Я подняла брови, и у меня неприятно кольнуло под ложечкой. Моя соседка была та самая Ольга, с которой я встретилась в тренажерном зале Гены Благовещенского. Ее длинное лицо было бледно и мрачно — очевидно, она заранее знала, кто будет проживать с ней в одной квартире…
Я села на табуретку и произнесла:
— Это они что, нарочно?
— Конечно, нарочно, — бухнула та. — Чтобы мы сразу на кухне подрались, не доходя до арены.
— Тебя тоже взяли в «Бункер»? Так быстро?
— Тебя, я вижу, тоже взяли, — ответила Ольга. — Придется с этим смириться. Этот Филипп Юрьич — мужчина с норовом. Косорезов не потерпит.
— Да уж, — сказала я, вспомнив, при каких обстоятельствах я впервые увидела господина Каморина, — не потерпит. Он — затейник…
* * *
Диалог между мной и мрачной Ольгой открыл длинную, как високосный год, неделю, в финале которой я должна была выйти на арену развлекательного центра «Бункер» и в рождественскую ночь забавлять членов клуба гладиаторской удалью. Как сказал Геннадий, ожидалось большое стечение VIP-персон, и потому следовало досконально отрепетировать действо со всеми видами оружия.
Он начал инструктирование с мечей и щитов, а закончил… дротиками. Это маленькая такая металлическая стрелка, которая при умелом ею пользовании летит со страшной силой и пробивает листовое железо.
Одной из этих стрелок и был убит гастролер Гаранян.
Что называется, вся жизнь прошла у меня перед глазами, когда я увидела, как Геннадий вынимает из ящика горсть таких дротиков, ухмыляется, а потом с силой бросает один за другим в деревянную колоду, всю истыканную металлом.
— Эти дротики, — говорил Геннадий, — имеют больше устрашающее, чем реальное действие. В поединках ты ими пользоваться не будешь. Потому что одно попадание убивает наповал, а зрителям, сама понимаешь, мгновенная развязка неинтересна. Их применяют преимущественно в боях с участием диких зверей и…
— Что-о-о? — воскликнула я. — Диких зве-ерей? И такое есть?
— Даже прямые поставщики из Африки имеются, — сказал Геннадий. — Львов берут, тигров, леопардов, пантер… гиен с павианами даже. А что? В «Бункере» полностью следуют традициям Древнего Рима. Начнем с того, что в те вечера, когда идет настоящее гладиаторское действо, все пришедшие переодеваются в белые тоги, скопированные с римских образцов.
У меня перед глазами встала картина, которую я видела в квартире Михаила Храмова. Та самая, на которой была изображена «группа товарищей» в римских одеяниях. Подумалось, что, скорее всего, ее рисовали именно там, в «Бункере».
— Дурдом… — пробормотала я. — Мне все время кажется, что ты меня дуришь, Гена. Разыгрываешь.
— Все так думают, — сказал Благовещенский, — пока не попадут на арену. Да ты не дергайся так, Елена из Днепропетровска. Мы не такие кровожадные, как в Древнем Риме. Никого из гладиаторш особенно не убивают. Это ловкая имитация, Каморин на такие мастер. Конечно, было несколько случаев, когда приходилось идти на реальные потери, но это так, в виде исключения. А вот увечья — вещь более чем обычная. Одной девчонке тигр руку откусил. Бывает. А другой мечом ногу так повредили, что пришлось отнимать по бедро. Производственные травмы, никуда не денешься.
— И ты это так спокойно говоришь? — вскинулась я.
Благовещенский посуровел:
— Что-то мы с тобой слишком много болтаем! Все, в завяз! Работаем! Тебе в конце этой недели большой дебют предстоит, помни это… Лена из Днепропетровска.
Последнее он произнес со зловещей усмешкой.
Я взяла дротики и под руководством Гены начала отрабатывать броски. Сначала нарочно мазала, чтобы он не подумал, с чего это я так мастерски исполняю броски. Потом начала попадать. Геннадий сосредоточенно молчал, а потом, когда я попала десять раз из десяти, почесал в голове и сдавленно забормотал что-то себе под нос. Он был, видимо, озадачен.
— Н-да… — выговорил он наконец, — сколько я тут занят, такой еще не видел. Тебе, Леночка, все от природы так хорошо дается или как?
— He-а, не все, — простодушно ответила я и, показательно потупившись, сморозила первое, что пришло в голову: — Мне языки плохо даются. Сколько английский ни долбила, никак не запомню. Только что a cat — это кот, и что-то там еще насчет How do you do… вот.
— Ничего. Английский тебе тут не потребуется, — сказал Геннадий. — Если нужно, и так все переведут. А ты, скажу я тебе, перспективная.
— Это как?
— Подаешь большие надежды, — снисходительно осклабившись, сказал Геннадий. — Буду иметь это в виду.
В тот же день Родион, выслушав мой рассказ, сказал:
— Так мы можем раскачивать ситуацию до посинения. Нужно искусственно обострить ее. Если верна моя мысль о том, что хотели убрать именно Ованесяна, то… тут есть поле деятельности. Вот что, Мария. Я полагаю, что заказчик убийства Гараняна и тот, что велел устранить девушек, — одно и то же лицо. Более того, я думаю, что заказчик — свой человек в этой «фаворито-бункеровско-эдельвейсовской» структуре. И вот почему. Заказчик очень уж удачно определил момент, когда надо устранять нежелательного человека. Понимаешь, один легкий взмах руки, дротик летит в цель, пробивает череп, крови — минимум, никто ничего не замечает. Кроме того, если Ованесян не хочет, чтобы «Бункер» был скомпрометирован, он максимально шифрует все следы убийства. Не выносит сор из избы, не поднимает шуму. То есть заказчик с большой вероятностью остается безнаказанным: хозяевам «Бункера» легче спустить дело на тормозах, чем искать и наказывать виновника. Может, они бы его и нашли, но вот шум, гам, пересуды, и члены клуба принялись бы сдавать свои членские карты. Понимаешь?
— То есть… вы полагаете, что инспиратор и вдохновитель акции сидит в этой структуре?
— Да.
— И исполнитель — тоже?
— Кажется, тот охранник из «Эдельвейса», что остался на пустыре, ясно дал понять, что и исполнитель — тоже. Причем он его чуть не назвал, ты же сама говорила.
— Ну да, конечно… — пробормотала я и вскинула глаза на Шульгина: — И что же вы предлагаете, босс? Я же вижу, что у вас есть какая-то идея. Излагайте.
— Идея-то есть, но я думаю, стоит ли тебе идти на такой риск. Это мне хорошо тут сидеть, перебирать факты, перетирать информацию, отсеивая нужное, а ты-то — ты работаешь не с фактами, а с живыми людьми! Факты тоже бывают убийственными, но не в такой степени, как злая воля людей.
— Тем не менее я хотела бы услышать, что вы придумали, Родион Потапович, — настаивала я. — Куй железо, не отходя от кассы, как говорил папановский Лелик.
Родион побарабанил пальцами по поверхности стола и проговорил:
— Ну хорошо. Дело в следующем…
* * *
На другой день я пришла на работу с лицом бледным и злым. Глаза припухли, веки нервно подрагивали. На плече красовался здоровенный кровоподтек, к тому же я прихрамывала. Встретив меня в таком чудном виде, Геннадий оставил свой обычный тон кота-мурлыки и обеспокоенно произнес:
— Что это… с тобой? Проблемы?
Я молчала.
— Нет, ты не строй из себя Зою Космодемьянскую, ты толком скажи, что случилось. Ну, колись. Ско-лько-о я должен ждать, а? — нажал он капризным голосом, когда я вновь промолчала. — Ты мне в таком вареном виде не нужна. Рассказывай давай. Ну ско-лько я должен ждать?
— Да ничего. Просто анекдот грустный рассказали, — отозвалась я. — Как в телевизионной рекламе. Вот про твое «ско-лько». Звонит Ленин Дзержинскому и говорит: «Феликс Эдмундович, аг’хиважно для окончательной победы г’еволюции повесить тг’иста-четыг’еста белогваг’дейцев». — «Владимир Ильич, говорите точно: ско-лько ве-шать!»
Геннадий хмыкнул и отстал. В течение часа, пока мы отрабатывали пластику уходов от удара с мечом и без, он помалкивал. И только когда переходили к статике — я села на поперечный шпагат, левую руку выставила вперед, правую отвела назад, и так две минуты — он подошел ко мне вплотную со словами:
— И все-таки ты не сказала. Что за проблемы? — Он взглянул на секундомер: — Время!! Передохни пока. Что случилось? Могу помочь?
— Я не знаю… в общем, у меня много всего сразу. Во-первых, вчера мне чуть не перерезали глотку. Поймали в подворотне, затащили в машину. Я думала, хотят изнасиловать…
— Обрадовалась, — сквозь зубы процедил Гена.
— А они спрашивают: кто убил Инну Малич и Катю Дееву? Я говорю, что таких не знаю. А они: как же ты не знаешь, если живешь в той квартире, которую они снимали? А я сказала, что я там живу без году неделя и знать не знала, кто там раньше жил.
— А они? — нарочито расслабленно спросил Геннадий, но я уловила металлический блеск в его глазах.
— Они сказали: ты не темни, а то перережем глотку, как… и кого-то там назвали. Он вроде как охранником был в «Эдельвейсе». Я подумала, что это они меня пугают. Одно дело — меня в машину затащить, а другое — здоровенного парня из «Эдельвейса». Они же там вон какие здоровые, правда, Гена? — наивно спросила я.
— Правда… — пробормотал Гена. — И что, они имя называли? Охранника, которого якобы убили?
— Да я не помню. Испугалась. Вроде на «П». Или на «Ф». Коротенькое такое прозвище. Фига… Фоня… Фара…
— Не Фока, случаем? — вкрадчиво осведомился Геннадий.
— Точно! Фока. А что, такой есть?
— Был, — холодно отозвался Благовещенский, — был, да сплыл.
— Они что, правда его убили? — всполошилась я.
— Да нет, — буркнул тренер, — уволился по несоответствию и по собственному желанию. У него со здоровьем возникли проблемы… с горлом.
«Это точно, — подумала я, вспоминая то, как погиб выслеживавший меня человек, — с горлом у него возникли большие проблемы. Тут не поспоришь». А вслух сказала:
— Я же ни в чем не виновата, Гена. Правда? Чего им от меня надо? Я этого Фоку и в глаза не видела. А они мне сказали, что он за мной следил. Что ему за мной следить-то?
— Незачем, — с заметным усилием согласился Геннадий. — Так. А что во-вторых?
— Во-вторых?
— Когда ты начинала говорить о своих неприятностях, то сказала: во-первых, вчера мне чуть не перерезали глотку. «Во-первых». Значит, было что-то и во-вторых?
— А это еще хуже, Гена, — пробормотала я. — Мне нужны… деньги.
— Деньги? Мне сказали, что Каморин дал тебе денег. Штуку или полторы «зеленых». Не бог весть какой капитал, конечно, но для первоначального обустройства нормально. А тебе еще нужны деньги? И сколько?
— Мне, Гена, письмо из Днепропетровска прислали, — заговорила я быстро, словно боясь, что он меня перебьет, — там у меня родственники, и с ними беда. Брат младший врезался в джип, и теперь их выгнали из квартиры и собираются совсем отобрать жилье, если они не отдадут долг.
Благовещенский покачал головой и спросил:
— И большой долг-то?
Я даже вспотела от усилия показаться максимально жалкой. Не знаю, почему, но именно в этот момент губы кривила сардоническая ухмылка — еще чуть-чуть, и я точно расхохоталась бы, безнадежно и бездарно запоров свою партию неудачницы.
— Много? — повторил Гена.
— Много, — тихо сказала я, отворачиваясь.
— Да сколько? — снова стал горячиться Геннадий.
Я сочла, что уже время делиться секретами.
— Много, Геннадий Глебович, много. Десять тысяч.
— Рублей, надеюсь?
— Даже не надейся. Баксов.
Благовещенский надул одну щеку и ударил по ней кулаком. С шумом вышел воздух.
— Черт, много, — сказал он, — и что же ты думаешь делать, а, Лена?
— Не знаю, — с отчаянием в голосе повторила я.
— Деньги-то, сама понимаешь, немалые.
— Да уж конечно…
— Значит, такие дела, — пробормотал он, глянул на меня и отвернулся. Я схватила его за плечо и заговорила:
— Геночка, помоги, а! Я на все готова! Мне все равно, как, где и что! Мне только деньги нужны, срочно! Если нет, то мне все — край! Я и на вас не смогу работать, нужно домой возвращаться, помогать своим! Мне говорили, что можно хорошо заработать в этом… «Бункере». Как?
Он помолчал, очевидно что-то обдумывая. Потом медленно, тягуче, со знакомыми мурлыкающими интонациями произнес:
— Тут навскидку и не скажешь. Это большие деньги. Сразу и не присоветуешь. Вот что, Лена. Когда тебе «бабло»-то это требуется?
— Как можно скорее! И я им — денежным переводом… Только бы достать!
— Ну ты, конечно, обрадовала! Десять «штукарей» в «зелени»! Это тебе не хрен голландский, так просто не поднимешь! — он замысловато выматерился. — Ладно. Ты, наверное, сама понимаешь, что быстро такую сумму честно заработать — совсем нереально. Понимаешь?
— Да, да. Понимаю.
— Тебе обещали хорошие заработки. Ну что же… если все будет удачно, то пару тысяч баксов ты за новогодние праздники срубишь легко. А то и три.
— Но они говорили — по десять!
— Это вряд ли. Если только очень повезет. Вот что… — Он наклонился к моему уху и прошептал: — Есть один вариант. Штучная работка. Оплачивается по высшему тарифу, «десятку» свою получишь. Но вот только есть нюансы… есть сложности, и я их должен перетереть. Поняла?
— Я… да, но…
— Ты действительно готова на все?
— Да на все, конечно!.. Готова!
— Смотри, Ленка, если согласишься, то отказываться уже никак нельзя.
Он сказал это так, что у меня мороз пробежал по коже. Неужели Родион Потапович был прав, когда предлагал свой план, тут же подвергнутый мною жесткой критике? Похоже, что так. На закинутую удочку клюнули быстро, оперативно и без проволочек. Да… он опять прав. Много раз я задавала себе вопрос: каким образом он, преимущественно сидя в своем кабинете, зачастую успевает узнать куда больше, чем я во время даже самых напряженных поисков? Как Родион Потапович умудряется из множества переплетенных в один безнадежно спутавшийся ком нитей вытянуть одну-единственную, и вдруг эта нить-одиночка оказывается той, самой нужной, необходимой. Как он умудряется делать это?
Накануне он предложил мне сыграть на опережение и надиктовал то, что я должна сказать Геннадию Благовещенскому. Откровенно скажу — я была удивлена. Почему именно Благовещенскому? Почему именно это — наивно-невероятное?.. Родня, потерявшая квартиру, сумма в десять тысяч баксов, моя готовность ради нее пойти на все. Я спросила обо всем этом у босса. Он сказал:
— Сделай, как я говорю, Мария. Ты все узнаешь. Но излишнее знание не поможет сработать тебе так, как нужно. Не обижайся. Я все рассчитал. Они должны, должны клюнуть, и тогда это будет подтверждением.
— Неужели, Родион Потапыч, вы полагаете, что Благовещенский связан с заказчиком?
— Этого нельзя исключать, — уходил от прямых ответов босс.
— Кто же заказчик?
— Кандидатур на эту роль не так уж и много. Пока что не время раскрывать все карты.
— Опять роль тупого доктора Ватсона… — пробормотала я, но спорить не стала. Я знаю, что спорить с ним бесполезно.
Вот теперь, когда Геннадий сказал: «Смотри, Ленка, если согласишься, то отказываться уже никак нельзя», я вспомнила босса. Наверное, у него есть веские аргументы, если попадает вот так — в «десятку». Как я — римским дротиком…
14
Я шла по улице, глубоко задумавшись и втянув голову в плечи. Было холодно. Предрождественский морозец забился даже под теплую куртку, снег под ногами похрустывал.
Москва была готова к зимним торжествам.
— Эй! — окликнул меня кто-то. — Погодите! Постойте, погодите!
Я оглянулась. По улице за мной торопилась, бежала щуплая фигурка в вытертой старой дубленке, в которой, вероятно, какой-нибудь московский модник щеголял лет этак тридцать пять или сорок назад. Вязаная шапочка, полностью закрывающая уши, и очки в пластмассовой оправе поверх нее довершали картину.
На меня взглянули любопытные глаза, и я услышала странную фразу:
— Это вы, значит? Интейесно! Здьйавствуйте.
— Добрый вечер, — откликнулась я. — Да, это я. А вы кого ожидали увидеть?
— Да вы знаете, у меня стьйанное такое чувство: вот вижу на улице человека, знаю, что он знакомый, а вот кто он такой, никак вспомнить не могу. Глупость какая-то, да? Вот вас вспомнил. Ну что там с убийством?