Мешает ли дислексия писать тексты — этого Тэнго не знал. Но в случае с Фукаэри, похоже, именно так и было. Судя по ее реакции, писать ей так же трудно, как и читать.
Что, интересно, скажет на все это Комацу? Тэнго обреченно вздохнул. Семнадцатилетняя пигалица с нарушенной моторикой речи не может толком ни читать, ни писать. Да и в простом разговоре (если допустить, что она не выпендривается) бедняжка не способна составить больше одного предложения. Как тут ни крути, а пытаться выдать ее за восходящую звезду литературы — гиблое дело. Даже если Тэнго перепишет «Воздушный кокон», и роман получит премию, и книга станет бестселлером, долго морочить голову публике им не удастся. Какой бы успех ни пришел поначалу, очень скоро люди почувствуют: что-то не так. И как только правда вылезет наружу, все, кого хоть немного это касается, дружно раздавят весь этот проект, как пустую яичную скорлупу. А писательская карьера Тэнго, так и не начавшись ничем убедительным, потеряет всякие шансы на жизнь.
Все слишком криво для успеха. С самого начала Тэнго ощущал, что они ступили на тонкий лед, но теперь даже это сравнение казалось слабым. Лед трещал еще до того, как они успели сделать на нем первый шаг. Ему остается разве что вернуться домой, позвонить Комацу и сказать: «Извините, господин Комацу, но я выхожу из игры. Все слишком опасно». И это будет единственно верным поступком для человека, который отвечает за свои действия перед другими.
Но стоило Тэнго подумать о «Воздушном коконе», как душу его охватывал хаос, а сознание раздваивалось. Сколь бы опасным ни казался план Комацу, отказаться от правки «Кокона» сил не хватало. Узнай Тэнго все эти леденящие душу подробности до того, как засесть за работу, — возможно, такие силы нашлись бы. Но теперь — бесполезно. В мир этого текста он уже влез с головой. Дышал его воздухом и привык к его гравитации. Соль этой странной истории уже осела на стенках его желудка. Само повествование требовало, чтобы Тэнго его улучшил, а он нутром чуял, как именно это следует делать. Эту работу мог выполнить только он и никто другой. Иначе она лишалась всякого смысла. А значит, не выполнить ее нельзя.
Покачиваясь на сиденье, Тэнго закрыл глаза и попытался найти хоть какое-то, пускай даже самое предварительное решение. Но на ум ничего не приходило. Человеку, который запутался в себе, удачные мысли в голову не попадают.
— И как же Адзами записывала твою историю? — спросил Тэнго.
— Слово-в-слово, — ответила Фукаэри.
— То есть как — ты рассказываешь и она тут же печатает?
— Нужно-говорить-очень-тихо.
— А зачем говорить очень тихо? — удивился Тэнго.
Фукаэри огляделась. Пассажиров в вагоне почти не было. Только мать с двумя детьми сидела напротив и чуть поодаль. Вся троица, похоже, ехала куда-то развлекаться. Слава богу, на свете еще встречаются такие счастливые люди.
— Чтобы-они-не-услышали, — почти шепотом ответила Фукаэри.
— Они? — переспросил Тэнго.
Но взгляд ее был таким рассеянным, что нетрудно было догадаться: говорит она вовсе не о матери с детьми. А о тех, кого здесь нет. Кого она знает очень хорошо, но Тэнго никогда не встречал. О ком-то очень конкретном.
— Кто такие «они»? — уточнил он таким же полушепотом.
Фукаэри ничего не ответила. Меж бровей девушки пролегла резкая морщинка.
— Ты хотела сказать, LittlePeople! — спросил он наугад.
Как и прежде, никакого ответа.
— Ты боишься, что если эти твои LittlePeople узнают, что ты рассказала о них всему белу свету, — они очень рассердятся?
Фукаэри все так же молчала. И все так же смотрела в никуда. Подождав немного и убедившись, что ответа не будет, Тэнго решил сменить тему:
— Расскажи о своем сэнсэе. Что он за человек?
Она ошарашенно посмотрела на него. «Ну ты и спросил!» — словно говорили ее глаза.
— Скоро-увидишь, — только и сказала она.
— Верно, — сдался Тэнго. — Ты права. Скоро увижу и сам все пойму.
На станции Кокубундзи в вагон села целая группа пенсионеров, собравшихся в горы. Их была добрая дюжина, старичков и старушек поровну, на вид кому за шестьдесят, а кому и за семьдесят. У каждого за спиной рюкзак, на голове шляпа, настроение веселое — ни дать ни взять группа школьников, собравшихся в воскресный поход. И у всех на поясе или в кармана рюкзака — по фляжке с водой. Интересно, смогу ли я также радоваться, когда состарюсь, подумал Тэнго. И, невольно покачав головой — ох, вряд ли! — представил, как все эти старички, героически покорив очередную вершину, пьют воду из своих фляжек.
пили очень много воды. Причем не водопроводной, а дождевой — или, на худой конец, из ближайшего ручья. Поэтому девочка каждый день спускалась к ручью и набирала для них целое ведро. А если шел дождь, просто подставляла ведро к водостоку под крышей амбара. И та и другая вода была природной, но все-таки дождевую они любили больше речной. Всякий раз, когда девочка их поила, они радостно ее благодарили.
После долгих раздумий Тэнго наконец признал, что мыслить рационально у него не выходит. Плохой знак, вздохнул он. Видно, из-за чертова воскресенья. В голове опять разыгрывалась буря. Беспросветная песчаная буря, так часто накрывавшая его по выходным.
— Что-с-тобой, — спросила Фукаэри.
Как всегда, без знака вопроса. Напряжение, сковавшее Тэнго, передалось и ей.
— А вдруг ничего не выйдет? — сказал Тэнго.
— Что-не-выйдет.
— Мой разговор с сэнсэем.
— Ты-можешь-говорить, — сказала Фукаэри.
Похоже, не совсем поняла, о чем он.
— С сэнсэем?
— Ты-что-не-можешь-поговорить-с-сэнсэем, — повторила она уже более внятно.
— Видишь ли… Слишком много вещей не сходится как нужно, — чуть замявшись, признался Тэнго. — Боюсь, этим разговором мы только все больше испортим.
Фукаэри вдруг развернулась к нему всем телом и посмотрела прямо в глаза.
— Чего-ты-боишься, — спросила она.
— Чего я боюсь? — переспросил он.
Она молча кивнула.
— Может быть, встречи с новым человеком, — ответил он. — Особенно утром в воскресенье.
— Почему-воскресенье, — спросила она.
Тэнго ощутил, как вспотели подмышки. Грудь сдавило, стало трудно дышать. Впереди была встреча с новым человеком. И с какой-то новой реальностью. Все это угрожало тому миру, в котором он находился сейчас.
— Почему-воскресенье, — повторила Фукаэри.
Он вспомнил воскресенья своего детства. Каждый раз, когда их очередной поход за чужими деньгами заканчивался, отец вел его в привокзальную столовую и разрешал заказывать все, что душа пожелает. Это было нечто вроде награды. А для их скромной жизни — чуть ли не единственный шанс гульнуть в какой-нибудь ресторации. Отец в кои-то веки покупал себе пиво (хотя обычно не брал в рот ни капли). Вот только у Тэнго к тому времени напрочь пропадал аппетит. В обычные дни он вечно бегал голодный как волк, и только к вечеру воскресенья почему-то есть ничего не хотелось. Все, что заказывалось, он должен был съесть до последней крошки, таков был закон отца. И всякий раз ему приходилось запихивать в себя еду через силу, до тошноты. Вот таким и запомнилось ему на всю жизнь воскресенье.
Фукаэри смотрела ему в глаза. Словно искала там что-то конкретное. А потом взяла его за руку. Тэнго удивился, хотя и постарался этого не показать.
Всю дорогу до станции Кунитати она легонько сжимала его руку в своей. Ладонь ее оказалась легче и гораздо нежнее, чем он думал. Не горячая, не холодная. Вполовину меньше его ручищи.
— Бояться-не-нужно, — сказала ему эта девочка. Словно посвящала в тайну, которая давно всем известна. — Это-ведь-не-просто-воскресенье.
В первый раз за все их встречи она произнесла сразу два предложения подряд, невольно отметил Тэнго.
Глава 9
АОМАМЭ
Новый пейзаж — новые правила
Выйдя из дома, Аомамэ направилась в ближайшую муниципальную библиотеку. И на конторке выдачи запросила подборку газет за три месяца — с сентября по ноябрь 1981 года.
— Из ежедневных у нас «Асахи», «Ёмиури», «Май— нити» и «Никкэй», — сообщила библиотекарша. — Какие предпочитаете?
Эта женщина средних лет, хоть и в очках, куда больше напоминала домохозяйку на подработке, нежели хранительницу книжных знаний. Вроде не толстушка, но складки на шее наводили на мысли о ветчине.
— Любые пойдут, — сказала Аомамэ. — Разве есть какая-то разница?
— Может, и нет. Но если вы сами не выберете, мы вам ничем не поможем, — изрекла библиотекарша тоном, не допускающим возражений.
Совершенно не собираясь возражать, Аомамэ навскидку выбрала «Майнити». Усевшись за стол с перегородкой из матового стекла, она достала блокнот, вооружилась ручкой и начала просматривать статью за статьей.
Начало осени 1981 года особо крупными происшествиями не отличалось. Сыгранная еще в июле свадьба принца Чарльза и принцессы Дианы до сих пор обсуждалась на все лады. Куда они поехали, чем занимались, что за платья и бижутерия были на Леди Ди. Аомамэ, разумеется, знала об этой свадьбе. Хотя подробностями особо не интересовалась. За каким чертом людям необходимо так дотошно ковыряться в судьбах английских принцев и принцесс, никогда не укладывалось у нее в голове. Тем более, если принц больше смахивает на школьного учителя физики, страдающего язвой желудка.
Президент Валенса обострил разногласия «Солидарности» с правительством Польши до такой степени, что Советы выразили «серьезную озабоченность». Или, говоря проще, пообещали натравить на Варшаву примерно такие же танки, какие в 1968-м доползли до Праги. Это Аомамэ тоже помнила. Как и то, что в конечном итоге Москва решила пока не вторгаться в Польшу — слишком много негативных последствий. Все это Аомамэ помнила хорошо и не стала заново вчитываться в эту бредятину. Если бы не одна деталь. Президент Рейган, явно с целью подкорректировать внутренние разборки Кремля, выразил «надежду на то, что напряженная ситуация в Польше никак не повлияет на совместные планы по строительству американо-советской базы на Луне». База на Луне? Такую бредятину она читала впервые. Но с другой стороны, разве не об этом же говорили по телевизору в тот вечер, когда она оттрахала лысоватого менеджера из Кансая?
20 сентября в Джакарте состоялся крупнейший в мире фестиваль воздушных змеев. Десять тысяч участников. Об этом Аомамэ не помнила, ну и черт с ним. Кто вообще помнит, что случилось три года назад в Джакарте?
6 октября президент Египта Садат убит исламскими террористами. Об этом Аомамэ помнила — и еще раз пожалела Садата. Что ни говори, а ей нравились залысины Садата и сильно не нравились фундаменталисты, которые его убили. Стоило только задуматься над их узким взглядом на мир, спесью и стремлением подмять под себя всех вокруг, как от злости просто кишки выворачивало. А такую злость Аомамэ контролировала в себе очень плохо. Но сейчас, слава богу, ей было не до фундаменталистов. Несколько раз глубоко вздохнув, она привела в порядок нервы и перевернула страницу.
12 октября в токийском округе Итабаси сборщик взносов за телевидение «Эн-эйч-кей» (56 лет) вступил в спор со студентом, отказавшимся платить, и нанес ему рану в живот складным ножом, который носил с собой в портфеле. Подоспевшая полиция арестовала сборщика взносов на месте преступления. При задержании тот стоял с окровавленным ножом в прострации и никакого сопротивления не оказывал. По свидетельствам сослуживцев, человек этот проработал в «Эн-эйч-кей» шесть лет и зарекомендовал себя в высшей степени исполнительным членом коллектива.
Об этом инциденте Аомамэ ничего не знала. Хотя каждый день просматривала «Ёмиури» от корки до корки, не пропуская ни единой новости. И особенно тщательно вчитываясь в криминальную хронику. Эта же статья занимала чуть ли не полстраницы вечернего выпуска. Не заметить настолько солидный материал Аомамэ никак не могла. То есть, конечно, допускала такую вероятность. Мало ли что случается. Однако вероятность эта была слишком близка к нулю.
Нахмурив брови, она немного поразмышляла над чертовой вероятностью. А потом записала в блокноте дату происшествия и краткое содержание новости.
Сборщика взносов звали Синноскэ Акутагава. Ну и имечко. Звучит как нелепый литературный псевдоним. Его фотографии газета не публиковала. Только снимок студента, которого он пырнул. Акира Тагава (21 год). Третий курс университета Нихон, второй дан по кэндо[31]. Держи он в руках простой бамбуковый меч, от ножа бы запросто отмахнулся. Только кто станет хвататься за палку, открывая дверь сборщику взносов из «Эн-эйч-кей»? Да и сборщики взносов обычно не ходят с ножами в портфелях. Аомамэ внимательно просмотрела газеты за несколько следующих дней, но о смерти студента Тагавы не сообщалось. Видно, парнишка все-таки выжил.
16 октября на угольной шахте Юбари (Хоккайдо) случилась крупная авария. В забое на тысячеметровой глубине возник пожар, отрезавший от мира более пятидесяти горняков. Все они задохнулись. Огонь распространился к поверхности земли и унес еще десять жизней. Чтобы пожар не принял затяжной характер, руководство шахты, не проверив, остался ли кто в живых, в спешном порядке распорядилось включить насосы и затопить шахту водой. Общее число погибших выросло до девяноста трех человек. Читать такое без содрогания невозможно. Каменный уголь считается «грязным» энергоносителем, его добыча входит в десятку самых опасных профессий на свете. Угольные компании вечно экономят на инвестициях в оборудование, и условия труда у горняков, как правило, самые адские. Постоянно аварии, обвалы или пожары; высокая смертность от загубленных легких. Но из-за дешевизны угля многие все равно предпочитают его остальным видам топлива, и угольные компании продолжают его добывать. Жуткую новость о катастрофе на шахте Юбари Аомамэ помнила крепко, во всех деталях.
То, что она искала, случилось 19 октября, когда последствия горняцкой трагедии еще обсуждались в прессе. Никогда прежде — если не считать сегодняшнего разговора с Тамару — ей не доводилось об этом читать или слышать. А уж такую новость она бы не пропустила ни при каких обстоятельствах. С первой же страницы утреннего выпуска в глаза бросались огромные иероглифы:
ПЕРЕСТРЕЛКА С ЭКСТРЕМИСТАМИ В ГОРАХ ЯМАНАСИ
Сразу под заголовком размещались крупные фотографии. Снимок с вертолета: берег озера Мотосу. Рядом — условная карта места происшествия. От курортной зоны стрелка убегала глубже в горы. Портреты трех погибших полицейских из департамента Яманаси. Фото воздушных десантников, спрыгивающих с вертолета Сил самообороны. Пятнистые комбинезоны, винтовки с оптическим прицелом, компактные короткоствольные автоматы.
Скорчив гримасу, Аомамэ долго разглядывала эту страницу. Чтобы как-то утихомирить растрепанные чувства, нужно было напрячь все мышцы лица, растягивая их как можно сильнее в разные стороны. К счастью для окружающих, перегородка посередине стола не давала подглядеть, что творится с лицом девушки. Наконец Аомамэ глубоко вдохнула — и медленно, с шумом выдохнула. Как это делает кит, когда выныривает из воды, дабы провентилировать исполинские легкие. Старшеклассник, зубривший что-то за соседним столом спиной к Аомамэ, вздрогнул и ошарашенно оглянулся. Но конечно, ничего не сказал. Просто испугался, и все.
Одну за другой Аомамэ вернула мышцы лица в нормальное положение и расслабилась. Затем взяла ручку и постучала ею по нижним зубам, собираясь с мыслями. Но как тут ни думай, вывод напрашивался только один. Этому должна быть своя причина. Просто не может не быть. Иначе как бы я пропустила новость, которая поставила на уши всю Японию?
Впрочем — стоп. Дело ведь не только в перестрелке. Вот и о сборщике взносов, атаковавшем студента, я ничего не знала. Очень странно. Оба происшествия слишком заметные. Как я могла пропустить их буквально одно за другим? Ведь я перфекционистка. Любая погрешность — даже на какой-нибудь миллиметр! — моментально бросается в глаза. Да и с памятью всегда было в порядке. Потому и жила себе спокойно до сегодняшнего дня, хотя отправила куда полагается уже несколько подонков. Ибо ни малейших ошибок и промахов ни разу не допустила. Я скрупулезно читаю газеты. И под «скрупулезно» подразумевается, что вся стратегически важная информация — без исключения! — должна оседать в моей голове.