоченность.
— Немедленно пошли за ним! Какая от тебя польза без Дживса, нескладеха несчастный?
Я расправил плечи и выпрямился во весь рост. Я как никто другой уважаю Дживса, но гордость Вустеров была уязвлена.
— Голова на плечах есть не только у Дживса, — холодно проговорил я. — Тетя Далия, положитесь в этом деле на меня. Сегодня к вечеру я представлю на ваше усмотрение полностью продуманный план действий. Если мне не удастся перехитрить Тоса, я съем свою шляпу.
— Чем тебе и придется удовольствоваться, если я проиграю Анатоля, — мрачно заключила тетушка.
Надо вам сказать, ее настроение очень мне не понравилось.
Расставшись с тетей Далией, я принялся изо всех сил размышлять. Вообще-то я всегда подозревал, что тетушка, хоть и выказывает мне расположение и неизменно радуется моему обществу, имеет о моих умственных способностях мнение не столь высокое, как мне бы хотелось. Уж очень часто она меня называет олухом, и если я в ее присутствии высказываю какое-то соображение, или предположение, или идею, тетушка ее встречает ласковым смехом, который меня почему-то обижает. Вот и сейчас, когда мы с ней говорили, она прозрачно намекнула, что в нынешней сложной обстановке, требующей находчивости и сообразительности, Бертрам — существо совершенно никчемное. А я намерен был ей доказать, что она сильно меня недооценивает.
Вы поймете, чего на самом деле стоит Бертрам, если я вам скажу, что не успел я пройти нескольких шагов по коридору, как в голове у меня уже созрел блестящий план. Я придирчиво его рассматривал некоторое время, за которое успел выкурить полторы сигареты, и не нашел в нем ни единого изъяна, при условии — я подчеркиваю, при условии, — что мы с мистером Анструтером полностью сходимся во взглядах на хорошее и дурное поведение.
Самое главное в подобных случаях, как говорит Дживс, — это опереться на психологию индивидуума. Изучи индивидуума, и ты добьешься успеха. Юного Тоса я изучаю уже много лет, и его психология для меня — открытая книга. Он относится к тем детям, про которых никак нельзя сказать: «Солнце да не зайдет во гневе вашем»,[81] надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать. Я имею в виду вот что: попробуйте раздразнить, обидеть или разозлить этого юного головореза, и он при первой же возможности жестоко вам отомстит. Например, прошлым летом он угнал лодку, на которой некий член Кабинета министров, гостивший в поместье моей тетки Агаты в графстве Хартфордшир, заплыл на остров, стоящий посреди озера. Заметьте, шел проливной дождь, и на острове не было никого, кроме разъяренных лебедей. Так этот маленький негодяй отомстил члену Кабинета министров. За что, вы спросите? А за то, что упомянутый член Кабинета застукал Тоса за курением и сообщил об этом тетушке Агате. Как вам это понравится?
Поэтому я подумал, что несколько метких выпадов или колкостей, задевающих за живое, подействуют на Тоса безотказно и спровоцируют на жуткую месть. Не удивляйтесь, что я был готов пожертвовать собой ради блага тетушки Далии, скажу вам только одно: да, мы, Вустеры, таковы.
Теперь мне важно было выяснить, сочтет ли мистер Анструтер оскорбление, нанесенное Бертраму Вустеру, достаточно веским поводом, чтобы исключить Тоса из игры. Или он, посмеиваясь по-стариковски, промямлит, что, мол, мальчишки, они и есть мальчишки, что с них возьмешь? В последнем случае, само собой, мой блестящий план срывается. Я решил немедленно поговорить со стариканом.
Он все еще сидел в курительной комнате и читал утренний «Тайме». Вид у него был болезненный.
— А-а, мистер Анструтер, — сказал я. — Как дела?
— Мне совсем не нравится, как складывается ситуация на американском рынке, — ответил он. — Не понимаю этой явной тенденции к понижению.
— Да? Неужели? А как насчет вашего приза за примерное поведение?
— А, стало быть, вы об этом уже знаете?
— Да, наслышан, но не совсем понимаю вашу систему оценок.
— Ну как же, все очень просто. Я оцениваю поведение за день. Утром даю каждому из них по двадцать баллов. Из этой суммы вычитаю то или иное число, зависящее от тяжести проступка. Например, за громкий крик у моей спальни рано утром я вычитаю три балла, за свист — два балла. Наказание за более серьезные прегрешения, соответственно, увеличивается. Вечером, перед сном, я подвожу итоги и заношу их в записную книжку. По-моему, гениально просто, вы согласны, мистер Вустер?
— Вне всякого сомнения.
— До сих пор результаты были чрезвычайно благоприятные. Ни один из мальчиков не потерял ни одного балла, а моя нервная система находится в таком хорошем состоянии, на которое, признаться, я не смел и надеяться, когда узнал, что в доме одновременно со мной будут жить двое подростков.
— Понимаю, — сказал я. — Ваш расчет блестяще оправдывается. Скажите, а как вы расценили бы подлый поступок вообще?
— Простите?
— Я хочу сказать, если он не направлен лично против вас. Допустим, один из мальчуганов сделает пакость мне, например? Скажем, подставит подножку или подкинет жабу в постель?
Бедный старикан пришел в ужас.
— Всенепременно лишу виновного десяти баллов.
— Всего лишь?
— Ну, пятнадцати.
— Лучше бы двадцати. Хорошее круглое число.
— Хорошо, пусть будет двадцать. От таких шуточек меня в холодный пот бросает.
— Меня тоже.
— Мистер Вустер, вы ведь не забудете сообщить мне, если произойдет такой безобразный случай?
— Вы первым об этом узнаете, — заверил его я.
Ну, а теперь в сад, подумал я, на поиски юного Тоса. Бертрам выяснил все, что нужно, и таким образом обрел твердую почву под ногами.
Мне не пришлось долго бродить по саду, я нашел Тоса в беседке, погруженного в чтение какой-то нравоучительной книги.
— Добрый день, — сказал он, приветствуя меня ангельской улыбкой.
Этот враг рода человеческого был коренастый, плотный подросток, которому наше слишком терпимое общество вот уже четырнадцать лет позволяло отравлять себе жизнь. Нос у него курносый, глаза зеленые, на вид настоящий сорви-голова. Мне он никогда не нравился, а уж с этой ангельской улыбкой выглядел прямо-таки отталкивающе.
Я перебрал в уме несколько подходящих колкостей.
— А-а, Тос, — сказал я, — привет. Да ты, я смотрю, разжирел, как свинья.
По-моему, для начала неплохо. По опыту я знал, что Тос терпеть не может даже самых безобидных, добродушных шуток насчет его явственно выпирающего брюшка. В последний раз, когда я отпустил замечание по этому поводу, дитятя так меня отбрил, что я был бы горд иметь в своем лексиконе несколько подобных выражений. Но сейчас Тос молча одарил меня еще более ангельской улыбкой, чем прежде, хотя я успел приметить, как в его взгляде мелькнуло тоскливое выражение.
— Да, по-моему, я немного прибавил в весе, — добродушно согласился он. — Придется поделать физические упражнения, пока я живу здесь. Берти, может, ты хочешь сесть, — предложил он, вставая. — Ты ведь, наверное, устал с дороги. Хочешь, я положу тебе на кресло диванную подушку? А сигареты у тебя есть? А спички? Не то я мигом бы все тебе доставил из курительной комнаты. Если хочешь, сбегаю принесу что-нибудь прохладительное.
Сказать, что я был ошеломлен, значит ничего не сказать. Хоть тетя Далия меня предупредила, я в сущности не верил, что этот юный бандюга способен столь разительно изменить свое отношение к ближним. Но сейчас, когда он явился передо мной помесью бойскаута и сервировочного столика на колесах, я почувствовал, что окончательно сбит с толку, однако со свойственной мне бульдожьей хваткой продолжал начатое дело.
— Послушай, Тос, ты все еще прозябаешь в этой своей школе для придурков? — спросил я.
Пусть он устоял, когда я издевался над его пухлостью, но неужели он настолько продажен, чтобы за какие-то пять фунтов стерпеть насмешки над своей родной школой? Невероятно! Однако я ошибся. Видно, страсть к деньгам победила. Он только покачал головой.
— Я оттуда ухожу. Со следующего семестра поступаю в Певенхерст.
— Там носят плоские квадратные шапочки, да?
— Да.
— С розовыми кисточками?
— Да.
— Ну и вид у тебя будет! Осел с кисточкой, — сказал я, правда, без особой надежды, и от души расхохотался.
— Что правда, то правда, — сказал он, хохоча еще искренней, чем я.
— Квадратная шапочка!
— Ха-ха!
— Розовая кисточка!
— Ха-ха! Тут я сдался.
— Ну, ладно, пока, — уныло сказал я и поплелся прочь.
Через два дня мне стало ясно, что вирус стяжательства проник глубже, чем я думал. Этот ребенок был безнадежно одержим жаждой наживы.
Дурные новости сообщил мне старикан Анструтер.
— А-а, мистер Вустер, — сказал он, встретившись со мной на лестнице, когда я спускался в холл, подкрепив себя завтраком. — Вы были столь любезны, что выразили интерес к учрежденному мною состязанию на приз за примерное поведение.
— И что же?
— Я ведь вам объяснил мою систему оценок. Ну так вот, сегодня утром мне пришлось внести в нее некоторые изменения. Как мне представляется, обстоятельства этого требуют. Дело в том, что я случайно встретил племянника нашей милой хозяйки, юного Томаса. Он возвращался домой и, как я заметил, вид у него был утомленный, ботинки в пыли. Естественно, я поинтересовался, что его заставило подняться в столь ранний час, а, надо вам сказать, дело было еще до завтрака. Тогда он мне все объяснил: оказывается, он слышал, как вы вчера посетовали, что, уезжая из Лондона, забыли распорядиться, чтобы вам сюда доставляли «Спортивные новости», и он ходил на железнодорожную станцию, — а это больше трех миль, — чтобы купить вам газету.