— Катон! — окликнул Макрон с расстояния в двадцать шагов и указал в глубину леса. — Слушай!
Катон наклонил голову и прислушался. Поначалу ему удалось уловить лишь равномерный шум стучащего по листве дождя, но затем он разобрал и протяжный, звучащий на одной ноте и едва различимый зов далекого кельтского рога. Остальные охотники, тоже услышав его, встрепенулись, перехватили покрепче копья и приготовились тронуться с места. Царь Верика повернул голову и кивнул начальнику стражи. Кадминий поднял рог, набрал в легкие воздуху и выдул одну громкую ноту. Цепочка всадников въехала в лес и скрылась за деревьями, мигом исчезнув из поля обзора царских телохранителей и кучки рабов-копьеносцев.
В лесу, под плотным, гасившим дневной свет навесом листвы, царил полумрак, и Катону, чтобы лучше видеть, приходилось щуриться. Слева от него сквозь высокие папоротники в густой подлесок въезжал Макрон, справа — Тинкоммий, еще правей — царь, уже почти терявшийся в зелени, а еще дальше за ним находился Артакс. Впрочем, очень скоро густые заросли вообще разделили охотников, так что они пропали друг у друга из виду. Правда, до слуха Катона постоянно доносился хруст сучьев, а порой и ругательства всадников, продиравшихся через сплошную чащобу. По мере углубления в дебри рога загонщиков звучали громче, чуть позже Катон уже стал различать и их возгласы, разносившиеся там и сям вдоль цепи. Где-то между загонщиками и охотниками находилась добыча, ради которой и затевалось масштабное действо. В роли ее могли оказаться не только лесные свиньи, но и олени, а то и стая волков, переполошенных поднятым в лесу страшным шумом, однако Катона пуще всего волновали лишь кабаны. Не считая кровавого представления в царском чертоге, ему доводилось видеть этих зверей еще в Риме — на играх. Их доставляли с Сардинии, то были подлинные страшилища, длиннорылые, покрытые жесткой бурой щетиной, с острыми кривыми клыками. Причем клыки эти не являлись единственным их оружием: острые как бритва зубы легко рвали плоть приговоренных к ужасной смерти людей. На глазах у Катона кабан вцепился женщине в руку и тряс головой, пока не оторвал ее. Воспоминание заставило его поежиться, и он мысленно обратился к Диане с мольбой сделать так, чтобы британские вепри оказались не столь свирепыми, как их сардинские родичи.
Треск лесной мелкой поросли впереди заставил Катона натянуть поводья: он опустил острие своего охотничьего копья и вгляделся в чащу. Спустя мгновение громкий шелест папоротников недвусмысленно указал на приближение какого-то зверя. Катон стиснул зубы и покрепче перехватил древко. Из зарослей на ковер палой листвы выскочила лисица. Завидев лошадь и всадника, она замерла, на миг припав к земле, а затем, прежде чем юноша успел сообразить, стоит ли эта добыча броска копья, метнулась в сторону и исчезла. Он рассмеялся, сбрасывая напряжение, и, ударив пятками в бока лошади, послал ее влево. Оттуда донесся возбужденный крик, будто охотник ринулся к желанной цели, потом послышались звуки возни, пронзительное ржание и, наконец, отчаянный визг раненого кабана.
— Катон! — окликнул Макрон. — Ты это слышал?
— Слышал. Похоже, кому-то улыбнулась удача.
Когда зверь проломился к молодому центуриону, голова того все еще была повернута в сторону друга. Кабана он не видел, но, услышав звук, инстинктивно дернул поводья. Лошадь, испуганная внезапным появлением вепря и все же попытавшаяся повиноваться рывку, резко осела на задние ноги. Катона мотнуло вперед, и он, чтобы не свалиться, ухватился за конскую шею. В тот же миг кабан проскочил под лошадиное брюхо и нанес клыками удар животному в пах.
Дико заржав от страшной боли, лошадь попятилась, валясь на бок. Катон, увидев стремительно приближающуюся к нему землю, каким-то чудом успел скатиться с седла. Его не придавило, хотя падение едва не вышибло из него дух. Несчастная лошадь с оглушительным ржанием молотила воздух копытами, тогда как лесное страшилище, отбежав и на повороте взрыв короткими мощными ногами толстый слой палой листвы, опять нацелилось ударить ей в брюхо. Катон с трудом приподнялся, пытаясь восстановить дыхание и одновременно нашарить в густом папоротнике копье. Он вскинул голову и открыл рот, чтобы позвать на помощь, но его легкие смогли вытолкнуть через горло только сдавленный хрип. Затем в глаза ему бросился поблескивающий наконечник копья, он потянулся к нему и, схватив древко, развернулся к лошади. Та, лежа на боку, все еще била ногами, но лишь передними: задние были недвижны, и юноша понял, что у животного сломан хребет. Кабан, громко хрюкнув, рванул клыками конскую плоть, а Катон скрючился за поверженной жертвой, выставив перед собою копье.
— Катон! — В голосе Макрона звучало беспокойство. — Что происходит?
А происходило вот что — на глазах у Катона кабан вспорол бивнями лошадиное брюхо, а когда отдернул окровавленное рыло, то вытащил с ним из раны зацепившуюся за клык кишку. Потом налитые кровью кабаньи глазки уловили движение: зверь мигом повернулся и бросился к человеку.
— Дерьмо! — выдохнул Катон, перелезая через лошадиный круп.
Рассерженный вепрь подскочил к тому месту, где только что был его враг, но не смутился, а с храпом подпрыгнул и вновь устремился к Катону. Тот, в страхе оглядываясь и сжимая копье, уже бежал через чащу туда, где в подлеске виднелись просветы. Разъяренный кабан несся за ним как таран: в любой миг он мог настичь беглеца и располосовать ему спину.
Внезапно путь юноше преградил толстый ствол давно упавшего дуба, покрытый теперь зеленым, поблескивающим под дождем мхом. Без лишних раздумий Катон с маху перепрыгнул через него, но не удержался и грохнулся наземь. Теперь бежать было поздно. Перекатившись на четвереньки и быстро вскочив, он упер древко копья в какую-то кочку и выставил наконечник перед собой — над древесным стволом.
Вепрь шумно проломился к преграде, изготовился к броску и взметнулся ввысь — страшный, огромный, с окровавленным рылом и торчащими из открытой пасти клыками. Он стремился сбить врага с ног и потому всем своим весом сам напоролся на широкий зазубренный наконечник косо поставленного охотничьего копья. Острие пробило кабану грудь, проникнув вглубь, к жизненно важным органам зверя. Сила толчка вырвала древко из рук охотника за долю мгновения до того, как оно с треском переломилось.
Кабан, хрюкнув, свалился и отчаянно завизжал, пытаясь вскочить. Копье хрустнуло около наконечника, и из раны в щетинистой шее торчал лишь короткий обломок. Зверь бился, стараясь избавиться от него, разбрызгивая кровь по папоротникам и мху. Катон подхватил с земли древко и с силой вогнал его кабану в бок, налегая всем телом. Зверь завизжал еще громче и забил копытцами, попадая юноше по ногам. Тот, игнорируя боль, наваливался на свое оружие, вращая его из стороны в сторону и проталкивая все глубже. Животное теряло кровь, а с нею и силы, тогда как охотник, напротив, давил все сильнее, цедя сквозь стиснутые зубы:
— Подыхай, скотина! Подыхай!
Мощные ноги больше не дергались и не бились, они обмякли и замерли. Последовало еще несколько хриплых, свистящих вздохов, и кабан с последним содроганием испустил дух.
Катон медленно разжал побелевшие от напряжения пальцы и привстал на колени, дрожа от облегчения и возбуждения. Он сделал это — убил кабана, а сам жив и даже не ранен! Просто не верится. Юноша посмотрел на добычу, и ему показалось, что мертвый зверь выглядит меньше, чем во время схватки. Не намного, правда, но все-таки. Вот ведь обида. Потом, приглядевшись, Катон заметил торчавшие из полураскрытой окровавленной пасти клыки и вываленный между ними язык и вздрогнул.
— Катон!
Голос Макрона звучал в отдалении, со стороны смертельно раненной лошади, и в нем безошибочно угадывалась тревога.
— Я здесь!
— Держись, парень! Я иду к тебе.
Катон поднялся на ноги и услышал еще один возглас — уже оттуда, где находился царь. Он затаил дыхание и навострил уши. Крик повторился.
— На помощь! Убивают! На помощь!
Теперь Катон узнал голос Верики и сам, обернувшись, закричал во весь голос:
— Макрон! Сюда! Скорее!
Ноги путались в густом папоротнике, ветви хлестали по лицу, когда он, не разбирая дороги, несся на царский голос. Позади Макрон выкликал его имя.
— Сюда! — крикнул Катон через плечо, за что-то запнулся, но при падении успел инстинктивно выставить вперед руки, извернулся и тут же снова вскочил.
Как оказалось, запнулся он о Тинкоммия. Тот валялся во мху, схватившись за голову. Между пальцев сочилась кровь, глаза были затуманены. Его копье лежало у него на груди.
— Тинкоммий, где царь?
— Что? — Бритт потряс головой, явно плохо соображая.
— Царь?
Глаза Тинкоммия прояснились: он перекатился на бок и указал на узкую тропку:
— Туда! Быстрее! Артакс напал на него!
— Артакс?
— Скорей! Помоги! Спеши! Я сейчас встану… Артакс!
Не дослушав, Катон устремился по тропе, помеченной темно-красными пятнами на палой листве и папоротниках. Внезапно тропа вывернула на маленькую поляну, где локтях в семи от нее, под стволом старого дуба неподвижно лежал старый Верика с кровоточащей раной на голове. Над ним с увесистой корягой в руке возвышался Артакс. Когда центурион выбежал из подлеска, бритт поднял глаза и злобно оскалился:
— Катон! Прекрасно. Иди-ка сюда!
— Брось палицу! — крикнул Катон. — Брось сейчас же!
— Хватит с меня твоих приказов, — прорычал Артакс и уже было шагнул навстречу римлянину, но остановился и настороженно огляделся. — А где Тинкоммий?
Катон, воспользовавшись заминкой, бросился на него, и оба они, едва не грохнувшись на неподвижное тело царя, покатились по мокрой земле. Катон вскочил на ноги первым, успев лягнуть бритта подкованным каблуком сапога, угодив ему прямо в лицо. За хрустом переносицы раздался громкий крик боли, что, впрочем, не помешало Артаксу тоже вскочить на ноги и замахнуться дубинкой. Катон нырком ушел от удара и присел, готовясь к атаке.
Где же, и впрямь, этот хренов Тинкоммий? И не менее хренов Макрон?
— Ты заплатишь за это, римлянин! — прорычал сквозь зубы Артакс. — Предупреждаю, лучше не суйся!
Катон прыгнул вперед, но на сей раз Артакс был готов к нападению. Он отступил в сторону и огрел дубинкой противника по лопаткам. Центурион, из которого удар вышиб дыхание, рухнул наземь. Он видел, как кельт удовлетворенно кивнул, и ждал, что сейчас тот добьет его, сокрушив череп. Этого не произошло: Артакс повернулся к царю. Но не успел ничего предпринять: послышался тупой звук — и знатный атребат вскрикнул, пронзенный охотничьим копьем своего царственного кузена. Отброшенный силой удара в сторону, он упал, темное древко косо поднялось к небу. Тинкоммий, шатаясь, подошел к телу, схватился за копье, уперся ногой в ребра около раны и с поворотом вырвал зазубренный наконечник из груди Артакса. Потоком хлынула кровь, тело Артакса напряглось и дернулось, будто он силился встать. Тинкоммий каблуком припечатал кузена к земле, и тот на последнем издыхании протянул руку и вцепился в тунику Верики.
— Царь… царь…
Катон все еще лежал на земле. Воздух пока не шел в его легкие, а руки и плечи после удара совсем онемели, отказываясь повиноваться, и ему оставалось только смотреть, как Тинкоммий опускается на колени возле царя, выискивая в нем признаки жизни.
Затрещали ветви, и на поляну из лесной чащи вывалился Макрон, потрясая копьем, которое он готов был метнуть в любого, кто встанет у него на дороге. Растерянно оглядевшись, ветеран осадил коня, соскочил с седла, подбежал к Катону и перевернул его на спину.
— Ты в порядке?
— Сейчас отдышусь.
Макрон кивнул, потом взглянул на поверженного Артакса, так и сжимавшего в мертвой руке складку царской туники. Тинкоммий повернулся и холодно встретил его взгляд.
— Что тут происходит?
— Артакс… — пробормотал Катон. — Он пытался убить Верику.
— Как царь? — крикнул Макрон Тинкоммию. — Жив?
— Жив. Пока, — кивнул Тинкоммий.
— Ну ни хрена себе! — выдохнул Макрон. — Что же теперь будет?
ГЛАВА 25
— Как старик? — сразу спросил Макрон. — Есть улучшения?
Катон, присев на скамью рядом с другом, покачал головой. Он только что вышел из царской спальни, где римский медик ухаживал за царем под бдительным присмотром Кадминия. Макрон пил местное пиво и старался хоть чуточку обсушиться возле тлеющих углей жаровни. День сегодня выдался долгим и трудным во всех отношениях.
Назад в Каллеву охотничий отряд с раненым государем спешил под проливным дождем. До города добрались к сумеркам, промокшие и дрожащие. Трибун Квинтилл приказал Катону и телохранителям отнести Верику в царские покои, тогда как Макрон стремглав помчался на базу за лекарем. Квинтилл велел ему также поднять по тревоге когорту Волков и усилить охрану римского лагеря, а заодно и всего периметра Каллевы на тот случай, если кто-нибудь из недоброжелателей Верики решит воспользоваться весьма удобным моментом для смуты. Как только воины с наспех зажженными факелами разошлись по постам в ожидании новых вестей о царе, Макрон счел за лучшее присоединиться к Катону.
Пиршественный зал был заполнен людьми, толпившимися небольшими группами возле дощатых столов. Несколько телохранителей Верики несли караул у его личных покоев, обнажив мечи и пребывая в полной готовности отразить любую угрозу. Помещение полнилось шепотками и приглушенными голосами, все взоры то и дело обращались к входу в царскую спальню. Весть о ранении государя уже вышла за пределы его обиталища, распространилась по грязным городским переулкам, и все менее знатные жители Каллевы, вне зависимости от рода занятий и званий, тоже встревоженно ожидали каких-нибудь новостей.
Катон, в то время находившийся у царя, наблюдал, как медик удаляет кровь и грязь с раны на голове старика. Покончив с этим, лекарь шумно вздохнул, мягко прикоснулся к обесцвеченной коже под редкими волосами, а потом снова сел и кивнул командиру:
— Пока он жив и какое-то время протянет.
— А поправится ли? Каковы его шансы?
— Кто знает? С таким ранением он может с равным успехом или встать через несколько дней, или сойти в могилу.
— Понимаю, — пробормотал Катон. — Что ж, делай что можешь.
Царь лежал в постели, из-под наложенной на рану повязки выглядывало совсем бледное обострившееся лицо. Старик дышал, но грудь колыхалась так слабо, что он казался мертвее покойника.
— При любом изменении немедленно дай мне знать, — сказал Катон лекарю.
— Разумеется, командир.
Катон отступил от кровати, собираясь направиться к двери, выводящей в большой зал, но перед тем, как покинуть спальню, помедлил. Дверь в противоположной стене вела в палату приемов, и оттуда неслись разгоряченные голоса: там шло нестихающее обсуждение неслыханного доселе события и мер, какие должно принять в связи с ним. Затем Квинтилл громогласно призвал всех к молчанию. Юношу так и подмывало подойти ближе, чтобы хоть что-то расслышать, но присутствие лекаря остановило его. Выйдя в большой зал, он увидел сидевшего на ближней лавке Макрона и поспешил подсесть к другу.
— Никаких, значит, улучшений? А что говорит хренов медик?
— Немногое, — ответил Катон, сознающий, что его появление из царской спальни приковало все взоры. — Артакс сильно ранил царя. Тот потерял много крови, но череп цел. Он может выжить.
— Лучше бы ему так и сделать, — буркнул Макрон, оглядывая помещение. — А то у меня есть ощущение, что кое-кто из собравшихся был бы лишь рад смене власти. Далеко не все нас тут жалуют.
— Ничего странного, — пожал плечами Катон. — Но, думаю, они просто растеряны.
— Растеряны?
От удивления Макрон повысил голос, и многие лица, освещенные пляшущим пламенем развешанных по стенам факелов, повернулись к нему. Центурион придвинулся ближе к товарищу.
— Шайка растерянных кельтов? Ну надо же! Вот уж не чаял такого увидеть.
— Вряд ли их можно за это винить. Если царь умрет, они одним махом лишатся и его, и того наследника, которого он мог бы назвать. Взамен Артакса. Все может случиться, а имя преемника неизвестно. Советники Верики избирают кандидата в правители. Будем надеяться, что Квинтилл убедит их поддержать лояльного к римлянам человека.