Более шести часов непрерывных бесед и уговоров потребовалось для того, чтобы Листовы вспомнили точное место. От Мебельного до станции всего три километра, но через лес столько тропинок натоптано, что и не сосчитать, – ищи эту поваленную березу! Во время следственного эксперимента найти этот ориентир посчастливилось опять же удачливому Сидорову.
Колосов прибыл из Главка на место в воскресенье около трех часов, к тому времени захоронение в овраге уже вскрыли. Начался детальный осмотр трупа. В импровизированной лесной могиле действительно находилось тело Яковенко. Труп пролежал в земле больше месяца. Но лицо еще можно было узнать. Эксперт сообщил, что могилу, видимо, «подрыли лесные животные». «Скорее всего барсук, сволочь, орудовал. Видны многочисленные покусы на теле. Ну а по поводу причины смерти Яковенко… Согласно первоначальным данным, как и в случае Антипова, механическая травма – перелом шейных позвонков».
Колосов поинтересовался насчет раны на горле.
– Ткани сильно повреждены, рана вроде имеется, но я же сказал, возможно, это животные… Проведем экспертизу – выясним точнее, – патологоанатом не хотел гадать.
Его коллеги из отдела специальных исследований взяли пробы почвы возле березы, в овраге, на месте захоронения и изъяли всю одежду убитого. Показания Листовых следовало проверить детальнейшим образом.
В тот день Колосов остался ночевать в районе. Утром имел массу поучительнейших встреч, бесед и консультаций. Беседовал с бывшей женой Яковенко, пришедшей в морг опознавать тело, лично допрашивал Полторыизвилины, разговаривал с родителями Яковенко, приехавшими в Раздольск, а также с его сослуживцами по «Сирене».
Их приехало пять человек. Молча вошли в этот его взятый напрокат кабинет, молча сели.
– Майор, ты вот что, – начал один, вероятно, старший. – Мы все понимаем. Ты только найди его, найди эту сволочь. Андрей, – голос его осекся. – Андрюха вместе с нами Карабах прошел, Чечню – почти ни единой царапины, награды имел, а тут… Ты найди его, майор. И все. Если улик там каких не хватит – черт с ними. Ты нам только скажи его имя. Этого будет вполне достаточно.
А потом, уже под вечер, среди всей этой новой неразберихи Колосов увидел Катю. Она стояла у пыльного окна дежурки и смотрела на беспрестанно подъезжающие к отделу машины: куратор областной прокуратуры, начальство из Главка, представитель городской администрации. Третье убийство в этом тихом дачном районе – шутка ли! Раздольск постепенно превращался в «горячую точку» на карте Подмосковья.
Катя пришла к нему не сразу, а ведь он ждал ее, неужели она не догадывалась?! Часы показывали половину восьмого вечера. Колосов чувствовал себя наподобие банного полотенца, которое выжали досуха, а затем швырнули в корзину с грязным бельем. Катя просочилась в кабинет тихонечко, села на стул в углу, пригорюнилась – ни дать ни взять Аленушка с картины Васнецова.
– Ты был абсолютно прав, Никит, – сказала она, подавив тяжкий вздох. – И верно: что-то в этом деле не так. Только это самое не так, как выяснилось, началось не с убийства Антипова, а гораздо раньше. Правда? – И задала свой наивный вопрос: – На крутых это не похоже, не кажется ли тебе…
Колосов видел: ответа ей не требуется, но все же огрызнулся:
– Подбираешь уже заголовок для статейки пострашнее? Кстати, по делу Сладких можешь уже обращаться в областную прокуратуру. Его дело выделено в отдельное производство, мы все материалы туда передаем.
– Касьянову передаете? Знаю. Я уже с ним сегодня созвонилась, договорилась об интервью.
– Оперативно работаешь, – он усмехнулся, – в отличие от меня.
– Брось, Никит. Не переживай. Что ты мог сделать? Ведь ты даже не был уверен, что Яковенко убит. Это его друзья приезжали, сослуживцы?
Он кивнул. Катя снова тяжко вздохнула и сообщила:
– Мне этот Сидоров всю свою розыскную эпопею выложил. Когда все кончится, я по нему отдельный очерк напишу для «Подмосковья». Гордый он до невозможности, важный. Клянется, что и убийцу самолично найдет. – Катя украдкой взглянула на мрачного, как туча, начальника «убойного». – Никого, мол, этому сельскому детективу в помощь не потребуется. Он мне про Листовых рассказывал… Ведь они на продукты сначала позарились – вино, конфеты. Видимо, Яковенко все это купил и поехал к бывшей жене. Может быть, тосковал, хотел отношения наладить… Никит, а ты с этими мальчишками говорил?
Он снова молча кивнул.
– Значит, версия об их причастности к убийствам у вас сразу же напрочь отпала? А почему? Их же двое, они психи ненормальные и…
– Кать, Яковенко разряд по боксу имел, разряд по тейквандо. Ты же знаешь, где он служил, в каком подразделении. А эти два сопляка юродивых… Сотня бы таких с ним не справилась. И Грант, и Яковенко были здоровые, бывалые, тренированные, осторожные. С ними, Катя, мог справиться только равный. Равный по силе.
– А можно, я сама на Листовых взгляну?
– Валяй. Малолетку мы выпустили, а старший пока сидит внизу. За Леликом отчим приходил.
– Это который котов… уродует? – Катя запнулась.
– Обстановочка у них дома та еще. Полюбопытствовать не желаешь? Что так? Нащелкала бы снимков для своих иллюстрированных изданий, попугала бы обывателей, заголовочек бы поярче тиснула: «Кастрация в унитазе» и…
– Никит, тебе не стоит столько пить, – сухо оборвала его Катя.
Он и ухом не повел. Взболтнул коньяк, снова долил себе в чай солидную порцию.
– Может, все-таки соизволишь проводить меня в ИВС к этому Листову? – напомнила она. – А то поздно уже.
Изолятор временного содержания помещался в полуподвале за дежурной частью. Туда вела крутая лестница, освещенная тусклой лампочкой. Катя на своих каблуках спускалась медленно и осторожно. Но в конце лестницы все же споткнулась и судорожно схватила Колосова за плечо. Он бережно довел ее до железной двери изолятора, нажал звонок.
– Если ты, Катерина Сергеевна, касаешься мужчины, то хоть делай это с соответствующим выражением лица, чтоб мужик себя мужиком чувствовал, а не дверным косяком, – заявил он.
– Прости, я нечаянно… Если тебе некогда, то ты просто оставь меня тут, скажи дежурному, что разрешаешь мне побеседовать с Листовым.
– Психа мы, значит, не боимся? Похвально. Храбрей льва вы, Катерина Сергеевна. – Колосов кивнул дежурному, распахнувшему дверь. – Костю нашего давай в следственный. Не спит он еще?
– Спит – разбудим, – дежурный зашагал вдоль ряда камер. Открыл в одной окошечко «кормушки», заглянул. – Листов, на выход!
Пока он выводил задержанного, они прошли в тесный следственный кабинет. Катя устроилась за столом, Колосов встал у окна, скрестив на груди руки. Катя чувствовала на себе его взгляд.
– Свежие впечатления для статьи нужны?
– Нужны, – она не собиралась спорить: Никита был в каком-то раздраженно-агрессивном состоянии – еще бы, столько коньяка в себя влить! И ей это не нравилось.
Костик Листов вошел в кабинет, щурясь от яркого света, зевая и бесстыдно почесываясь во всех интимных местах. Выглядел он гораздо моложе своих лет: непомерно большая стриженая голова, щуплое тельце, руки с грязнейшими обломанными ногтями. С подследственными, подобными Листову, Катя уже встречалась. Имбецилы, дауны, шизоиды, психопаты и истерики – обычный контингент уголовных дел. Она делила для себя эту публику на две категории: тихие психи и строптивые. К каждому требовался свой особый подход.
Костик-даун плюхнулся на привинченный к полу табурет, по-обезьяньи поскреб живот, под мышкой и сладко зевнул.
– Я спать хочу, – сообщил он словно великую новость. – А Ленька мой где?
– Дома уже твой братик, – Катя дружелюбно улыбнулась. – Его отпустили, Костя, тебя тоже скоро отпустят – выяснят вот только все, и иди себе.
– Хорошо.
– Тебе нужно что-нибудь? Из вещей, еды? Твои близкие придут – мы передадим твою просьбу. – Придут? Ни фига подобного, – Костик снова зевнул. – Я спать хочу.
– Успеешь, выспишься, – Колосов присел на подоконник. – Сосредоточься и отвечай на вопросы.
– Я тебя вот о чем хочу спросить, Костя, – Катя секунду подумала. – Вы часто с братом ходили той дорогой на Мебельный? Только по четвергам, когда молоко привозили, или и в другие дни?
– Да. По четвергам. Сразу перед пятницей после среды, – похвалился Костик знаниями.
– Весной, летом, да?
– Весной, летом, зимой снег.
– И волки в лесу, – хмыкнул Колосов.
– Никита Михалыч, помолчи. – Он удивленно глянул: надо же, схлопотал! – А в Половцево, в Уваровку вы с братом не ходили, Костя?
– Туда на автобусе надо. Денег нет. Пехом иногда, редко.
– Значит, бывали в тех местах. А никого дорогой не встречали? Ребят, взрослых с собаками, например?
– Собаки на цепи должны быть, – назидательно заметил Костик. – Мамка так говорит. Отчим один раз кобеля приволок, так она потом орала: у нас не зверинец, а квартира!
Катя вспомнила котов. Мда-а, квартирка, живодерня скорей. Дурная наследственность. Благо еще Костик этот производит впечатление тихого психа: не противоречит, на вопросы отвечает, не замыкается.
– Не встречали вы, значит, в лесу людей с собаками?
– Не встречали.
– И вас никто никогда в лесу не пугал, не обижал?
– Серый волк там не глодал ли Красной Шапочки? – снова влез Колосов. – Катерина Сергеевна, о чем ты его спрашиваешь?
– Никто не обижал? – продолжала настойчиво допытываться Катя.
– Меня не обидишь, – заявил вдруг Листов. – Если что, мы с братаном и сдачи дадим. Видишь, какие мускулы? – Он продемонстрировал Кате тощую цыплячью переднюю конечность. – За горло схвачу – задушу к… матери!
– Потише, потише, – Колосов нахмурился.
«Строптивый имбецил», – Катя тут же вынесла Листову диагноз, противоположный своему прежнему.
– А ты, значит, можешь и человека задушить, Костик? – спросила она задушевно.
– Запросто.
– И не жаль тебе его будет?
– А чего жалеть? Народу много.
– Ну а ты пробовал уже?
– Не-а. Зачем? – резонно удивился Листов и снова сладко зевнул. – Я спать хочу.
– А не страшно было бы тебе душить человека? – гнула свое Катя.
– Чего страшно-то? В овраге вон собаку задушили, так мы с Ленькой смотреть ходили. Нормальная псина, тока мертвая, и голова у ней туда-сюда мотается, как у того мужика на березе.
– Какую собаку задушили, Костик?
– Злую. На Мебельном у заправки ее держали. Потом она убегла у них – нам ребята говорили. Потом ее в овраге нашли. Башка набок свернута.
– А когда вы ходили смотреть на собаку? – спросил Колосов.
– Не помню я!
– Зимой, когда снег был?
– Нет, мы тогда банки на березах ставили, сок брали.
– И шел сок уже?
– Не-а, не шел еще. Ну чего пристали? Я спать хочу!
Катя поднялась. Колосов вызвал дежурного, Листова увели.
– Убедилась, – заметил Колосов, – не супермен отнюдь. А младший вообще шкет.
– С ними надо разговаривать, Никита, – Катя вздохнула. – Много, подробно. Тут психолог нужен, педагог хороший. Это же интереснейший психологический феномен: с одной стороны, полнейшая социопатия, а с другой – похороны трупа, мародерство и…
– Ты Листова на что-то нацеливала, да? На что? Что узнать хотела? – поинтересовался Колосов.
– Ничего, так, – она отвернулась, – что это еще за задушенная собака, а?
– Никита Михалыч, там эксперты в Москву уезжать собираются, так спрашивают: вы поедете? – В кабинет заглянул дежурный по ИВС.
– Я остаюсь, вот пусть коллегу захватят, скажите, чтобы подождали.
У кабинета они застали Сергея Новогорского. Катя его отлично знала: ведущий эксперт отдела специальных исследований ЭКО. Не раз она делала материалы об этом отделе, не раз встречалась и с Новогорским. Это был настоящий красавец, и он отлично знал это. В ЭКО в него был влюблен весь женский персонал – и стар и млад. Новогорский жуировал жизнью напропалую: постоянно то женился, то разводился, разменивал квартиру, платил алименты, терпел лишения и неудобства, но поиски личного счастья не прекращал.
– Никит, у Ласкиной голова раскалывается, найди анальгин, а? – попросил Новогорский. Ласкина была его непосредственной начальницей, возглавляла бригаду экспертов. – А то по такой дороге, да от бензина еще инсульт с нашей старушкой случится.
Колосов открыл кабинет, пошарил в своей спортивной сумке, которую брал во все командировки по районам, нашел таблетки.
– Кать, ты с нами до Москвы? Минут через пятнадцать поедем. Ласкина в комнате отдыха прилегла, пока колеса не подействуют, лады? А у вас тут что, чай? – Новогорский обернул свой медальный профиль к столу. – А к чаю что? Сделай-ка мне, Катюш, покрепче, а то я прямо совсем обессилел с этой работой.
И он обольстительно улыбнулся.
– Сережа, есть что-нибудь интересное по твоей части на месте происшествия? – спросила она, играя роль хлебосольной хозяйки. Колосов плеснул в чашку эксперта остатки дагестанского коньяка с тремя звездочками.
– Работа в полевых условиях утомляет, Кать. Каменный век это. На месте всего не скажешь. Пробы почвы под березой вроде положительные, есть там кровь, точнее, была в свое время. На одежде Яковенко, ну, я, понятно только фрагмент смотрел, остальные в лаборатории сделаем… Там наслоения частиц в следующей последовательности: глина, идентичная глине оврага на месте захоронения, частицы древесной коры и дорожная пыль. Все в отвратительной сохранности, кроме глины, столько времени прошло ведь.
– И что эта последовательность означает? – спросила Катя.
– То, что Листовы не врут вроде бы, – пояснил Колосов. – Яковенко в тот день шел по улицам столицы, ехал в транспорте – отсюда на его одежде дорожная пыль, потом его одежда контактировала с березой, потом его потащили хоронить в овраг. Вот тебе и следы глины.
– Там еще одна необычная деталь, – Новогорский отхлебнул чай и блаженно вздохнул. – У Яковенко во рту обнаружены волосы.
– Волосы? – Колосов пересел ближе. – Чьи? Что ж ты раньше мне не сказал?
– Я Касьянову сказал, это потом уже выяснилось, в самом конце осмотра. Замотался я с упаковкой этих доков, ну и… Все равно я сейчас ничего о них сказать не могу, нужна экспертиза в стационаре. Кстати, по трупу Антипова Ласкина уже закончила все исследования, там ведь тоже волосы были, так вот… По этим пока ноль информации, а по тем образцам… Волосы с трупа Антипова не принадлежат человеку. Это шерсть животного.
– Шерсть? – Никита потер рукой подбородок. – Точно шерсть на Антипове? Ты ж сам говорил: зверье могло подрыть могилу Яковенко, барсука еще поминал… Ты не путаешь?
– Никит, я тебе русским языком объясняю: по образцам с трупа Антипова исследования завершены. Это шерсть животного. Какого – установить не представляется возможным из-за плохой сохранности представленных образцов. Да Ласкина над ними целый день колдовала! Никаких там посторонних красителей – это не мех, не клок от воротника, с шубы крашеной. Полная натуралка. Вырванный из чьей-то шкуры клок шерсти.
– Во время борьбы вырванный? – тихо переспросила Катя.
– Понятия не имею, – Новогорский пожал плечами. – На образцах кровь Антипова. Это животное находилось на месте происшествия во время нападения на потерпевшего или пришло сразу после, видимо, испачкалось в его крови.
– Это собачья шерсть? – внезапно спросила Катя. – Как, Сереж, на твой взгляд, похожа она на собачью?
– Повторяю: чья конкретно, мы не установили. В заключении не стали давать спорное определение. На мой личный взгляд, на собачью шерсть не похожа – длинный грубый волос, очень густой подшерсток, вряд ли это собачья.
– А у Яковенко во рту чья?
– Ласкина образцы забрала в лабораторию. Завтра займется.
– Сереж, но ты же ее в руках держал, видел, что тебе стоит сейчас сказать! Это же ведь тоже… шерсть, да? Похожа она на ту?
– Женщины все сплошь – торопыги. Вынь да положь – ответь. Катя, ласточка моя сизокрылая, я же эксперт, меня об уголовной ответственности за ложь в заключении предупреждают. Я тебе рассказал правдиво о том, что увидел на месте происшествия. А ты требуешь всего и сразу.