— Охотно обещаю, сир, выполнить вашу просьбу, — отвечал Давид.
— А теперь, мой дружок, я с удовольствием преподношу вам деньги и собственность, чтобы вы, находясь в моем королевстве, могли жить так, как того требует ваше звание.
— Сир, ваша доброта не знает пределов!
— О, не говорите так. Вы очень молоды, и я не хочу, чтобы первые шаги в чужой стране принесли вам разочарование, а также чтобы вы попали под чье-то вредное влияние. А эта прелестная леди, — король Филипп повернулся к Джоанне, — должна сохранить красоту и веселость, свойственную ее возрасту, во все дни пребывания на земле Франции…
Ну где еще можно было найти такого великодушного, такого доброго и благожелательного человека?..
Король сказал, что отводит им замок Гейяр, выстроенный на высокой скале еще королем Ричардом Львиное Сердце. Тот им очень гордился. При короле Иоанне Безземельном замок перешел к французам и с тех пор находится у них в руках. Иногда его использовали для содержания узников, но он, Филипп, надеется, что с водворением туда юной королевской пары там будут царить только радость и веселье.
Про себя он подумал, как забавно, что шотландские изгнанники станут жить во Франции в замке, построенном английским королем.
Филипп оказал честь, лично сопроводив их к новому месту пребывания, и сказал, что не будет возражать, если они устроят торжество по случаю приезда туда и пригласят его и сопровождающих рыцарей принять в нем участие.
Давид был в восторге от этого предложения. Джоанна тоже отдала должное любезности короля, и единственное, что мешало ей открыть ему всю душу, — это мысль о том, что Филипп как король Франции не может не быть врагом брата, которого она продолжала любить, хотя понимала, что тот бросил ее в беде, мало того — пошел войной на ее страну… Все-таки прав, наверное, Давид, который постоянно твердит, что такого человека, будь он хоть сто раз братом, любить невозможно…
Зато как добр, как благожелателен к ним король Франции!.. Они с удовольствием устроили пиршество в его честь, обильные яства для которого готовили французские повара из французских припасов, но все равно Филипп благодарил Давида и Джоанну за истинно шотландское гостеприимство, достойное королевской семьи, и часто поднимал бокал в их честь.
— Кто знает, — говорил он, — возможно, в один прекрасный день мы соберем здесь войско и отвоюем вашу Шотландию… И что тогда вы сделаете, мои молодые друзья? О, я знаю, что… Вы отблагодарите меня и Францию и принесете присягу в верности французскому королю. Ведь так?
— Конечно! — простодушно подтвердил Давид.
— Это обещание, мой друг?
— Разумеется, сир.
— И тогда ваша Шотландия станет леном [9] Франции и будет под моим покровительством. Что может быть лучше для судьбы обоих королевств? Вы думаете так же?
Давид, который больше всего хотел сейчас лишь спать, согласно кивнул.
Король поднял бокал.
— Друзья! — возгласил он, обращаясь ко всем гостям. — Сегодня мой добрый друг, шотландский король, сделал меня счастливым. Только что в вашем присутствии он торжественно заявил, что Шотландия является леном Франции. Выпьем за это, друзья!
Гости много пили и много говорили.
На прощание король Филипп снова расцеловал Давида и Джоанну.
— Ну вот, — сказал он, — можно считать, мы прилюдно скрепили наш договор печатями.
* * *
Филиппа неохотно согласилась остаться в замке Бамборо, когда Эдуарду настала пора отправиться к Бервику. Необходимо было начать осаду замка, предстояла тяжелая битва, и пребывание вблизи от Бервика могло оказаться для королевы опасным. Однако она заявила Эдуарду, что хочет быть там, где он.
— Знаю, моя любовь, — отвечал король. — Но тогда я буду больше думать о твоей безопасности, чем о сражении.
На это ей возразить было нечего, и она осталась в Бамборо, в старинной крепости, построенной еще до нормандского нашествия на почти отвесной скале над морем. Здесь Филиппа будет ожидать благополучного возвращения мужа с поля битвы.
Он был недалеко от нее, милях в двадцати, и часто посылал к ней гонцов с известиями о военных действиях. В последнем сообщении говорилось: король не думает, что осада будет длительной, судьба благоволит к нему, — английские воины встретили в лесу и задержали двоих мальчиков, которые оказались сыновьями управителя замка Бервик.
«Таким образом, дорогая, — читала она дальше в послании, — само Провидение послало мне заложников, я полагаю, отец захочет немедленно получить их обратно, а мы одержим бескровную победу…»
Испытывая радость по случаю такого везения, Филиппа не могла не подумать о несчастных родителях тех мальчиков, что были взяты в плен. Каково им понимать, что их сыновья стали разменной монетой? Но, с другой стороны, разве так уж плохо, если не придется осаждать замок и сыновья вернутся к отцу и матери, а Эдуард к ней?
Вскоре, глядя из окна башни, она увидела конный отряд, приближающийся к ее крепости. Всадников становилось все больше и больше, она различила шотландские вымпелы и поняла, что противник решил ответить осадой на осаду.
Немедленно она позвала стражу, приказала проверить все замки и запоры и приготовиться к обороне. Впрочем, воины и сами знали, что делать.
— Нужно, чтобы король как можно быстрее узнал о том, что случилось, — сказала она. — Кто доставит ему сообщение?
Нашлось несколько волонтеров, и Филиппа решила для большей надежности послать их всех.
Когда Эдуард получил сообщение от Филиппы, первым его порывом было бросить все и поспешить на помощь. Однако, поразмыслив, он понял, что шотландцам только того и надо — отвлечь его от осады Бервика. А поскольку главной целью его первого похода было взятие Бервика, это означало бы очередной провал в военных планах короля Англии.
Он снова был в затруднении: его снедало беспокойство за судьбу Филиппы, но он понимал, как безрассудно было бы отойти от Бервика. Он знал, Филиппа хорошо защищена в замке Бамборо, кроме того, она умна и не сделает ничего неразумного, а он тем временем сможет захватить Бервик. Чертовы шотландцы, как они умеют пускаться на всякие хитрости и уловки, когда видят, что сила не за ними!
Его охватила бешеная ярость. Проклятие на этих хитрецов! Филиппа в опасности, а он не может ей помочь! Должен выбирать, когда выбора нет… Как он их ненавидит!..
О, он знает, что делать! Видит Бог, он не желал этого, но его вынудили… Он вспомнил о двух юных сыновьях управителя замка Бервик и вызвал стражу.
— Казнить заложников! — приказал он. — Отрубить им головы!
Стражники смотрели на него с ужасом. Они не могли поверить, что речь идет о мальчиках, которые уже успели стать любимцами английских воинов. С ними играли в разные игры, их развлекали. Господи, они же ни в чем не виноваты!
— Милорд, — сказал, запинаясь, один стражник. — Так ли я вас понял?
— Глупцы! — закричал король. — Вы что, не слышите меня? У вас заложило уши? Я сказал: казнить и принести мне их головы!.. Проклятые шотландцы решили сыграть со мной шутку, но я сам пошучу с ними… Что вы стоите? Хотите, чтоб и ваши головы слетели с плеч?! Отправляйтесь!
Стражники ушли.
Вскоре они вернулись с окровавленными головами казненных, и, когда Эдуард увидел, что сделано по его приказу, ярость исчезла, а пришло сожаление. Он не знал, забудет ли когда-нибудь эти жуткую картину — две светловолосые мальчишечьи головы…
Так нужно было сделать, старался он унять угрызения совести. Другого пути не было. Я не мог проявить мягкотелость. Порою необходимо быть жестоким… А теперь на Бервик! Мы возьмем его штурмом! Кровь кипит!..
Он почувствовал себя солдатом, воином, — он стал им! О, он еще поспорит с дедом и, возможно, превзойдет его!.. С этой поры он должен побеждать. Только побеждать!..
Англичане сумели овладеть Бервиком с удивительной быстротой и легкостью. И, оставив там гарнизон, король поспешил к замку Бамборо, — в нем не остывал воинственный дух. Жестокий дух войны.
Его войско отогнало шотландцев от замка, он убил их предводителя и поспешил в покои Филиппы, которая невозмутимо, как она и говорила ему, ждала его, уверенная, что он придет на помощь и победит.
Они страстно обняли друг друга.
— Бервик у нас в руках, — сказал он. — Я выполнил то, за чем привел сюда войско. Завтра я возьму тебя в Бервик, и ты проедешь с триумфом по его улицам.
— О Эдуард, я горжусь тобой!
Он решил рассказать ей о казни двух мальчиков, потому что не хотел, чтобы она услышала об этом от кого-то другого. Попытался объяснить и оправдать себя.
— Они хотели хитростью заставить меня уйти от Бервика, — говорил он, — и я чуть было не поддался им, чуть не выполнил то, чего они от меня ожидали. Но потом понял, что не должен делать этого.
— Конечно, не должен. Ты поступил правильно.
— Меня охватило безумие. Я был вне себя от мысли, что остаюсь там в то время, как ты в опасности… здесь.
— Но этот замок хорошо укреплен. Мне ничто не грозило.
— Все равно я боялся за тебя и в бешеной злобе приказал казнить заложников.
— Заложников?.. Ты хочешь сказать, этих мальчиков?
Он видел, как она содрогнулась.
— Да. Я ни о чем не мог думать, кроме как об опасности, которой ты подвергалась. И еще об обмане… Это было какое-то умопомрачение… На меня словно что-то нашло…
Она тщетно пыталась скрыть ужас, заполонивший ее душу. Каково матери этих мальчиков, потерявшей сразу двоих сыновей?
— Филиппа, — повторил он, — все произошло потому, что тебе грозила опасность. Ты… моя любимая…
Она почувствовала, что понимает его состояние, и ей стало немного легче. Совсем немного.
— Да, — поспешно сказала она, — это война. Все зло исходит от войны.
— Ты права, — согласился он. — Наверное, так.
Он хочет забыть… он забудет… Заставит себя… Ведь так было нужно… Зато больше никто не посмеет его обманывать. Ни теперь, ни впредь… Жестокость помогла ему победить сомнения… и противника…
Да, он одержал верх — взял Бервик. Ступил на дорогу побед, по которой пойдет и дальше. Он продолжает мужать, и последние дни очень помогли ему в этом.
Люди станут дрожать при упоминании его имени. Он должен вызывать у них те же чувства, что и его дед. В Англии будет два Великих Эдуарда.
* * *
А Бервик останется английским навсегда — так они условились с Эдвардом Бейлиолом… На мгновение Эдуарда кольнула мысль, что он совершенно не думает о Джоанне. Как она? Где? Что с ней будет, после того как он, ее брат, принял сторону врага?.. Он мотнул головой, отгоняя неприятные мысли и досадные вопросы.
Как бы то ни было, он отплатил за позорный шотландский поход. Ох, как давно это было! Появился другой — новый Эдуард, кто будет их держать в страхе и повиновении, он вдолбит это в их упрямые головы… Сейчас он выполнил то, что наметил, и шотландцы будут знать: английский король слов на ветер не бросает.
Теперь, когда цель достигнута, скорее к детям. Как они там?
Филиппа была счастлива, что вернулась к детям. О казненных по приказанию мужа она больше не упоминала, и тот был рад этому и убеждал себя, что солдат должен быть готов к жестокости и нечего говорить о смерти двоих, если в сражениях гибнут сотни и тысячи…
Когда они прибыли в замок Кларендж, их поразило отсутствие людей и тишина — ощущение заброшенности, запустения. Филиппу охватил страх: где дети? Что с ними?
Эдуард гневно закричал:
— Стража! Где она?.. Где слуги?! Свита!
Филиппа бросилась в детскую.
Трехлетний сын сидел на полу и играл с оловянными тарелками: подбрасывал их вверх и разражался радостными воплями, если удавалось поймать. Изабелла, которой едва исполнился год, ползала возле брата, рискуя попасть под летящую тарелку. Дети были неумыты, в грязной, покрытой пятнами одежде, местами порванной, — но веселились от души.
Королева бросилась к дочери, схватила на руки, та закричала от негодования, Эдуард, узнав мать, радостно подбежал и прижался к ней.
Филиппа обнимала детей, разглядывала их, ощупывала, с облегчением узнавая, что они, благодарение Господу, здоровы и невредимы. И, по-видимому, сыты, судя по личикам и испачканной едой одежде.
Король немедленно созвал в зал всех, кто был в замке, и потребовал объяснить, что тут происходит. Ответом было молчание. Эдуард пригрозил, что, если не получит ответа, это может стоить многим головы, ибо они заслужили самое суровое наказание за то, что бросили королевских детей на произвол судьбы.
Наконец один слуга осмелился заговорить:
— Милорд, нам всем стало известно, что никто не получит за службу никакого вознаграждения, потому что денег в казне нет и не будет.
— Это чистая правда, нам ничего не давали, даже чтобы купить пищу для тех, кто живет в замке, — поспешил добавить другой слуга. — Мы должны были одалживать у жителей по соседству, и если те не соглашались, то отбирали, и они были недовольны.
— Как? — вскричал король. — Ты хочешь сказать, вы грабили сельских жителей здесь, в округе, чтобы прокормить себя и… моих детей?!
— Это так, милорд. У нас ведь не было денег, чтобы покупать.
— Какое унижение! Клянусь, виновные поплатятся головой! Те, кто посмел с пренебрежением отнестись к своим обязанностям.
Снова наступило молчание.
Филиппа посчитала своевременным вмешаться. Она сказала:
— Дети, слава Богу, здоровы и, мне кажется, сыты. Только их следует хорошенько вымыть и переодеть. Я сама займусь этим… Что касается виноватых, милорд, то, думаю, достаточно будет для них, если вы откажете им от службы и они больше нигде не найдут достойной работы. Мы же призовем других на их место, и немедленно.
Гнев еще бушевал в душе Эдуарда, но он вспомнил о двух обезглавленных по его велению мальчиках — невинных жертвах приступа безудержной ярости — и сказал себе, что должен научиться обуздывать чувства, иначе вся последующая жизнь будет состоять из угрызений совести.
Он повернулся к Филиппе.
— Оставляю на твое усмотрение придворных и слуг, — сказал он. — А я позову окрестных жителей и послушаю, что они расскажут о том, как с ними поступили. И возмещу им убытки… Эй, вы слышите меня? — обратился он к присутствующим. — Если я еще узнаю о вашем недостойном поведении по отношению к местным жителям, пеняйте на себя. Пощады во второй раз вам не будет!..
При опросе пострадавших выяснилось, что общий урон, который они потерпели, равен примерно пяти фунтам, и Эдуард распорядился выплатить их тотчас же из королевских денег.
Филиппа поклялась никогда больше не оставлять детей без своего присмотра. Но и с мужем она не хотела, да и не могла разлучаться надолго, а потому ей надо молиться и молиться, чтобы царил мир и Эдуарду не приходилось бы отправляться ни в какие военные походы.
Однако она понимала, что наступит час — и он не так уж далек, — когда снова ей придется встать перед трудным выбором, и что она тогда решит, одному Богу известно.
* * *
Вскоре, к своей великой радости, она поняла, что забеременела в третий раз. Эдуард тоже был вне себя от счастья, ему было мало двоих детей, он хотел, чтобы их народилось как можно больше, и чувствовал, у него хватит любви на всех. Пока же не переставал гордиться маленьким Эдуардом и души не чаял в крошке Изабелле.
Филиппа любила смотреть, как он играет с детьми, когда у него появляется свободное время. Она видела, общение с ними его не тяготит, и ей тоже хотелось, чтобы их стало больше.
После захвата англичанами Бервика в войне с Шотландией наступила передышка, во время которой они весело отпраздновали Рождество в замке Уоллингфорд. Филиппа к этому времени была уже на сносях.
Ко времени рождения ребенка королевский двор переехал в Лондон, и младенец появился на свет во дворце Тауэр. Возможно, поэтому Филиппа захотела назвать его, а вернее ее, потому что снова родилась девочка, по имени ее маленькой тетки Джоанной, родившейся тоже здесь, но живущей сейчас с мужем Давидом в изгнании во Франции в замке Гейяр под покровительством короля Филиппа VI.