Георг Людвиг был мстительным человеком, его жена убедилась в этом на собственном опыте. Он ненавидел утонченность, и единственным эстетическим удовольствием, доступным ему, была музыка. В результате его оперный театр ничем не уступал Венскому.
Георг Людвиг прошел в то крыло дворца, которое отвел матери, и рывком открыл дверь. Ее фрейлины сидели и болтали. Он не сказал им ни слова, а только нахмурился, и дамы исчезли.
Он не поцеловал матери руку, а лишь слегка кивнул и развалился на стуле у ее постели, так вытянув ноги, что каблуки остались на ковре. Сам же уставился на носки сапог, будто ему было интереснее смотреть на них, чем на мать.
«Как мы умудрились вырастить такого сына? – в очередной раз удивилась София. – Если бы я не родила его сама, то сказала бы, что нам его подкинули. Как мы позволили ему вырасти таким неизящным, необаятельным, невоспитанным? Хотя, конечно, он отличный солдат и, как теперь выяснилось, умеет править государством».
– Очень мило, Георг Людвиг, что ты приехал, – проговорила она с некоторым ехидством. – Очень мило, что ты откликнулся на просьбу матери.
– У меня сегодня нет важных дел.
– Что ж, тогда я должна быть благодарна и за это, – иронически усмехнулась она.
Он недовольно хмыкнул.
– Какое у вас дело?
– Ты не спросил, как я себя чувствую.
– Вам наверняка лучше, разве нет? Вы бы не стали меня звать, если бы были больны. Так зачем я вам понадобился?
– Вероятно, чтобы поговорить с тобой о вежливости.
Георг Людвиг пренебрежительно фыркнул. Так, наверно, фыркают в конюшне. А он ведет себя в присутствии внучки английского короля, словно конюх! Что о нем подумают в Англии, если он когда-нибудь поедет туда? А ведь если он туда поедет, то как… король! Она вспомнила Карла, своего кузена, скитавшегося по континенту до того, как в Англии произошла реставрация монархии. Карл был обаятельным. Вот кто истинный Стюарт! А Георг Людвиг… ну, кто поверит, что этот неуклюжий, мордатый ганноверец имеет отношение к династии Стюартов? Что подумают о нем англичане!
– Нет смысла задавать вопросы, когда знаешь ответ.
– Возможно, ты слишком занят смыслом и забываешь о чуткости.
– Чего?
«Мой сын! – подумала она. – И это мой сын!»
Надо срочно приступать к делу, пока он грубо не оборвал ее и не заявил, что у него полно забот и ему некогда тратить время попусту.
– Я хотела поговорить с тобой о Георге Августе.
Георг Людвиг еще больше насупился: он не любил сына. Его отношения с женой очень быстро пошли вкривь и вкось, да разве могло быть иначе с таким человеком? Хотя любовником он был по-своему верным: не прогонял фавориток, даже когда они теряли внешнюю привлекательность.
– Что ты хочешь сказать о нем?
– Он уже не мальчик.
– Я хорошо знаю его возраст.
– Ему пора жениться.
– Жениться?
– Почему бы и нет. Ему нужна жена. Он должен иметь сыновей.
Георг Людвиг молчал, размышляя о сыне. Он его терпеть не мог. Наверно, потому, что парень напоминал мать. Он был почти красивым, и несмотря на то, что волосы у него были светлые, а у матери – темные, сходство бросалось в глаза.
91Ростом сын не вышел; он уродился в мать – такой же маленький, аккуратненький, стройный. К тому же у парня проявилась какая-то французская манера жестикулировать. Георгу Людвигу нравилось, когда парки устроены на французский манер, но его беспокоило, что сын перенял французские манеры. Совершенно очевидно, что он унаследовал их от матери, ведь она наполовину француженка. Короче, сын постоянно напоминал Георгу Людвигу посаженную в тюрьму жену.
– У вас есть кто-то на примете?
– Да, Каролина Ансбахская.
– Что? Приемная дочь сестры?
– А почему бы и нет? Нам надо действовать быстро, потому что эрцгерцог Карл уже занял боевые позиции.
– Вы имеете в виду, что он сделал ей предложение?
– Да, и сейчас она обдумывает, стоит ли его принимать.
– Дура она, что раздумывает.
– Почему?
– У нее не будет другого такого шанса.
– Откуда ты знаешь? Австрия считает ее подходящей партией, а коли так, то почему она не подойдет Ганноверу?
– Парень еще не готов к браку.
– Ему почти двадцать один.
– Он, похоже, отстает в развитии. Он еще ребенок.
– Георг Людвиг, как ты можешь такое говорить?
– Да он манерничает! Наряжается! Машет руками!
– Право же, он грациознее, чем его отец.
– И вы думаете, что от этого он становится мужчиной?
– Я считаю, что он вполне взрослый для брака, и Каролина будет для него хорошей женой. А ты что скажешь? Предупреждаю, надо действовать быстрее, не откладывая надолго.
Георг Людвиг хрюкнул.
– Я хотела бы, чтобы ты не испускал эти свинские звуки, – взорвалась София. – Может, они понятны твоим солдатам, но не мне.
– У меня есть дела поважнее, чем думать о женитьбе Георга Августа.
– Это дело касается престолонаследия.
– Престолонаследия! Вы помешались на этой идее.
– Ты должен признать, что стать королем Англии, несомненно, более привлекательная перспектива, чем быть курфюрстом Ганновера.
– Нет! Нет. Это не для меня.
– Я удивляюсь тебе. У тебя совсем нет честолюбия?
– Я доволен своим положением.
– Доволен! Периодически воевать и жить как простой солдат? Да, я вижу, тебе вполне этого хватает. А чем ты будешь заниматься, когда поделят «испанское наследство», и престол займет победитель? За что ты тогда будешь воевать? Воевать… и потом возвращаться домой, чтобы управлять своим маленьким государством и по очереди осыпать милостями трех любовниц! Даже твой выбор любовниц вызывает смех. Шулемберг уже давно немолода и потеряла красоту, если даже когда-нибудь ее и имела. А мозгов у нее никогда не было, так что и терять нечего. Кильманзегге – дочь Клары Платен! Вполне может статься, что она, может, твоя сестра. Я, во всяком случае, нахожу, что вы похожи. Только молодая графиня фон Платен выглядит более или менее привлекательно. Но, как я слышала, у нее меньше возможностей развлекать Ваше Высочество, чем у двух других.
Едва заговорив, София поняла, что делает глупость. Но она еще не оправилась после болезни, и вид Георга Людвига, развалившегося на стуле, раздражал больше обычного. Потеряв горячо любимую дочь, она ожесточилась.
Почему София Шарлотта должна была умереть, а этот чурбан остался? Почему она теряла детей, которых любила, а те, о которых она меньше всего заботилась, оставались в живых?
Георга Людвига, судя по его виду, нисколько не тронули ее упреки. Он зевнул.
– У меня много дел, – сказал он.
– Но как ты относишься к моей мысли женить Георга Августа?
– Я займусь этим, когда буду готов.
Он зацепился ногой за стул, отодвинул его в сторону и с размаху захлопнул за собой дверь.
Что ж, придется подождать. София упрекала себя. Она еще слишком расстроена для борьбы с сыном.
Но нельзя терять времени! Она опасалась, что ее неудачное вмешательство может испортить дело, и все надежды пойдут прахом.
* * *
В своих апартаментах в Лейн-Шлоссе Георг Август примерял парик, а слуги крутились возле него.
– Ваше Высочество, вот самый подходящий. И цвет такой же, как у ваших волос.
– Мда… мда… – бормотал Георг Август, глядя в зеркало на свое тонкое, довольно красивое лицо. – Этот, пожалуй, подойдет.
Он погладил тугие локоны на парике. Парик прибавлял ему рост. Одним из величайших разочарований его жизни было то, что он не вышел ростом. Еще бы четыре дюйма – и было бы уже сносно. А если бы к этим четырем прибавить еще четыре – считался бы высоким мужчиной, часто мечтал он.
Но дюймы не прибавлялись, и ему оставалось только негодовать, что наследник ганноверского курфюрста гораздо ниже всех остальных мужчин. Кроме того, ему не разрешалось делать то, чем следует заниматься мужчинам его возраста. Его отец каждый год ведет войны, но разве он разрешает Георгу Августу поехать на войну? Конечно, нет. В один прекрасный день Георг Август станет курфюрстом Ганновера, но отец не разрешает ему принимать участие в государственных делах и готовиться к будущей роли! Георг Август ненавидел отца и не сомневался в том, что отец ненавидит его.
В комнату вошла сестра, София Доротея. Ей исполнилось семнадцать, она была на три с лишним года младше брата. Сестра уродилась очень хорошенькой. Ей очень шла хрупкость, которую они оба унаследовали от матери.
Брата и сестру связывал общий секрет. Еще когда они были детьми, Георг Август рассказал ей, почему они не видят свою мать, и они вместе строили планы ее спасения.
Догадавшись, что сестра хочет открыть ему какую-то тайну, он отпустил слуг. София Доротея ничего не умела скрывать. Сейчас она выглядела явно взволнованной.
Как только они остались одни, сестра выпалила:
– Отец отправился в Герренхаузен. У него скверное настроение.
– А он что, бывает в хорошем?
– Да, – хихикнула София Доротея, – когда уходит в спальню с дылдой-шлюхой.
– Нет, ему больше нравится общество младшей Платен.
– Но по привычке он предпочитает другую. – София Доротея оглянулась и чуть понизила голос. – Иногда я думаю, он хоть когда-нибудь вспоминает нашу мать? Ведь это случилось здесь… в этом самом Шлоссе.
– Станет он думать… Но что ты хотела мне сказать?
– Почему бабушка попросила его приехать к ней в Герренхаузен? Его общество вряд ли поможет ей выздороветь. Должно быть, есть какая-то важная причина. Как ты считаешь?
– Наверное, есть.
– Но какая?
– Понятия не имею.
– Ну, а я догадываюсь. И думаю, что права. Она хочет поговорить о тебе.
– Обо мне? Неужели он наконец решил позволить мне поехать с армией на войну?
– Конечно, нет. Ты сын… единственный сын. Тебе нельзя ездить на войну, пока ты не дашь ему наследника. Я уверена, что… если ты хоть капельку похож на нашего уважаемого отца… у тебя вполне уже мог родиться сын… А может быть, даже два или три… Но они были бы незаконными, и поэтому их не будут считать наследниками курфюрста Ганновера. Понимаешь? Если вы с отцом умрете, что будет с Ганновером?
– К чему ты клонишь?
– Георг Август, какой ты глупый! Ты тратишь слишком много времени, восхищаясь своей красотой. Бабушка хочет, чтобы ты женился… и поскорее. Она хочет, чтобы ты произвел на свет наследника. Тогда, если убьют тебя или отца, для династии не будет вреда.
– Понимаю. Но ты так мило рассуждаешь об этом.
– Я выросла здесь. А отец подал нам прекрасный пример утонченных и дипломатичных разговоров.
– По-моему, ты ненавидишь его так же, как и я.
– Я должна придерживаться моды. Все ненавидят его… кроме дылды-шлюхи, толстой курицы и, конечно, мадам фон Платен.
– Так что ты слышала?
– Слышала я мало, а догадалась о многом. Это, брат, женская интуиция. Ты в нее не веришь… как и отец. Он тоже не верит. Подумай, это тебе не повредит. Тебе пора жениться. А мне пора замуж. Отец слишком занят, потому что он солдат и развратник, ему некогда думать о нас. А бабушка не занята ни тем ни другим, и она думает. Она сейчас говорит с ним о твоих матримониальных перспективах.
– Ты чересчур романтична.
– Должен же кто-то быть романтиком в этом ужасном дворце. Бедная мама! Как я хотела бы помнить ее! Говорят, она была очаровательна. Интересно, осталась ли она такой? Однажды я видела ее портрет. Ее нарисовали в простом белом платье с цветами… Живые цветы украшали мамину голову. Она была без драгоценностей… такая красивая! Как он мог! Как он мог!
– Я помню ее в окне. Она смотрела в окно, и слезы заливали ей лицо…
София Доротея обняла брата.
– Ты пытался ее спасти, мой дорогой, храбрый Георг Август.
– Я был слишком маленьким и глупым. И плохо все продумал. Какой смысл был отставать от охотничьей кавалькады и скакать в Олден? Я надеялся схватить ее и умчаться с ней куда-нибудь.
– Это было не так глупо. Ты мог бы отвезти ее в Волфенбюттель. Там бы помогли вам.
– А вдруг бы из-за этого началась война? Об этом я не подумал.
– Ну, если бы я была там, я бы помогла вам. И бабушка Целле тоже. Бедная, печальная бабушка Целле! Она единственная, кто видится с мамой. Она рассказывает ей о нас, Георг Август… Рассказывает о наших разговорах. Я передаю через нее маме, что мы с тобой ее очень любим. Какое он имел право отнимать у нас маму?
– Теперь уже ничего не поправишь…
– Не поправишь… Она там… в тюрьме! Что должен чувствовать человек, посаженный в тюрьму на долгие годы?! И только потому, что она завела любовника. А у него тогда уже была Шулемберг.
– Он считал, что он – это совсем другое дело. Да так оно и было.
– Георг Август, не говори такого. Если мой муж изменит мне, я тоже буду ему неверна!
– А ты думаешь, у тебя скоро будет муж?
– Конечно. Они не позволят мне остаться незамужней. И хочешь, я тебе что-то скажу? Я знаю, кто он.
– Наверно, ты подслушивала под дверью.
– Я никогда не паду так низко.
– Значит, тебе подсказывает интуиция?
– Отчасти. В будущем я стану королевой Пруссии.
– Что? Ты выйдешь замуж за Фридриха Вильгельма?
– А почему бы и нет? Разве есть более заманчивая партия? Я буду недалеко от дома… И стану королевой! Подумай об этом, Георг Август.
– Я думаю о Фридрихе Вильгельме. По-моему, он совершенно не соответствует твоим романтическим мечтам. Манеры у него не лучше, чем у нашего отца.
– Ничего подобного! Мне нравится Фридрих Вильгельм, и я нравлюсь ему. Знаю, вы вечно дрались. Знаю, ты ненавидишь его. Но мне он нравится… и я нравлюсь ему. Вообще-то, он уже сказал, что женится на мне.
– Ты все выдумала.
– Нет. Но это в будущем. Сначала они найдут жену тебе, и, по-моему, я знаю, кто она будет.
– Кто?
– Каролина Ансбахская.
– Каролина Ансбахская, но…
– Тетя София Шарлотта относилась к ней как к дочери. Бабушке она тоже нравится. И готова держать пари, что тетя София Шарлотта приехала сюда, чтобы поговорить с бабушкой об этом браке. Иначе зачем бы еще она отправилась в путь в такую плохую погоду? Бедняжка нашла здесь свою смерть.
– Не думаю, что Каролину сочтут подходящей для меня.
– Она неподходящая? Да ей сам король Испании сделал предложение!
– Король Испании?
– Знаю, он еще не король. Ему сначала надо победить в этой войне. Но во всяком случае, он сын императора. Так что если Каролина хороша для него, почему она нехороша для тебя?
– Но если он сделал ей предложение, то она его примет. Она будет дурой, если не сделает этого.
– Кто знает? И все же… раз для короля Испании она хороша, то, наверное, и для тебя сойдет, а? И если бы она отказала королю Испании и приняла предложение наследника ганноверского курфюрста, это было бы триумфом! Правда?
Георг Август поглядел в зеркало, поправил парик. София Доротея расхохоталась.
– Вижу, сватовство испанского короля придало привлекательности Каролине, – сквозь смех проговорила она.
* * *
Георг Людвиг с большим вниманием отнесся к предложению матери, чем она полагала. Георгу Августу действительно пора жениться. Ему двадцать один, и раз он плодит незаконных сыновей, то с таким же успехом может произвести одного-двух законных. Рано или поздно придется разрешить ему идти на войну, а там всегда есть риск быть убитым. Сам Георг Людвиг никогда не прятался от смерти. Половина удовольствия от войны была бы потеряна, если бы он укрывался от опасности. И хотя он презирал сына, у него не было оснований считать его трусом. Георг Август уже много раз просил отца дать ему отряд, чтобы он командовал им на войне.
Да, его пора женить.
Что касается Каролины Ансбахской, он слышал о ней хорошие отзывы. Сестра вырастила ее и была о ней очень высокого мнения. Она сможет жить в согласии с его матерью, и к тому же Каролина – здоровая молодая девушка.
У него самого было только двое детей, о чем он весьма сожалел. Если бы его семейная жизнь сложилась нормально, как у матери с отцом, у него сейчас был бы целый выводок детей, а это очень мудро для правителя. Георг Людвиг не видел жены уже одиннадцать лет. Разоблачив адюльтер, он развелся с ней, выслал из Ганновера и отправил в тюрьму доживать остаток дней. Он не желал больше ее видеть и не собирался выпускать на свободу. Георг Людвиг не испытывал ни малейших угрызений совести из-за того, что он так обошелся с женой. Но понимал, что ничего не будет хорошего, если Георга Августа ждет подобная катастрофа в семейной жизни.