2
«Ротмистра СУШКОВА сотрудник „НАГОВСКИЙ“ РАПОРТ ЧЕНСТОХОВСКИИ И СЕДЛЕЦКИЙ КОМИТЕТЫ СДКПиЛ ПРОВЕЛИ СВОИ ЗАСЕДАНИЯ, В КОТОРЫХ ПРИНЯЛИ УЧАСТИЕ СЕКРЕТАРЬ ГЛАВНОГО ПРАВЛЕНИЯ ПАРТИИ, РЕДАКТОР ЦО „ЧЕРВОНЫ ШТАНДАР“ ДЗЕРЖИНСКИЙ, В ПОДПОЛЬЕ – „ЮЗЕФ“ ДОМАНСКИЙ; ПРОШЛЫЕ КЛИЧКИ, ИЗВЕСТНЫЕ В РАБОЧЕЙ СРЕДЕ ДО ЕГО ПЕРВОГО, ВТОРОГО И ТРЕТЬЕГО АРЕСТОВ,
– «ПЕРЕПЛЕТЧИК», «АСТРОНОМ». В ЗАСЕДАНИЯХ УЧАСТВОВАЛ ТАКЖЕ ЧЛЕН ГЛАВНОГО ПРАВЛЕНИЯ АДОЛЬФ ВАРШАВСКИЙ (ВАРСКИЙ). МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА ДЗЕРЖИНСКОГО И ВАРШАВСКОГО, КОГДА ОНИ ПОСЕЩАЛИ УПОМЯНУТЫЕ ВЫШЕ ГОРОДА, УСТАНОВИТЬ НЕ УДАЛОСЬ, ПОСКОЛЬКУ ДЗЕРЖИНСКИЙ – ПО СЛОВАМ ЧЛЕНОВ КОМИТЕТА – «МАСТЕР КОНСПИРАТОРСКОГО ДЕЛА». «НАГОВСКИЙ». «Ротмистра ТУРЧАНИНОВА сотрудник „МСТИТЕЛЬ“ ФЕЛИКС ДОМАНСКИЙ, ЯВЛЯЮЩИЙСЯ, ПО СЛУХАМ, ВЕДУЩИМ ПУБЛИЦИСТОМ ГАЗЕТЫ „ЧЕРВОНЫ ШТАНДАР“, ПОЗАВЧЕРА ПОСЕТИЛ ДОМБРОВСКИЙ БАССЕЙН, ГДЕ ПРОВЕЛ ЗАСЕДАНИЕ КОМИТЕТА ПАРТИИ В КОПАЛЬНЕ „МАРИЯ“. НА РЕГЛАМЕНТЕ ДНЯ БЫЛ ВОПРОС ОБ ОБЪЕДИНЕНИИ С РСДРП. ДОМАНСКИЙ ВЫСТУПАЕТ ЗА БЕЗУСЛОВНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ С РУССКИМИ. „РОЗА ЛЮКСЕМБУРГ, – ПО ЕГО СЛОВАМ, – ТАКЖЕ АКТИВНО ВЫСТУПАЕТ ЗА САМЫЙ ТЕСНЫЙ СОЮЗ С РУССКИМИ, ПОТОМУ ЧТО БРАТСТВО ДВУХ ПРОЛЕТАРСКИХ ОТРЯДОВ НЕПОБЕДИМО И ЗАСТАВИТ ТРЕПЕТАТЬ ЦАРСКИХ, – ПО ЕГО СЛОВАМ, – ПАЛАЧЕЙ“. ПОСКОЛЬКУ ДОМБРОВСКИЙ БАССЕЙН – ЧИСТО ПРОЛЕТАРСКИЙ РАЙОН И НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ПО КОЛИЧЕСТВУ ПРЕДСТАВИТЕЛИ КУЛЬТУРНЫХ КЛАССОВ ПОДДЕРЖИВАЮТ В ОСНОВНОМ НАЦИОНАЛЬНУЮ ДЕМОКРАТИЮ (ДМОВСКИЙ, ГРАФ ТЫШКЕВИЧ И ЛЮБОМИРСКИЙ), ЗА ОБЪЕДИНЕНИЕ С РУССКИМИ ВЫСТУПАЮТ ПОЧТИ ВСЕ ШАХТЕРЫ. „МСТИТЕЛЬ“. «Ротмистра СУШКОВА
Сотрудник «БЫСТРЫЙ» В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ДЗЕРЖИНСКИЙ И, ВОЗМОЖНО, БАРСКИЙ С ТАНЕЦКИМ ПРИМУТ УЧАСТИЕ В ЗАСЕДАНИИ ЛОДЗИНСКОГО КОМИТЕТА СДКПиЛ. ТЕМА – ОБЪЕДИНЕНИЕ С РСДРП. ДЗЕРЖИНСКИЙ, ВИДИМО, ПОЕДЕТ ТУДА ОДИН ИЛИ ЖЕ С ГРАШОВСКИМ (ВОЗМОЖНО – «КУШОВСКИМ»). ИЗ КОНСПИРАТИВНЫХ КВАРТИР, ИЗВЕСТНЫХ МНЕ В ЛОДЗИ, СЛЕДУЕТ ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ НА ДОМ АКУШЕРА УРАНЬСКОГО. «Полковника ПОПОВА сотрудник „ПРЫЩИК“ РАПОРТ СДКПиЛ ОБРАЩАЕТ СЕЙЧАС ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ НА РАБОТУ С РУССКИМИ СОЛДАТАМИ, РАСКВАРТИРОВАННЫМИ В ПРИВИСЛИНСКОМ КРАЕ. БОЛЬШИНСТВО ЛИТЕРАТУРЫ ПРИХОДИТ ОТ РСДРП. ДЗЕРЖИНСКИЙ ПРОВЕЛ ТРИ ВСТРЕЧИ С ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ СОЛДАТСКИХ КОМИТЕТОВ В ПУЛАВАХ, РАДОМЕ И СЕДЛИЦЕ. НА ЗАСЕДАНИЯХ КОМИТЕТОВ, ОСОБЕННО В ПРОМЫШЛЕННЫХ РАЙОНАХ, ДЗЕРЖИНСКИЙ УДЕЛЯЕТ БОЛЬШОЕ ЗНАЧЕНИЕ ТРЕМ ВОПРОСАМ: АГРАРНЫЙ, ПО ПОВОДУ ОТНОШЕНИЯ К ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ (ВЫСТУПАЕТ ЗА АКТИВНЫЙ БОЙКОТ), И ВОЗМОЖНЫЙ СОЮЗ С ДРУГИМИ ПАРТИЯМИ (КАТЕГОРИЧЕСКИ ОТВЕРГАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ КОАЛИЦИИ С КОНСТИТУЦИОННЫМИ ДЕМОКРАТАМИ ВО ГЛАВЕ С ПРОФЕССОРОМ П. МИЛЮКОВЫМ, ЧТО ДОПУСКАЮТ РУССКИЕ С. -ДЕМОКРАТЫ ПЛЕХАНОВСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ). РАССКАЗЫВАЮТ, ЧТО ДЗЕРЖИНСКИЙ, ДАБЫ УБЕДИТЬ СЛУШАТЕЛЕЙ, КОТОРЫХ ОН САМ ЖЕ ПРИЗЫВАЕТ К ДИСКУССИЯМ И ОТКРЫТЫМ СПОРАМ, ПОДГОТОВИЛ ИСТОРИЧЕСКУЮ СПРАВКУ ПО ПОВОДУ ДВИЖЕНИЯ РУССКИХ ЛИБЕРАЛОВ. ПРОВОДИТ ЛИ ОН АНАЛОГИЮ С ДВИЖЕНИЕМ ПОЛЬСКОЙ „НАЦ. -ДЕМОКРАТ. “ ВО ГЛАВЕ С ДМОВСКИМ И ГРАФОМ ТЫШКЕВИЧЕМ, МНЕ НЕИЗВЕСТНО. ОДНАКО, ЗНАЯ МАНЕРУ ДЗЕРЖИНСКОГО, МОГУ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ОН ПРОЕЦИРУЕТ РУССКИХ ЛИБЕРАЛОВ НА ПОЛЬСКИХ. ЗАВТРА ДЗЕРЖИНСКИЙ ВЫЕЗЖАЕТ УТРЕННИМ ПОЕЗДОМ В ЛОДЗЬ В СОПРОВОЖДЕНИИ КУРЬЕРА ПАРТИИ КАЗИМЕЖА ГРУШОВСКОГО – ЮНОША ВОСЕМНАДЦАТИ ЛЕТ, ВЫСОКОГО РОСТА, С ОЧЕНЬ БОЛЬШИМИ ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ И РОДИНКОЮ НА ЛЕВОЙ ЩЕКЕ. ОЗНАЧЕННЫЙ КАЗИМЕЖ ПРИНИМАЛ УЧАСТИЕ В НАЛЕТЕ НА ШТАБ-ПУНКТ „СОЮЗА МИХАИЛА АРХАНГЕЛА“ НА ТАМКЕ, А ТАКЖЕ НА КВАРТИРУ „НАЦИОНАЛЬНЫХ ДЕМОКРАТОВ“, ВЫСТУПАЮЩИХ ЗА ПОДДЕРЖАНИЕ В КРАЕ ПРАВОПОРЯДКА И ЗА РЕШЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ ВОПРОСОВ ДРУЖЕСТВЕННЫМ ПУТЕМ. „ПРЫЩИК“ „ЛОДЗЬ РАЙОННАЯ ОХРАНА СРОЧНАЯ ДЕЛОВАЯ НЕМЕДЛЕННО ПОСТАВЬТЕ ФИЛЕРСКОЕ НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ДВОРЯНИНОМ ФЕЛИКСОМ ЭДМУНДОВЫМ РУФИНОВЫМ ДЗЕРЖИНСКИМ БЕЗ ОПРЕДЕЛЕННЫХ ЗАНЯТИЙ ГЛАВНЫМ РЕДАКТОРОМ „ЧЕРВОНЫ ШТАНДАР“ СЕКРЕТАРЕМ ЦК ПАРТИИ ВНЕШНИЙ ПОРТРЕТ ДОЛЖЕН БЫТЬ ВАШЕМ ФИЛЕРСКИМ ДЕЛОПРОИЗВОДСТВЕ ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ РОСТА ВЫШЕ СРЕДНЕГО ГЛАЗА ПРОНЗИТЕЛЬНЫЕ ЗЕЛЕНЫЕ МЯГКАЯ БОРОДА КЛИНОМ УСЫ А ЛЯ НАТУРЕЛЬ БЕЗ ФАСОНА ТЧК ВМЕСТЕ С НИМ СЛЕДУЕТ ПАРТКУРЬЕР КАЗИМЕЖ ГРУШОВСКИЙ ВОСЕМНАДЦАТИ ЛЕТ РОСТА ВЫСОКОГО С ОЧЕНЬ БОЛЬШИМИ ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ РОДИНКОЙ ЛЕВОЙ ЩЕКЕ ПРИБЫВАЮТ ВАРШАВСКИМ ПОЕЗДОМ 12.45 ТЧК ИНФОРМИРУЙТЕ ПОСТОЯННО ТЧК ПОЛКОВНИК ПОПОВ НАЧАЛЬНИК ВАРШАВСКОЙ ОХРАНЫ ТЧК“. „ВАРШАВА ПОЛКОВНИКУ ПОПОВУ ТЧК ДЗЕРЖИНСКИЙ И ГРУШОВСКИЙ ВОШЛИ В СФЕРУ НАРУЖНОГО НАБЛЮДЕНИЯ 12.52 ПОД КЛИЧКАМИ „ГЛАЗ“ И „ЯЦЕК“ ТЧК „ГЛАЗ“ ПРОЯВИЛ ОСОБУЮ ОСТОРОЖНОСТЬ И НЕ ВХОДЯ НИ С КЕМ В СОПРИКОСНОВЕНИЕ ПОСЛЕ ТОГО КАК РАССТАЛСЯ НА ПЕРРОНЕ С „ЯЦЕКОМ“ ВЗЯЛ ПРОЛЕТКУ ПОД НУМЕРОМ „17“ ПОМЕНЯЛ ЕЕ В ЦЕНТРЕ НА ПРОЛЕТКУ ПОД НУМЕРОМ „95“ А ЗА СИМ ОТОРВАЛСЯ ОТ ФИЛЕРСКОГО НАБЛЮДЕНИЯ ИСПОЛЬЗУЯ ПРОХОДНЫЕ ДВОРЫ ТЧК „ЯЦЕК“ ВОШЕЛ В СОПРИКОСНОВЕНИЕ С ИЗВЕСТНЫМ ОХРАНЕ ПАРТИЙЦЕМ НИКОНЕНКО ВМЕСТЕ С КОИМ ОТПРАВИЛСЯ НА КОНСПИРАТИВНУЮ КВАРТИРУ СДКПиЛ ПО АДРЕСУ ВСПУЛЬНА ПЯТЬ ТЧК ОТТУДА ОН ВЫШЕЛ В СОПРОВОЖДЕНИИ „ГРЫЖИ“ СОСТОЯЩЕГО СЕКРЕТНЫМ СОТРУДНИКОМ ОХРАНЫ И ПРИ ЭТОМ ЧЛЕНОМ КОМИТЕТА ПАРТИИ НА МАНУФАКТУРЕ ЗИЛЬБЕРА ТЧК НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ГРУШОВСКИМ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ТЧК ПОРУЧИК РОЗИН ТЧК“. „ЛОДЗЬ ДЕЛОВАЯ СРОЧНАЯ ПОРУЧИКУ РОЗИНУ НЕМЕДЛЕННО ЗААРЕСТУЙТЕ ГРУШОВСКОГО ТЧК ПОЛКОВНИК ПОПОВ ТЧК“.
Лодзинский комитет социал-демократии Королевства Польского и Литвы должен был собраться на конспиративной квартире зубного врача Януша Вашинского.
Дзержинский приехал с дневным поездом («Прыщик» сообщал верно), в вагоне третьего класса, духота невероятная, поэтому глаза слезились, в груди то и дело закипал мокрый кашель. На людях кашлять совестился – боялся кровохарканья, это всегда вызывало эмоции окружающих, которые он не переносил: в общем сострадании есть нечто унижающее, жалость обязана быть скрытой, женственной, что ли, тогда только она не расслабляет, а, наоборот, помогает не сломаться, выжить.
Ехал вместе с Дзержинским его ученик, Казимеж Грушовский, юноша еще; сжимался, когда Дзержинский начинал синеть, сдерживая приступ кашля, советовал по-детски доверчиво:
– Юзеф, попробуйте глубоко вдохнуть носом, мама говорила, это останавливает самый тяжелый хрип.
Дзержинский покорно «вдыхал носом», силился улыбаться, представляя свое лицо со вздувшимися на висках жилами и запекшимися губами, и думал, что Адольф Варшавский был прав, когда отговаривал его ехать в Лодзь.
На перроне он с Грушовским расстался, попросил Казимежа побывать в трех кружках – у текстильщиков, металлистов и железнодорожников: товарищи только что провели забастовки, надо было получить материалы для «Червоного штандара» – Дзержинский просил редакцию задержать верстку второй полосы и оставить место для этой информации.
– Больше подробностей, – сказал Дзержинский, когда они вышли из вагона. – Нужны факты: занижение расценок, произвол администрации. Меньше общих слов. Я назову тебе адреса двух наших запасных явок, Казимеж: Пивна, шесть, спросить Збышка Лемеха, передать ему привет от Переплетчика, и вторая: Грушова, пять, третий этаж, передашь привет от Беса пану Зыгмунду. Тщательно проверься. Если будет хоть капля подозрения – не ходи. Коли подойдешь чисто, получи у товарищей материалы, спрячь как следует, при опасности выбрось, уничтожь, съешь
– все, что угодно, только это не должно попасть в чужие руки, Казимеж: я не хочу скрывать от тебя, ты получишь материалы Главного Правления партии, в высшей мере секретные, в них – жизнь многих товарищей. Теперь договоримся на будущее: если обнаружил слежку, понял, что оторваться не можешь, чувствуешь опасность, – уходи любыми путями, бегом, как угодно, только немедленно предупреждай всех остальных, особенно товарищей, работающих в типографии и на складах литературы. Все ясно?
– Все.
– Пароль запомнил?
– Да. Через два часа буду на явке, – ответил Казимеж.
– Не успеешь.
– А я бегом, – улыбнулся юноша, – я специально тренируюсь: курьер партии должен быть стремительным.
Дзержинский, замотав филеров, успел на явку вовремя, оглядел собравшихся, сразу же приступил к делу:
– Товарищи, программа нашего заседания обговорена заранее: объединение с русской социал-демократией. Главное правление партии решило провести собрания на заводах и в мастерских для разъяснения нашей позиции по этому вопросу.
Дзержинский обладал редкостным качеством – он умел сжато, но в то же время емко объяснять исторический процесс, он говорил о нем как о чем-то живом, постоянно меняющемся, материальном, поэтому слушали его всегда с интересом.
– Я начну отсчет событийности с «кровавого воскресенья», с января девятьсот пятого. Поднялась Москва, Варшава, Минск, Баку, Лодзь, Харьков, Рига, Ростов-на-Дону, вся страна очнулась, зашевелилась, а потом хлынула на улицы. Об этом, конечно,, в газетах не очень-то печатали, говорили сквозь зубы; бедные журналисты, работающие в легальной прессе, никогда еще так не были революционизированы – сам царь запрещал им сообщать новости, то есть выполнять их прямую работу. Манифестации и забастовки, гнев трудящихся, а не речи либеральных буржуа загнали царя в угол, доказали предметно, что по-старому жить более мы не намерены. Восемнадцатого февраля царь опубликовал свой манифест сенату и рескрипт министру Булыгину: «Я вознамерился отныне с божьей помощью привлекать достойнейших, доверием народа облеченных людей к участию в обсуждении законодательных предположений при незыблемости основных законов империи. Да благословит господь начинание мое и да поможет вам исполнить оное успешно на благо богом вверенного мне народа». После манифеста царя Булыгин издал свой указ, в коем предписывал жандармским службам: «Иметь секретное наблюдение за всеми обсуждениями, кем бы они ни проводились. Председательствующие на собраниях будут привлекаться к строжайшей ответственности, коли нарушат свои обязанности, позволив безбрежные словопрения». Следовательно, Булыгин не верил даже легальным председательствующим – земским лидерам, фабричным тузам, банковским воротилам, которые об одном лишь и думали: как бы поосторожней скорректировать власть, как бы ненадежнее поддержать самодержавие, как бы навести на него европейские румяна. Именно эти общественные силы организовались ныне в две партии – кадетскую, конституционно-демократическую и ту, которая ныне стала октябристской. Если к октябристам типа Гучкова и Шипова отношение большевиков и меньшевиков в общем-то однозначное – не по пути, союза, даже временного, быть не может, то по поводу кадетов Милюкова мнения разделились: Ленин считает, что они не могут быть союзниками рабочего класса и крестьянства – даже временными, в то время как Плеханов убежден, что союз с ними не только возможен – нужен.
После опубликования царского манифеста состоялись собрания профессуры, учителей, журналистов. Чего требовали кадетские собрания? Неприкосновенности личности, жилища, прямых, равных и тайных выборов в Государственную думу. И никто, заметьте себе, никто не ставил вопроса о социальном переделе общества. Речь шла о коррективах существующего всевластного вандализма. Когда же собрались врачи, члены Пироговского общества, и хотели говорить о борьбе с холерой, а разговор этот чреват, ибо он вскрывал бы гнилостность царизма, все его наплевательство на народ, московский градоначальник «соблаговолил съезд по борьбе с холерою запретить».
– А чем же врачи-то царю опасны, Юзеф? – спросил член комитета Збышек.
– Очень опасны. Если они открыто скажут, что в России самая высокая в мире смертность, если они открыто скажут, что у нас один медик приходится на сотню тысяч населения, – это же чистая антиправительственная пропаганда! Так же опасно для царя заявили себя агрономы и статистики – эти люди знают изнанку правды об экономическом положении страны: «Русское общество не может возлагать надежд на работающие ныне правительственные комиссии. В целях участия в проходящем ныне движении за политическое освобождение и экономические реформы следует организовать Союз агрономов и статистиков». Союзы врачей, агрономов, журналистов, инженеров, адвокатов, конторщиков организовали «Союз Союзов». В общем-то это фактор положительный. Однако заметьте: в «Союз Союзов» не вошла ни одна рабочая организация. Отчего? Да потому, что любой рабочий союз, заяви он себя открыто, оказался бы назавтра за решеткой!
Члены комитета видели, что Дзержинский плох; пунцовые – в начале его выступления – губы сделались серыми, сошел лихорадочный румянец, щеки стали землистыми, морщинистыми.
– Может, устроим перерыв? – спросил Стоковский. Дзержинский удивленно посмотрел на него:
– Ты устал?
И, не дожидаясь ответа, заговорил дальше:
– Рабочий класс продолжал борьбу, забастовки не кончились, наоборот, ширились. Крестьяне сжигали помещичьи усадьбы и забирали хлеб – наступало время сева. Революционный процесс уходил вглубь, начался зримый социальный раскол: либеральные земцы, помещики, выступавшие ранее с требованием реформ, старавшиеся урезонить тупую царскую бюрократию, теперь стали искать у бюрократии защиты, – хлеб-то забирает не бюрократ, а крестьянин! Заводчики, выступавшие ранее против ленивых и некомпетентных чиновников, которые мурыжили бумаги, подсчитали свои убытки, вызванные забастовками, и потребовали от власти поступка! Начался откат либералов от революционного процесса, откат, все более и более вырождавшийся в открытое предательство. Социальные интересы оказались несовместимыми!
Все бы покатилось еще более вправо, коли б не Цусимский разгром, забастовки рабочих, крестьянские бунты, баррикады. «Коалиционный» майский съезд земцев поэтому обратился к царю с примирительным, верноподданническим письмом. Игра в «оппозиционность» кончилась. Царь конечно же принял представителей конституционно-демократического и октябристского движения, – сами пришли на поклон. Гораздый до протокольных штучек, двор организовал прием не где-нибудь, а в фермерском дворце Петергофа, дав таким образом аграриям надежду на будущее, особо выделив русских помещиков. С чем же обратились кадеты? Вот что сказал князь Трубецкой: «Народ видит, что царь хочет добра, а делается зло, что царь указывает одно, а творится совершенно другое, что предначертания вашего величества урезываются и нередко проводятся в жизнь людьми, заведомо враждебными преобразованиям. Страшное слово „измена“ произнесено, и народ ищет изменников во всех: и в ваших советчиках, и в боевых генералах, и в нас, и во всех „господах“ вообще. Это чувство с разных сторон эксплуатируется. Одни натравливают народ на помещиков, другие – на образованные классы города. Ненависть усугубляется обидами и тяжкими экономическими условиями, а это – опасно, государь. Бюрократия существует во всяком государстве, и, осуждая ее, мы виним не отдельных лиц, а весь приказной строй. В обновленной России бюрократия должна занять подобающее ей место. Она не должна узурпировать ваших державных прав, она должна стать ответственной и деловой».
Дзержинский внимательно оглядел собравшихся.
– Комментировать нужно или смысл позиции Трубецкого ясен?
– Трубецкой тем не менее просил царя дать возможность обсуждать реформы не только на собраниях, но и в печати, Юзеф. Как ты относишься к этому? – спросил Ян, рабочий с суконной.
Дзержинский переломился над столом, потянулся к Яну вопрошающе:
– Что обсуждать?! Реформы? Ты верил в булыгинские реформы? Кто мог их обсуждать, когда в стране восемьдесят процентов населения неграмотно?! В печати? Цензура позволяла тебе высказывать свое мнение?! На собрании? Но тебя бы отправили в тюрьму, как отправили меня! Смысл выступления Трубецкого заключен в требовании своего куска от царского пирога! «Деловых людей пустите! » – вот их мечта! «Мы, деловые, твоя опора и надежда, государь! Мы только и можем самодержавие по-настоящему охранить!» Ну и что? Удовлетворил царь их маленькую мечту? Нет! Он унизил их молчанием. «Пришли, поняли, что я ваш защитник, ну и хватит, пора закрыть рот, а коли станет кто из ваших по-прежнему высказываться – будем наказывать». И ведь посадил некоторых, как нашаливших детишек посадил, и хоть камеры отвели с цветами, но тюрьма все же тюрьма! Подействовало. Примолкли окончательно. А рабочие не примолкли! Рабочие объявили октябрьскую стачку! Рабочие вышли на вооруженный бой в Москве и Лодзи! Рабочие взялись за оружие. И тогда царь был вынужден исправить Булыгина, был вынужден объявить октябрьский манифест, амнистию, свободу слова и собраний. Вот здесь-то кадеты и октябристы заликовали, зааплодировали царю, стали с ним в один ряд, против нас: «Побунтовали – и хватит, все, что можно было, мы получили! Не хотите царским милостивым добром