— Доброе утро, мадемуазель Блэк, — спокойно сказал он. — Вы выглядите очаровательно.
Его взгляд медленно поднялся по ее шелковому голубому платью, прежде чем остановиться на изумленном лице.
Дейзи еле сумела перевести дух и тут же сообразила, почему министр был столь предупредителен. Чуть помедлив, она ответила, как надеялась, небрежно:
— Доброе утро, монсеньор де Век. День рождения короля был великолепным праздником.
— О, так вы там были?
— Недолго.
— Это всегда тоскливо и обременительно.
— Зато многому учит.
Наблюдая за своими гостями острым взглядом дипломата, Конте Монтеньи находил их словесную дуэль очаровательной. Этьен был явно возбужден, несмотря на свои комментарии, а мадемуазель Блэк не имела опыта притворства. Они были, конечно, сердиты друг на друга или, возможно, на самих себя. Это забавляло его, но он обязательно поможет мадемуазель всем, чем сможет. Этьен интересовался ею. Похоже, это было нечто большее, чем заинтересованность, что необычайно для его утомленного жизнью шурина. Так как Конте Монтеньи был многим обязан Этьену, то он и отблагодарит его таким восхитительным образом.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — пригласил министр, указывая на стулья.
— Теперь скажите мне, мадемуазель, — галантно протягивая ей фарфоровую чашку, расписанную ляписом и золотом, спросил он, — что конкретно вы хотите, чтобы я сделал?
Она должна быть довольна, все устраивалось так легко, все преподносилось на серебряном блюдечке, словно печенье, которое министр ей предлагал сейчас. Все, что ей нужно сделать, это просто сказать «я хочу это, это и это». Все преграды сметены одним словом герцога.
Они обсудили все в деловой манере, секретарь министра зафиксировал все в строгой последовательности: с кем надо встретиться, какие преграды преодолеть, какие решения суда были необходимы, и менее чем через час министр с веселой улыбкой провожал их до двери, уверяя, что все будет сделано незамедлительно.
— Спасибо, Шарль, — герцог практически не вмешивался в разговор и только раз предложил более подходящего судью для ведения дела. — Скоро едем на рыбалку. Мой егерь сообщил, что лосось уже в хорошей форме.
— С удовольствием, — ответил шурин. Гостеприимство герцога в его охотничьем доме в Шотландии было известно всем.
Повернувшись к Дейзи, министр слегка поклонился:
— Было очень приятно познакомиться с вами. Если в будущем смогу быть полезен, не стесняйтесь обращаться. — Он был слишком воспитан, чтобы сказать, что любая любовница Этьена заслуживает его повышенного внимания, но было понятно, что он имел в виду именно это.
— Полагаю, я должна вас поблагодарить? — сказала Дейзи натянутым тоном немного позже, когда они с герцогом шли по министерскому коридору.
— В этом нет необходимости, — ответил он.
— Конечно, есть, — возразила Дейзи. — Я потратила две недели собственного времени в бесплодных попытках преодолеть эти бюрократические преграды, а вам это удалось менее чем за час.
— Шарль просто мой должник. Нет необходимости все так болезненно воспринимать.
— А я думаю, что воспринимаю правильно, — раздраженно настаивала она. — Ваш Шарль не сделает это для кого угодно, не так ли?
— Не пытайтесь читать между строк, Дейзи, — спокойно ответил он, желая смягчить ее гнев, — он делал мне одолжения и до этого и сделает их еще не раз.
— Вы имеете в виду — для других ваших любовниц? Он рассматривал меня исключительно в этом качестве.
— Вы преувеличиваете.
— Ради Бога, Этьен! — Дейзи в сердцах сорвала свою шляпку. Господи, как она ненавидела шляпки! Почти так же, как ненавидела общество, которое требовало мужского влияния, мужской силы, мужского слова и мужской команды, прежде чем правосудие восторжествует.
— Я только хотел помочь. Извините, если этим оскорбил вас.
— Твое отношение жеребца оскорбляет меня, — выпалила Дейзи.
— Бывают моменты, когда я согласен с тобой.
В это утро он выглядел очень молодо, одетый в бриджи для верховой езды и жакет из замши. Типично королевские замашки, подумала она. Он даже не считает необходимым одеться как положено, встречаясь с одним из министров Франции.
Они приближались к выходу из здания.
— Поехали со мной, — предложил де Век.
— Нет.
— Я отпустил твою карету.
— Я найму экипаж, — сердито ответила она, пытаясь не поддаваться его обаянию. — У тебя не было на это права, и я буду очень благодарна, если в будущем ты не будешь делать мне таких одолжений. Я не нуждаюсь в твоих одолжениях, я не хочу твоих одолжений, у меня нет желания ехать с тобой в одной карете и, честно говоря, я предпочла бы вообще с тобой больше не встречаться! Никогда.
Она была переполнена обидой и на его неуемную энергию, и на всепонимающий взгляд Шарля, который она заметила, и на свою совершенную беспомощность по отношению к самому скандальному повесе в Париже. Она не желала падать в его объятия, как до этого делали все женщины в его жизни. И у него не было никакого права выглядеть таким красивым и желанным, как свежая роса на розах.
— Прекрати, — спокойно сказал он, взяв ее за руку.
— Что прекратить? — спросила она, борясь с желанием обвить его шею руками прямо на ступеньках министерства юстиции.
— Не делай со мной этого, — тихо сказал герцог. — Я не понимаю, о чем ты, — раздраженно бросила Дейзи.
— Я не мог заснуть прошлой ночью, — сказал он.
— Вот и прекрасно.
Теперь ты знаешь, каково это, хотелось ей добавить. — Ничего прекрасного в этом нет. — Его рука до сих пор держала ее. — Я приезжал к Аделаиде. — А я спала, — быстро ответила она. — В самом деле? — еле слышно произнес он. — Да. Нет… немного… Нисколько. Ни одной минуты. Ты удовлетворен?! — ее голос был тихим, а темные глаза наполнились слезами.
Он притянул ее к себе, обнял и поднял на руки, не обращая внимания ни на ее репутацию, ни на свою, ни на репутацию своего шурина Шарля. У всех на виду он спустился с ней вниз по ступенькам, поднес к ожидающей карете и усадил внутрь. Коротко бросив слуге: «Кольсек», герцог запрыгнул внутрь, захлопнул дверь и затемнил окна.
— Мне безразлично, если ты будешь кричать, — произнес он низким рычащим голосом, нарочито грубо поднимая ее шелковые юбки и отбрасывая их в сторону. — Мне безразлично, и карета не остановится, а когда мы приедем в Кольсек, ты будешь моя, вся моя… без остатка.
— Ты можешь иметь любую женщину, какую захочешь, — горячо парировала она, пытаясь освободиться от его рук и тяжести тела, прижимавшей ее к вельветовой обивке дивана.
— Мне не нужна любая женщина, — пробормотал он сиплым голосом, дотрагиваясь пальцами до ее груди. — Я хочу тебя.
— Ну и надолго, черт бы тебя побрал? — прокричала Дейзи, изо всех сил отталкивая его и гадая в момент краткого просветления, что думает слуга о происходящем внутри экипажа, судя по возне и гневным крикам, раздающимся в солнечном утреннем воздухе.
— Навсегда, черт тебя подери! — заорал в ответ герцог, схватив ее за руки, пока она не расцарапала его лицо.
И вдруг она стихла.
— Я не верю тебе.
Отпустив запястья, он взял ее лицо в свои ладони, но не нежно, а грубо, так что она ощущала силу его рук и напряженность его тела.
— Я сам себе не верю, — хрипло произнес он, — но это правда, и не знаю, черт подери, что я со всем этим буду делать…
— Завтра, через неделю… я не знаю, что буду делать, просто не знаю, — медленно произнес он немного погодя. Его зеленые глаза вспыхнули и засверкали, и он самоуверенно и бескомпромиссно улыбнулся. — Но сейчас… что я буду делать сейчас, я знаю!
— Ты не можешь… Я не позволю тебе, — у Дейзи срывался голос, напряженные руки упирались в его грудь, румянец окрасил ее щеки.
— Не смогу? Ты не хочешь? — от его улыбки повеяло холодом. — С другой стороны, пока хоть один из нас находится в менее возбужденном состоянии… Может, твои слова напоминают мне о кодексе джентльменского поведения?
— Однако… — шепот Дейзи был полон презрения. Герцог, напротив, внешне был спокоен, в то время как руки его грубо гладили ее, и он не выпускал ее из объятий, хотя голос его был мягок.
— Какого черта! — она снова попыталась оттолкнуть его, хотя все ее чувства были против. Как можно презирать это высокомерие, «жеребячий» стиль жизни и вместе с тем страстно желать его? — Ты, конечно, привык всегда иметь все, что захочешь, — протестующе выкрикнула она, — но феодальные времена миновали!
Не совсем так, подумал герцог, вспоминая многочисленные инциденты в своих поместьях, когда крестьянеотцы приходили со своими молодыми дочерьми и предлагали их ему в качестве подарка. Но он не считал, что сейчас подходящее время для дискуссий с Дейзи по вопросу о «минувших феодальных временах».
— Тебя успокоит, если я скажу, что влюблен до безумия?!
Он был просто взбешен, но не так, как Дейзи. Может, потому, что она была свободна, а он нет.
— Ты не имеешь представления о том, что такое любовь, — сказала Дейзи, отчаянно, с обидой отталкивая его руки.
Может быть, это и было правдой. Понимая справедливость этого едкого замечания, он опустил руки и молча глядел на нее, проклиная ее очарование и свою постыдную страсть.
— Прости меня, — сказал наконец он и отодвинулся, а затем пересел на сидение напротив.
Они оба тяжело дышали, их сердца стучали в унисон стуку колес кареты.
— Я не одна из твоих шавок.
Она говорила, как это делают все женщины в гневе, смешивая в одну кучу все подряд. Ее волосы растрепались, тяжелые черные локоны, как шелк, струились по плечам, одежда тоже была в полном беспорядке, помятая и скрученная юбка задралась чуть ли не до бедер. Зрелище, надо сказать, было великолепным. Золотистое тело Дейзи было безупречно, и, рассматривая ее, Этьен думал о том, что все же есть некоторые нюансы, отличающие порядочную женщину от девки. Но вслух он произнес:
— Очень жаль! — И, закинув ногу на ногу, ссутулился и помрачнел, словно черная меланхолия присела рядом с ним на сидение.
— Отвези меня обратно, — произнесла Дейзи ледяным тоном, не терпящим возражения.
Родовая спесь, подумал он. Как она похожа на своего брата! Но гордость в роду герцога, слава Богу, пестовали в течение тысячи лет, тут он мог дать ей фору. Высокомерно приподняв бровь, как это делали представители пятидесяти поколений де Веков, он сухо ответил:
— Нет. — И с самодовольным видом, удобно развалился на диване покачивающегося экипажа, куда дневной свет едва проникал сквозь затененные окна. Их взгляды встретились в старом, как мир, извечном вызове. Мужчина и женщина. Желание против желания. Страсть против страсти.
— Мой отец убьет тебя… или мои братья, — вкрадчивым голосом произнесла Дейзи.
— Твой брат уже однажды угрожал мне.
— Изза Импресс, — она руками схватилась за сидение, чтобы удержать равновесие. — У тебя ведь будет еще не одна женщина после меня, Этьен. Ты это знаешь, и я это знаю, поэтому я предпочла бы поменьше эмоций и побольше здравого смысла. Прикажи кучеру развернуться и доставить меня обратно к Аделаиде. — Дейзи попыталась опустить вниз свою шелковую юбку, но так, чтобы не потерять равновесия в этом трясущемся экипаже. — И попроси его ехать помедленнее, — добавила она тоном гувернантки, делающей замечание ученику. — Он перевернется гденибудь.
Герцог не ответил. Он слегка наклонился вперед и снова отбросил ее юбку наверх, открыв ее ноги.
— Не стоит прикидываться ханжой, Дейзи. Твои ноги, — он сделал небольшую паузу, его зеленые глаза скользнули вверх по ее бедрам, — очень красивы… — Он остановил себя, прежде чем чуть не добавил: «И принадлежат только мне». Но ведь она не верила в феодальные отношения, даже он сам осознавал, каким анахронизмом было чувство собственника.
— Этьен… — ее темные глаза сузились. — Я — не все. — Она не стала оправлять одежду, контролируя себя. Неважно, одетая или раздетая она сидит напротив него. Решение было принято. — Ты переигрываешь.
— Я вообще не играю.
— Сейчас 1891 год, Этьен. Я независима, богата, образованна, и моя семья очень влиятельна. Не валяй дурака.
Он не изменил своей вальяжной позы. И это задело ее.
— Твоя жена, вероятно, ждет тебя, — добавила она с сарказмом, желая напомнить ему о семейных обязательствах и вызвать хоть какуюнибудь реакцию. Он спокойно улыбнулся и насмешливо сказал:
— Я послал ее к дьяволу сегодня утром.
— Я ненавижу тебя. — Она ненавидела его самодовольство, его мужскую свободу, его беззаботность.
— Это неправда.
Больше всего она ненавидела его высокомерие, знание женщин, не позволявшее застать его врасплох. Он говорил со своей женой сегодня утром… Несмотря на его отрицание их близости, черт его знает, может, он спал с ней прошлой ночью после приема.
— Она оставила мне записку у камердинера. Меня не было дома, потому что я, как влюбленный юнец, мчался к Аделаиде. Теперь ты получила ответ на все незаданные вопросы?
Как он догадался, удивилась Дейзи, что она умирает от ревности, от одной мысли, что он провел ночь в постели собственной жены.
Его ноги стояли так близко в узком проходе, что она могла протянуть руку и дотронуться до блестящей кожи лосин. И его мужское обаяние, его задумчивые, капризные глаза притягивали ее, словно обещанный рай.
— У меня нет никаких вопросов, — соврала она. Пытаясь отогнать чувство, которое горячей волной разливалось по телу, она напомнила себе, что он был прекрасным любовником, но… не только с ней, а и с другими женщинами. С любой женщиной.
— Когда ты меня отвезешь обратно к Аделаиде? Он пожал плечами.
— Посмотрим, — ответил он в королевской манере: не подразумевая того, что произнесено вслух, и не допуская никаких коллегиальных решений, кроме собственных.
— Что значит «посмотрим»? — Дейзи резким движением поправила юбку и наклонилась вперед. — Надеюсь, у тебя есть предсмертное желание?
— Нет, с тех пор как встретил тебя.
Его ответ был настолько спокоен, мягок, так чертовски невозмутим, что Дейзи немедленно решила применить другие аргументы. Она не могла вести борьбу с позиции силы, сидя в экипаже Этьена, в момент, когда его кучер вез их в Кольсек.
— Послушай, — произнесла она голосом присяжного поверенного, — давай договоримся по некоторым вопросам.
— А именно?
Его несколько игривая интонация провоцировала и раздражала, но Дейзи имела большой опыт урегулирования спорных вопросов и игнорировала провокацию.
— А именно о перемирии на некоторое время, устраивающем нас обоих.
Герцог рассмеялся, это был смех победителя.
— На некоторое время, — произнес он, — в самом деле?
Глядя на нее, он подумал, что либо эта женщина будет принадлежать ему навечно, либо он умрет в попытке завоевать ее. Хотя это было довольно глупое решение и не в его характере, странное для мужчины, который известен всему свету как страстный, но непостоянный любовник.
— Не согласен, ваша честь, — спокойно сказал он, — а если соглашусь, то потребую два тысячелетия перед вечностью.
— Будь серьезнее, Этьен, мне не до шуток. — Но я в самом деле не согласен, дорогая, и я не шучу. — Это что, похищение?
— Не думаю, но все может статься. Я ведь непостоянен.
— А я не собираюсь падать тебе в руки, как… как все остальные.
— Ты, дорогая, совершенно не то, что все… остальные, поверь мне…
Он произнес это так тихо, что Дейзи едва расслышала. Резко выпрямившись, он отдернул штору ближайшего окна.
— Этьен…
Ответа не последовало. Может, он и не услышал — ее голос тоже был очень тихим — а может, был поглощен открывшейся перед ним панорамой.
— Я не знаю, что нам делать.
Герцог всетаки слышал ее слова, потому что медленно повернул голову, как будто ему было очень сложно отказать себе в удовольствии смотреть в окно, и медленно кивнул.
— Значит, нас уже двое.
— Мне нужно больше, чем твое внимание на несколько часов или несколько дней… — Ее темные глаза увлажнились. — Или несколько недель…
— Я не собираюсь приносить тебе извинения за свою жизнь, это ничего не изменит. Важно, как я понимаю, в состоянии ли я дать тебе какието гарантии. С кемлибо другим я бы солгал и дал любые обещания. Ты видишь, как я изменился? И потому я не могу тебя обманывать. Самое смешное, что это действительно так. Скажу откровенно, может, это поможет. Ты для меня — глоток свежего воздуха, ты — радость, которой я не знал. Я впервые в жизни безоговорочно счастлив, когда мы вместе. Я хочу, чтобы это чувство длилось вечно. Я хочу тебя навсегда. Но мир сделал меня циником, или я сам стал циником… В любом случае, я могу только сказать: я рад сделать что угодно, лишь бы удержать тебя.