— Как тебя зовут, киска?
— Да будет им известно, каково бы ни было имя их покорной слуги, это не имеет ни малейшего значения, и они могут звать ее, как им заблагорассудится, — она все равно будет более чем довольна.
— Ладно, ладно. Говори со мной как с равным.
— У меня нет настоящего имени. Чаще всего мне говорят: «Эй, ты!»
— Хорошо, тогда я буду звать тебя Киска. Тебя это устраивает? Ты в самом деле похожа на котенка.
На щеках у нее появились ямочки.
— Да, сэр! Это гораздо более приятно, чем «Эй, ты».
— Логично, в таком случае отныне ты — Киска. Можешь сказать об этом всем и больше не откликайся на «Эй, ты!» Скажи, что имя присвоено тебе официально Главным Исследователем, а если кто-нибудь усомнится, то пусть спросит у Главного Управляющего. Если осмелится.
— Да, сэр. Спасибо, сэр. Киска, Киска, — повторяла она на разные лады, как бы запоминая, потом вдруг хихикнула. — Чудесно!
— Я рад за тебя. Это мой завтрак?
— Да, сэр.
Он перекусил прямо в постели, предлагая ей куски, и догадался, что она ожидала этого или, по крайней мере, того, что он разрешит ей поесть. Пищи было вдоволь и четверым; вдвоем им удалось осилить приблизительно треть порции. Затем Хью обнаружил, что Киска вознамерилась помочь ему в ванной. Он отказался от ее услуг.
Немного погодя, когда Хью уже собирался приняться за порученное дело, он вдруг спросил:
— А чем ты будешь заниматься теперь?
— Я вернусь в помещение для прислуги, сэр, как только вы отпустите меня. А возвращусь, когда вы будете ложиться спать… или когда прикажете.
Он уже хотел было сказать ей, что она очаровательна, и что он почти сожалеет, что отключился накануне ночью, и что он больше не нуждается в ее услугах… но остановился. Ему в голову вдруг пришла мысль.
— Послушай, ты знаешь высокую прислугу по имени Барбара? Она вот настолько выше тебя. Она появилась здесь примерно две недели назад, и у нее есть дети, близнецы, родившиеся совсем недавно.
— О, конечно, сэр. Дикарка.
— Да-да. Это она. Ты знаешь, где она?
— О да, сэр. В палате для лежачих. Я очень люблю ходить туда и смотреть на малышей, — она погрустнела. — Как это, должно быть, прекрасно…
— Да. Ты не можешь передать ей записку?
Киска задумалась.
— Но она не сможет понять. Она ведь совсем дикая и даже говорить еще толком не умеет.
— М-м-м… Черт возьми. Впрочем, может быть, это и к лучшему. Подожди минутку.
В его комнате был стол. Он подошел к нему, взял одну из замечательных ручек — они не оставляли клякс, не могли исписаться и казались сплошным куском металла — и отыскал листок бумаги. Затем торопливо написал записку Барбаре, в которой осведомился о здоровье ее и близнецов, описал свое необычное возвышение, сообщил, что вскоре он как-нибудь ухитрится увидеться с ней, наказал не волноваться и терпеливо ждать и заверил ее в том, что его чувства к ней по-прежнему горячи.
В конце записки Хью приписал:
«Р. S. Податель сей записки — девушка по имени Киска; если только она невысока, с хорошо развитой грудью, блондинка в возрасте лет четырнадцати. Она моя согревательница постели — это ничего не значит, а у тебя, конечно, сразу начнут закрадываться всякие подозрения, злючка ревнивая! Я собираюсь оставить ее при себе, чтобы связываться с тобой это моя единственная возможность. Постараюсь писать каждый день, и каждый день буду ожидать ответа от тебя. Если сможешь, конечно. А если кто-либо сделает что-нибудь, что тебе не понравится, — сообщи мне, и я тут же пришлю его голову на блюде. Кажется, у меня есть такая возможность. Все обстоит довольно неплохо. Посылаю тебе также бумагу и ручку. Люблю, люблю, люблю. Твой Хью.
P. P. S. Полегче со Счастьем. Оно вызывает привыкание».
Он передал девушке записку и принадлежности для письма:
— Ты знаешь Главного Управляющего в лицо?
— О да, сэр. Я согревала его постель. Дважды.
— Вот как? Удивительно.
— Почему, сэр?
— Ну, я думал, что подобные вещи его не интересуют.
— Вы имеете в виду то, что он оскоплен? Но некоторые старшие слуги все равно любят, чтобы им согревали постель. Мне больше нравится бывать у них, а не наверху: меньше беспокойства и можно спокойно выспаться. Главный Управляющий обычно не посылает за согревательницами, хотя иногда просто проверяет нас и учит, как вести себя в постели, перед тем как допустить нас наверх, — Киска добавила: — Понимаете, он неплохо разбирается в таких вещах, потому что когда-то сам был жеребцом, — она взглянула на Хью с невинным любопытством. — А правда то, что о вас рассказывают? Могу я спросить?
— Э-э-э… не можешь.
— Прошу прощения, сэр, — растерялась она. — Я не хотела ничего плохого, — она со страхом взглянула на хлыст и потупила глаза.
— Киска!
— Да, сэр?
— Видишь этот хлыст?
— О, конечно, сэр…
— Так вот, ты никогда — слышишь, никогда — не попробуешь его на себе. Обещаю тебе. Никогда. Мы с тобой друзья.
Лицо ее просветлело, и в этот момент она казалась не только хорошенькой, а просто-таки ангельски прекрасной.
— О, не знаю, как вас и благодарить, сэр!
— И еще одно. Единственный хлыст, которого тебе отныне следует опасаться, — это хлыст Главного Управляющего. Поэтому держись от него подальше. А если тебя тронет кто-нибудь из обладателей «малых хлыстов», то скажи ему, что он заработает моего, гораздо большего хлыста. Кто не поверит — пусть осведомится у Главного Управляющего. Ты поняла меня?
— Да, сэр, — она, казалось, была вне себя от радости.
«Слишком уж рада», — решил Хью.
— Но старайся не попадать в беду. Не совершай ничего такого, за что можно получить удар хлыста, — или мне придется послать тебя к Управляющему, чтобы он высек тебя как следует, он этим славится. Но до тех пор пока ты прислуживаешь мне, не позволяй никому, кроме него, наказывать тебя. А теперь ступай и отнеси записку. Увидимся вечером, часа через два после вечерней молитвы. Если захочешь спать, приходи раньше и ложись.
«Надо не забыть распорядиться, чтобы для нее здесь поставили маленькую кровать», — напомнил он себе.
Киска коснулась рукой лба и вышла. Хью отправился в свой кабинет и остаток дня провел за изучением алфавита и переводом трех статей из Британской Энциклопедии. Он быстро обнаружил, что его словарный запас недостаточен, и послал за одним из своих учителей, чтобы использовать его в качестве толмача. Однако Хью быстро убедился, что некоторые вещи требуют бесконечных объяснений и комментариев, так как содержание понятий за прошедшие века радикально изменилось.
Киска тем временем отправилась прямо к Главному Управляющему в кабинет, доложила обо всем и отдала записку и принадлежности для письма. Мемток был серьезно озадачен: он, по всей вероятности, располагал важнейшим обвинительным документом, но не было никакой возможности узнать, о чем же в нем сообщается. Правда, ему пришло в голову, что тот, второй… как бишь его… Юкк, Джук? Что-то в этом роде… наверное, мог бы прочесть эти каракули. Но, во-первых, неизвестно, умеет ли дикарь читать, во-вторых, даже хлыст не гарантировал бы того, что тот честно переведет содержание письма.
Искать помощи у Джо даже не пришло Мемтоку в голову. Равно как и просить содействия у этой толстухи — новой согре-вательницы постели Их Милости. Но был во всей истории и еще один интересный аспект: неужели женщина-дикарка в самом деле умеет читать, а возможно, и более того, — в состоянии написать послание в ответ?!
Он сунул записку в копир, затем отдал ее девушке.
— Все в порядке. Отныне ты — Киска. И веди себя точно так, как он велел, — не позволяй никому наказывать тебя и распусти об этом слух. Я хочу, чтобы все узнали. Но чтобы ты не забывалась… — он тронул для острастки ее хлыстом так, что Киска подскочила от боли. — Помни, что этот хлыст всегда ждет тебя, если ты в чем-нибудь ошибешься.
— Ничтожная слышит и повинуется!
Вечером Хью вернулся из столовой для старших слуг довольно поздно, так как застольная болтовня затянулась надолго. Войдя в спальню, он обнаружил, что Киска, свернувшись калачиком, спит у его постели. Тут он вспомнил, что забыл попросить еще одну кровать.
В крепко сжатом кулачке девушки виднелся листок бумаги. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он вытащил записку и стал читать.
«Мой милый!
Каким неизъяснимым счастьем для меня было увидеть строки, написанные твоей рукой! От Джо мне стало известно, что ты в безопасности, но я ничего не слышала о твоем продвижении и не представляла, знаешь ли ты о близнецах. Сначала о них: оба растут как на дрожжах, оба как две капли воды похожи на своего отца, у обоих его «ангельский» характер. По моим прикидкам, родились они по три килограмма каждый. Их взвешивали после родов, но здешние меры веса мне неизвестны. Теперь немного о себе. Относятся ко мне как к знаменитой племенной корове, стараются не причинять никаких волнений, а медицинское обслуживание, которого меня удостоили, было на удивление хорошим. Как только у меня начались схватки, мне тут же дали какое-то питье, и потом я совершенно не испытывала боли, хотя отчетливо воспринимала все подробности родов, но так, как будто это происходило не со мной, а с кем-то другим. Таким образом, все случилось без малейших неприятных ощущений и даже наоборот, настолько легко, что я бы, кажется, теперь рожала каждый день. Особенно если бы у меня каждый раз рождались такие прелестные малыши, как Хью и Карл Джозеф.
Что же до остального, то жизнь моя довольно скучна. Изо всех сил штудирую Язык. Молока у меня в избытке, я даже делюсь с девушкой на соседней кровати, которой не хватает своего. Правда, наши с тобой малыши большие обжоры.
Я буду терпеливо ждать. Ничуть не поражена твоим быстрым повышением. И зная тебя, не удивлюсь, если через месяц ты станешь тут самым главным. Я полностью уверена в своем муже. Мужчине. Какое это приятное слово: муж…
Теперь о Киске. Не верю я твоим бойскаутским клятвам, развратник ты несчастный. Твой послужной список показывает, что ты всегда готов воспользоваться неопытностью юной девушки. А она очень хорошенькая.
Теперь серьезно. Милый, я знаю, насколько ты благороден, и ни на миг не заподозрила дурного. Но даже если бы твое благородство в какой-то момент изменило тебе, я бы не осуждала тебя, принимая во внимание те функции, которые призвана выполнять Киска. Я имею в виду, что твое сближение с ней не будет чем-то из ряда вон выходящим, ведь это ее профессия.
Если ты не сдержишься, я не буду ревновать тебя к ней, во всяком случае сильно, но я бы не хотела, чтобы ваши отношения стали прочными, по крайней мере настолько, чтобы ты забросил меня. Учти, я довольно быстро восстанавливаю силы и желания. Но я ни в коем случае не настаиваю, чтобы ты избавился от нее, поскольку она — единственная возможность для связи. Будь добр с ней, она чудесное дитя. Впрочем, я знаю, что ты всегда очень добр со всеми.
Я буду писать каждый день и, если не получу ответной весточки, буду плакать в подушку от смертельной тревоги за тебя. До свидания, мой любимый ныне, и присно, и во веки веков.
Б.
P. S. Это пятно — отпечаток ножки маленького Хью».
Хью нежно поцеловал письмо и лег в постель, прижимая его к себе. Киска так и не проснулась.
Глава четырнадцатая
Хью обнаружил, что чтение и письмо на Языке даются ему довольно легко. Написание было фонетическим. Для каждого звука имелось соответствующее буквенное обозначение. Непроизносимых букв не было, как не было и никаких исключений в произношении или написании слов. Если выговор не соответствовал тексту, то имелись специальные знаки, указывающие на необходимое изменение звука. Своей логичностью и свободой от ловушек строй Языка напоминал эсперанто. Таким образом, как только был выучен 47-буквенный алфавит, Хью мог написать и прочитать любое слово.
Печатные буквы сильно напоминали рукописные, поэтому страницы книг выглядели так, будто их от руки заполнил какой-то опытный писец. Хью не удивился, обнаружив, что буквы похожи на арабские, а посмотрев соответствующую статью в Британнике, еще раз убедился, что скорее всего этот алфавит развился из арабского письма его времени. Около полудюжины букв вообще не претерпели никаких изменений, некоторые изменились не сильно. Имелось много новых букв, которые обозначали звуки, отсутствующие в языке XX века. Проконсультировавшись еще раз в Британнике, Хью понял, что основные корни Языка были арабскими, французскими, суахили и еще Дядя знает какими. Подтвердить этого он не мог, поскольку словаря, отражающего исторические изменения в лексике, не существовало, похоже, вовсе. А его учителя, кажется, были свято убеждены в том, что Язык всегда являлся таким, каким они знали его. Они даже понятия не имели ни о каких изменениях.
Впрочем, эти изыскания представляли чисто теоретический интерес. Хью не знал ни арабского, ни французского, ни суахили. В школе он немного учил латынь и еще меньше — немецкий, а в последние годы пытался учить русский. Поэтому он не обладал знаниями, достаточными для выяснения истоков Языка. Им руководило сугубо человеческое любопытство.
Но даже на удовлетворение простого любопытства Хью не имел права тратить драгоценное время. Если он хотел ублаготворить Их Милость, то ему нужно было чем-то заинтересовать того — в данном случае переводами, — чтобы тот разрешил ему повидаться с Барбарой, Это значило, что он должен буквально завалить Понса материалами. Хью работал не покладая рук.
На второй день своего назначения Хью попросил, чтобы ему прислали Дьюка, и Мемток удовлетворил его просьбу. Вид у Дьюка был довольно измученный, под глазами мешки, но на Языке он говорил, хотя и не так хорошо, как его отец. Видимо, он имел больше ссор с учителями, чем его отец; его настроение колебалось от безнадежности до мятежности, он довольно заметно хромал.
Мемток не имел абсолютно ничего против того, чтобы передать Дьюка в Департамент Древней Истории.
— Только рад буду избавиться от него. Для жеребца он чудовищно велик, а ни на что другое, по-видимому, не годен. Конечно, пусть работает у тебя. Не переношу слуг, которые слоняются без дела и только дармоедствуют.
И Хью взял сына к себе.
Дьюк окинул взглядом апартаменты Хью и присвистнул:
— Ну и ну! Я вижу, ты из дерьма ухитрился выбраться, благоухая как роза. Как это ты?
Хью объяснил ему ситуацию.
— Вот поэтому я и хотел бы, чтобы ты перевел статьи, касающиеся юриспруденции и родственных ей отраслей знания, — это, должно быть, удастся тебе лучше всего.
Дьюк упрямо сжал кулаки.
— Засунь их себе знаешь куда?
— Дьюк, оставь свой вызывающий тон. Ведь это прекрасная возможность для тебя.
— А что ты сделал для матери?
— А что я мог сделать? Встречаться мне с ней не разрешают, как и тебе. Сам знаешь. Джо уверяет меня, что она не только шикарно устроилась, но и счастлива.
— Так говорит он. Вернее, говоришь ты, что говорит он. А я хотел бы убедиться собственными глазами. Я, черт возьми, настаиваю на этом.
— Настаивай сколько хочешь. Пойди скажи Мемтоку. Но хочу предупредить заранее: я не смогу защитить тебя.
— Я и так знаю, что мне скажет и что сделает этот маленький грязный недоносок, — Дьюк поморщился и потер больную ногу. — Именно ты должен побеспокоиться обо всем. Раз уж ты так ловко устроился, тебе и карты в руки. Используй хотя бы часть своей власти на то, чтобы защитить мать.
— Дьюк, я ничего не в состоянии сделать. Со мной обращаются так же хорошо, как с породистой лошадью, например. И потребовать я имею право примерно столько же, сколько та самая лошадь. Если будешь сотрудничать со мной, я могу помочь тебе получить свою долю хороших условий: удобное жилье, мягкое обращение, легкую работу. Но мне ни в малейшей степени не подвластна жизнь женской половины, и я скорее, наверное, смог бы слетать на луну, чем добиться того, чтобы Грейс перевели сюда. Ты ведь знаешь, что порядки у них здесь, как в гареме.