Пожалуй, больше всего Тэнго поразило, как подробно, в мельчайших деталях, Фукаэри описала характер и повадки слепой козы. Настолько ярко и живо, что начинало казаться, будто события «Кокона» случились на самом деле. Неужели ей и впрямь довелось присматривать за старой слепой козой? И жить среди гор в общине вроде той, что описана в «Коконе»? Скорее всего, да, предположил Тэнго. Ведь чтобы сочинить такую запредельную историю без подобного опыта за плечами, нужно быть семи пядей во лбу.
При следующей встрече (то есть в воскресенье) обязательно уточню у Фукаэри насчет козы и общины, решил Тэнго. Бог знает, конечно, ответит она или нет. Судя по ее поведению в прошлый раз, отвечала она лишь на то, что считала нужным. Те же вопросы, на которые она реагировать не хотела (или которых сознательно избегала), повисали в воздухе, словно она их вообще не слышала. Совсем как Комацу, подумал Тэнго. Что одного, что другую о чем-либо спрашивать — все равно что горохом об стену. Явно какое-то врожденное свойство натуры.
В полшестого раздался звонок от замужней подруги.
— Чем занимался? — спросила она.
— Весь день писал книгу, — ответил Тэнго.
Полуправда, полуложь. А что тут еще ответишь? Книга, конечно, не его, но писать-то он писал. Не объяснять же на пальцах всю ситуацию.
— На работе все хорошо?
— Слава богу.
— Извини, что сегодня все пришлось отменить. Через неделю обязательно встретимся.
— Буду ждать, — пообещал Тэнго.
— Я тоже, — сказала она.
Потом заговорила о детях. Она вообще часто рассказывала ему о своих детях, двух дочурках. У самого Тэнго ни братьев, ни сестер не было, а уж детей и подавно. Что такое дети, он представлял очень смутно. Но подругу это не смущало, и она постоянно болтала с ним о дочерях. Собеседник из Тэнго был пассивный. В любых разговорах ему больше нравилось слушать других, нежели говорить самому. Вот и подругу он слушал с искренним интересом. Старшую дочь-второклассницу, кажется, дразнят в школе, с тревогой поделилась она. Сама-то бедняжка отмалчивается, но мамы ее одноклассниц подозревают, что так оно и есть. Девочку эту Тэнго, разумеется, никогда не встречал. Только однажды мать показала ему фотографию. Почти никакого сходства.
— А за что ее могут дразнить? — спросил Тэнго.
— Иногда ее мучают приступы астмы, и она не может делать то же, что и все остальные. Наверно, за это. Девочка добрая, открытая, учится неплохо. А вот поди ж ты…
— Что-то я не пойму, — нахмурился Тэнго. — По идее, если у человека астма, его нужно защищать, а не дразнить, разве не так?
— У детей все не так просто, — вздохнула она. — Достаточно быть не таким, как все, — и ты уже изгой. Все совсем как у взрослых, но в более трагических проявлениях.
— В каких именно?
Она привела примеры. Каждый пример в отдельности, может, и не покажется особо трагичным, но когда это продолжается изо дня в день, ребенок начинает реагировать. Что-то скрывать. Отмалчиваться. Злиться и грубить на пустом месте.
— Да господи, разве тебя самого в детстве не доводили?
Тэнго напряг память.
— Пожалуй, нет… Может, что-то и было, да я как-то внимания не обращал.
— Если внимания не обращал, считай, ничего и не было. Ведь главная цель того, кто унижает, — заставить свою жертву заметить, что ее унижают. А иначе и унижения не получается.
Тэнго с малых лет был крупней и сильнее сверстников. Никто не хотел с ним связываться. Возможно, поэтому над ним никогда не измывались. В те времена ему хватало своих проблем. Гораздо более серьезных, чем подначки одноклассников.
— Ну а тебя в школе доводили? — уточнил он.
— Нет! — ответила она резко. И тут же как будто смутилась: — А вот я доводила, было дело…
— Со всеми заодно?
— Да. Классе в пятом все сговорились и объявили одному мальчишке бойкот. За что — хоть убей не помню. Какой-то повод был, но раз не запомнился — наверняка ерунда какая-то. И зачем мне это понадобилось? Сама не понимаю.
Слушая ее, Тэнго вспомнил кое-что из своего детства. Случилось это очень давно, а в памяти сохранилось до сих пор. И забыть уже не получится. Но подруге ничего говорить не стал. Слишком долгая история, которая утратит суть, если передать ее словами. Никому в жизни Тэнго ее не рассказывал и теперь уже вряд ли кому расскажет.
— В конечном итоге, — продолжала подруга, — людям спокойнее с теми, кто издевается, нежели с теми, над кем издеваются. И радуются: «Боже, какое счастье, что все это вытворяют не со мной!» В любые времена в любом обществе по большому счету происходит одно и то же: все стремятся примкнуть к большинству и не париться.
— А если примкнуть к меньшинству, придется все время париться?
— Именно, — мрачно подтвердила она. — Хотя, может, лишь так и получается жить по уму.
— Жить по уму, чтобы все время париться?
— В этом-то и проблема…
— Не стоит себя накручивать, — сказал Тэнго. — Все как-нибудь образуется. В любом классе найдется несколько ребят со своей головой на плечах.
— Да, наверное, — согласилась подруга.
И помолчала, задумавшись о чем-то своем. Прижимая к уху трубку, Тэнго терпеливо ждал, пока она соберется с мыслями.
— Спасибо тебе, — сказала подруга. Похоже, пришла к какому-то выводу. — Вот поговорила — и на душе полегчало.
— Мне тоже, — сказал Тэнго.
— А тебе от чего?
— От того, что с тобой поговорил.
— До пятницы! — попрощалась она.
Повесив трубку, Тэнго вышел из дома и отправился в супермаркет за продуктами. Нагруженный пакетами, вернулся домой, обернул овощи и рыбу пленкой, убрал в холодильник. И, слушая музыку по радио FM, начал было готовить ужин, когда телефон затрезвонил снова. Четвертый звонок за день — такое с ним случалось крайне редко. Раз пять-шесть в году, если не меньше. На этот раз звонила Фукаэри.
— Насчет-воскресенья, — сказала она безо всяких приветствий.
В трубке слышались гудки автомобилей. Долгие и настойчивые, будто водители жутко на что-то злились. Похоже, Фукаэри звонила из телефонной будки на большом перекрестке.
— В это воскресенье, то бишь послезавтра, я встречаюсь с тобой, а потом мы встречаемся с кем-то еще, — облек Тэнго ее мысль в человеческие слова. — Так?
— В-девять-на-синдзюку-голова-поезда-на-татикаву, — выпалила она все три координаты без остановки.
— То есть — Центральная ветка, первый вагон? — уточнил он.
— Да.
— А билет докуда брать?
— Докуда-угодно.
— Ладно, возьму что придется, а на выходе доплачу, сколько нужно, — догадался Тэнго. Очень похоже на правку «Воздушного кокона». — А далеко ли нам ехать?
— Что-сейчас-делал, — сказала она. Будто и не слыхала вопроса.
— Ужин готовил.
— Что-готовил.
— Ну, я один живу, по кухне особо не заморачиваюсь. Так, ничего серьезного… Поджарил морскую щуку. Приправил тертой редькой с соевым соусом. Заварил мисо с луком и ракушками. Вместо салата — огурцы с ламинарией в уксусе. Рис с пекинской капустой. Вот, сейчас еще тофу достану и все это съем.
— Вкусно.
— Да ладно, — отмахнулся Тэнго. — Ничего по-настоящему свежего. И чуть ли не каждый день одно и тоже.
Фукаэри молчала. Похоже, в долгом молчании по телефону она не находила ничего странного. В отличие от Тэнго.
— Кстати! — нарушил он затянувшуюся паузу. — Сегодня я начал переписывать твой «Воздушный кокон». Ты, конечно, еще не согласилась, но времени осталось совсем в обрез. Если сейчас не начать — ни черта не успею.
— Это-тебе-комацу-сказал.
— Ну да. Начинай, говорит, прямо сейчас.
— Вы-с-ним-друзья.
— Да… Пожалуй.
О том, что людей, способных подружиться с Комацу, не сыскать на всем белом свете, Тэнго решил не упоминать. Слишком долгий разговор.
— Переписывать-получается.
— Пока да. И довольно неплохо.
— Слава-богу, — сказала Фукаэри.
Что-что, а это выражение явно не из ее лексикона. Или она и правда рада, что переписывать получается? Или просто не знает, как еще это выразить? Кто ее разберет.
— Лишь бы тебе понравилось, — сказал Тэнго.
— Понравится-не-бойся, — отозвалась она, выдержав паузу.
— Откуда ты знаешь? — удивился Тэнго.
Но Фукаэри ничего не ответила. Просто помолчала в трубку, и все. Очень многозначительно. Как будто предлагала Тэнго найти ответ самому. Но сколько Тэнго ни напрягал извилины, откуда у Фукаэри столько уверенности, догадаться не получалось.
— Я, кстати, хотел спросить, — нарушил он очередную паузу. — Ты что, действительно жила в общине и присматривала за козой? У тебя так здорово это описано, словно все случилось на самом деле. Вот я и подумал…
В трубке послышался кашель.
— Про-козу-не-хочу-говорить.
— Ладно, — сказал Тэнго. — Не хочешь — не будем. Я просто так спросил, не обращай внимания. Для писателя главное — то, что он написал. Никаких объяснений не требуется. Значит, встречаемся в воскресенье! У того, с кем я встречусь, есть какие-то требования к этикету?
— Не-понимаю.
— Ну, может, мне стоит галстук надеть или с каким-то подарком приехать? Я ведь не знаю, что там за человек…
Фукаэри опять промолчала. На этот раз — совсем не многозначительно. Она просто не поняла, о чем ее спрашивают. Вопрос Тэнго не совпал с ее системой координат. Вышел за пределы ее понимания — и улетел навеки в космическую Пустоту. Все равно что с Плутона запустили ракету к черту на кулички, лишь бы обнаружить хоть каких-нибудь братьев по разуму.
— Ладно, не бери в голову, — вздохнул Тэнго. С самого начала не стоило задавать этот вопрос. Пожалуй, пора сходить в магазин да купить каких-нибудь фруктов. — Короче, в воскресенье в девять.
Несколько секунд Фукаэри держала паузу, а потом, ничего не сказав, положила трубку. Ни «пока», ни «увидимся» — просто отключилась, и все.
А может, она просто учтиво кивнула ему и на том закончила разговор? Как ни жаль, язык жестов непонятен по телефону. Тэнго повесил трубку на рычаг и вернулся к стряпне.
Глава 7
АОМАМЭ
Как можно тише, чтоб не проснулась бабочка
В субботу во втором часу дня Аомамэ добралась до «Плакучей виллы». Престарелые ивы, свесившись через каменную ограду, беззвучно качали кронами на ветру, напоминая стайку заблудившихся привидений. Благодаря этим деревьям старинный европейский особняк и получил свое прозвище. Раскинулся он на вершине крутого холма в районе Адзабу. В кронах ив гнездились птицы. Большая кошка залезла на крышу и лениво грелась на солнышке. На узкой извилистой улочке, что вела к воротам, машин почти не было. Деревья выстроились вдоль обочин так плотно, что даже в полдень здесь царили бледные сумерки. Казалось, само Время замедляет свое течение для всех, кому довелось сюда забрести. Хотя в окрестностях располагалось сразу несколько иностранных посольств, людей на улицах было почти не видно. Круглый год здесь царила тишина, и только с приходом лета воздух распирало от стрекота цикад, пронзительного до боли в ушах.
Подойдя к воротам, Аомамэ нажала кнопку звонка. Повернулась к домофону, назвала свое имя. И чуть заметно улыбнулась видеокамере над головой. Загудел какой-то механизм, металлические ворота медленно раскрылись, впустили Аомамэ и затворились у нее за спиной.
По хорошо знакомой дорожке она пересекла небольшой сад и направилась к дверям усадьбы. Зная, что камеры следят отовсюду, она вышагивала, точно модель на подиуме, — от бедра, как по струнке, гордо подняв голову и расправив плечи. Оделась сегодня неброско: темно-синяя ветровка на серую футболку, джинсы, белые кеды. Сумка через плечо, на этот раз — без «пестика» внутри. Когда в инструменте нет надобности, он отдыхает дома, в шкафу для одежды.
У входа в особняк было расставлено несколько плетеных садовых кресел, и в одном сидел огромных размеров мужчина. Не очень высокого роста, но с поразительно развитыми плечами и грудной клеткой. Лет под сорок, с обритым наголо затылком и аккуратными усиками под носом. Одет в широченный серый костюм и белую рубашку с темно-синим шелковым галстуком. На ногах — черные, без единого пятнышка туфли из кордовской кожи. В ушах серебряные сережки. Человек не походил ни на клерка из налогового управления, ни на агента по страхованию автомобилей. Пожалуй, сильнее всего он смахивал на профессионального телохранителя — да, собственно, им и являлся. Черный пояс по каратэ. Когда нужно, безупречно владеет оружием. Крепкий орешек; если нужно, превратится в настоящего монстра. Но в повседневной жизни — мужчина мягкий, невозмутимый, вполне интеллигентный. Вглядишься в глаза (если, разумеется, он позволит) — можно даже уловить теплоту.
В личной жизни этот человек любил собирать-разбирать всевозможные механизмы, коллекционировал пластинки прогрессивного рока 60—70-х годов и проживал со своим бойфрендом, красавчиком парикмахером, здесь же, в районе Адзабу. Звали его Тамару. Имя это или фамилия, никто не знал. Каким иероглифом пишется, тоже никому не известно. Но только так его все и называли.
При виде Аомамэ он кивнул, не вставая с кресла.
— Добрый день, — сказала она. И села в кресло напротив.
— Говорят, в отеле на Сибуе кто-то помер, — произнес Тамару, изучая взглядом свои туфли.
— Не слыхала, — отозвалась Аомамэ.
— Для сенсации слишком скучно. Похоже на обычный инсульт. Жаль мужика, прожил всего лет сорок…
— Сердце нужно беречь.
Тамару кивнул.
— Вся проблема в образе жизни. Беспорядочный режим, стресс, недосыпание. Все это убивает.
— Рано или поздно всех нас что-нибудь убивает.
— В философском смысле — да.
— Вскрытие будет? — спросила Аомамэ.
Наклонившись, Тамару стряхнул с туфли невидимые пылинки.
— У полиции лишнего времени нет. И бюджет ограниченный. Вскрытием трупа без единой царапины заниматься никто не станет. Да и родственники вряд ли согласятся на то, чтобы тело мирно усопшего кромсали без особой причины.
— Да уж. Особенно безутешная вдова.
Тамару выдержал паузу, а затем протянул ей правую ладонь — огромную, как бейсбольная перчатка. Аомамэ пожала ее. Крепко и с чувством.
— Устала небось? — спросил Тамару. — Тебе сейчас бы отдохнуть.
Уголки губ Аомамэ чуть-чуть приподнялись — почти как в улыбке. И все-таки то была не улыбка, но лишь намек на нее.
— Как Бун поживает? — спросила Аомамэ.
— Веселый, спасибо! — ответил Тамару.
Буном звали немецкую овчарку, что охраняла усадьбу. Умный, покладистый пес. Хотя и с целым букетом странных привычек.
— По-прежнему жрет шпинат?
— Со страшной силой. На этот чертов шпинат сейчас цены высокие, закупать постоянно — чистое разорение. А он все жрет и жрет.
— В жизни не слыхала, чтобы собаки питались шпинатом.
— Проблема в том, что он не считает себя собакой.
— Кем же он себя считает?
— Существом, не принадлежащим ни к какому конкретному виду.
— Суперпес?
— Вроде того.
— И поэтому любит шпинат?
— Вряд ли поэтому. Просто любит шпинат, и все. Со щенячьих времен.
— Так, может, оттого и вырос вольнодумцем?
— Возможно, — кивнул Тамару. И бросил взгляд на часы. — У тебя, кажется, на полвторого назначено?
Аомамэ кивнула.
— Несколько минут еще есть.
Тамару неспешно поднялся.
— Жди меня здесь. Может, сегодня пораньше примет, — сказал он. И растворился в дверном проеме.
Наблюдая за роскошными ивами, Аомамэ ждала его возвращения. Ветра не было, и деревья склонили кроны до самой земли. Точно люди, погруженные в задумчивость, когда им ничто не мешает.
Через пару минут Тамару вернулся.
— Пойдем вокруг дома, — сказал он. — Сегодня встреча в оранжерее.
Они обогнули сад и под сенью ив прошли к оранжерее, что располагалась сразу за главным зданием усадьбы. Здесь, на заднем дворе, уже не было деревьев, и все вокруг было залито солнцем. Осторожно, стараясь не выпустить бабочек, Тамару приоткрыл стеклянную дверь сантиметров на тридцать, пропустил вперед Аомамэ. Затем проскользнул внутрь сам — и тут же закрыл дверь за собой. Не самая простая задачка для великана, но Тамару справился с ней безупречно. Хотя и чувствовалось, что в таких пируэтах он, конечно, не специалист.