– Могу я поговорить с Дикконом о…
– Нет никакого смысла сейчас разговаривать с Дикконом, – мягко подталкивая его по направлению к северо-восточной башне, сказала Элис. – Ведь не думаете же вы, что против нас кто-нибудь выставит армию. В любом случае стража знает свое дело и объявит тревогу. Поэтому достаточно будет предупредить Диккона.
Было очевидным: Элис не допускала подобную возможность.
– Но… – сказал было Раймонд и замолчал.
Он и не ожидал никакого нападения. Все, что произошло в Уэльсе, казалось ему теперь дурным сном. За крепкими стенами Марлоу, под защитой преданных слуг Вильям был в безопасности. Раймонд почувствовал, как тяжесть ответственности, которая временами становилась почти невыносимой, покидала его. Он так устал. Кровать в темной комнате была такой манящей, но ему пришлось задержаться.
– Постойте, – сказала Элис.
Отупевший от усталости, Раймонд пытался сообразить в чем дело. Пока он размышлял, Элис сняла с него плащ и, еще до того как Раймонд попытался протестовать, тунику.
– Теперь садитесь, – командовала Элис, подводя его к креслу.
Затем она развязала его рубашку. Раймонд поднял руку, намереваясь остановить девушку, но она удержала ее за запястье и посмотрела на прилипший к ране рукав, испачканный гноем и засохшей кровью. Затем Элис перевела взгляд на его ноги. Выше правого колена была аналогичная рана.
– Пока сидите, – сказала она. – Мне нужно принести тряпки и воду. Необходимо намочить вашу рубашку и штаны, иначе до ран не добраться.
Когда она выходила, Раймонд изумленно посмотрел ей вслед. Он пытался помешать ей раздеть себя только потому, что не хотел обнажать перед ней эти безобразные раны. Трудно даже представить себе реакцию матери на такого рода зрелище. С одной из его сестер случился обморок, когда она увидела почти заживший шрам. Пока он рассуждал подобным образом, пришли две служанки. Одна женщина принялась смачивать его руку и колено теплой водой, смешанной с маслом, другая пододвинула поближе столик и начала раскладывать на нем принесенные мази.
Раймонд закрыл глаза, откинулся назад и задремал, несмотря на все усиливающуюся боль в руке и колене. Две последние недели он спал урывками, по несколько минут. Время от времени Раймонд просыпался от обострившейся боли, когда отрывали от раны и снимали рубашку, но не открывал глаз, пока не услышал голос Элис.
– Раймонд, приподнимите немного бедра, чтобы мы могли снять с вас штаны.
Это заставило его окончательно проснуться.
– Что?
– Я обмыла и перевязала вашу руку. Теперь я то же самое хочу сделать с вашим коленом. Тогда вы сможете лечь в кровать и уснуть. Ну же, Раймонд, привстаньте чуть-чуть.
– Нет.
– Нет? Почему? – спросила она, нежно улыбаясь ему.
Юноша был ошеломлен спросонья и беспокойно наморщил лоб. Теперь он стал похож на уставшего, упрямого ребенка.
– Вы не можете… – нерешительно сказал он.
В мгновение ока Элис все поняла. Он не хотел обнажаться перед ней. Элис слегка покраснела. Она и не думала об этом. Обнаженные мужчины ее совсем не интересовали. Она мыла своего отца и графа Ричарда, как делала это до нее мать, смазывала раны Гарольду, Джону и Обри, для чего их тоже надо было раздевать. Но сейчас она чувствовала смущение, совершенно неожиданное, и не осмеливалась сказать: «Не будьте смешным», как сказала бы Гарольду или Обри.
– Принеси чистую рубашку сэру Раймонду, – приказала Элис служанке, – а мне… полотенце.
Служанка, казалось, была удивлена, но подчинилась без лишних слов. Раймонд не обратил на это внимания. До него только сейчас дошел смысл сказанных Элис минуту назад слов о том, что она обмыла его рану. Он взглянул на свою руку, тщательно перевязанную чистым полотном. Его мозг пронзила мысль, что Элис сама, а не служанки, обработала его рану и собиралась сделать то же с раной на ноге. Он пристально посмотрел на нее. Но девушка выглядела как обычно: не бледная, не испуганная, не страдающая от тошноты.
– Раны ужасные, – сказал он извиняющимся тоном, зная, что это правда, но не совсем веря в это.
Элис, утешая, погладила его плечо.
– Это только испорченная кровь и плохое настроение, они покинут вас, как только раны заживут. Не мучайте себя. Все пройдет быстро, и ваше боевое искусство не пострадает.
– Вы разбираетесь в таких вещах?
Странно, почему Элис умеет обмывать и перевязывать раны, но еще удивительнее, что она говорит об этом, как о деле обычном, более того, – как об одном из своих повседневных занятий, вроде вышивания.
Элис улыбнулась ему.
– Вы не должны думать, будто я вас просто успокаиваю. Не могу похвастаться большим опытом, но я и не новичок в этом деле. Леди Элизабет научила меня, а она прекрасный врачеватель. Я знаю, какие раны заживают быстро, а какие – нет. Вы можете доверять мне.
Раймонд не успел ничего ответить, так как вернулась служанка. Элис через голову надела ему рубашку и набросила на его колени полотенце. Под этим прикрытием она попыталась снять с него штаны, которые успела расстегнула еще до того, как попросила приподняться в первый раз.
– Придержите полотенце и приподнимитесь, – сказала Элис. Занятая работой, она не могла видеть выражения лица Раймонда, которое весьма изумило бы ее. На нем отразилась такая решимость, что сразу становилось понятным: он принял важное для себя решение.
Поступив весьма деликатно, предоставив смущающемуся Раймонду рубашку и полотенце, прикрывшие часть его обнаженного тела, Элис тем самым, окончательно завоевала любовь юноши. Он добьется этой женщины, чего бы ему это не стоило. Не может быть никакой другой, верил он, с таким сочетанием красоты, мужества и здравости ума Раймонд представил Элис во всех обстоятельствах, в какие только может попадать женщина, и она всегда побеждала. Она проходила через все испытания, превосходя любые его ожидания.
Раймонд подумал о жизни своего отца с матерью. Она была нежной, любящей и принесла большое приданое, но в ее присутствии все чувствовали скованность, необходимость взвешивать каждое слово и жест, чтобы не дай бог не оскорбить ее чувства или не напугать. Потом Раймонд вспомнил три недели, проведенные в Марлоу, ту легкость и смех, с которыми там говорили обо всем – от сомнительных шуток до высокой политики, и всегда в центре всего была Элис. Ни разу она не огорчила присутствующих слезами, не нарушила тишину, не удалилась надменно.
Человеческое совершенство вот подходящие для нее слова. Она не была святой, чье совершенство заставляет других стыдиться себя, внося определенное неудобство. Элис была вспыльчивой, острой на язык и обладала своеобразным чувством юмора. Она могла дернуть корову за ухо, чтобы посмотреть, как та лягнет ногой зазевавшегося крепостного и тот упадет в навозную кучу. Была упрямой как черт, и предпочитала делать все по-своему, не спрашивая совета или согласия других. Но все это составляло женщину, а не ангела, женщину, которую Раймонд намеривался взять в жены.
Глава 13
Когданаступил вечер, сон Вильяма стал спокойнее. Жар спал, причем существенно, – подумала Элизабет, хотя и не была уверена, связано ли это с тем, что она протирала его влажной тряпицей. Элизабет перестала беспокоиться. Раны не помертвели и выглядели уже не так страшно. Правда, Вильям основательно похудел. Она вспомнила, что Раймонд говорил об отсутствии у него аппетита.
В комнату тихо вошла Элис. Она ничего не сказала, только вопросительно посмотрела на Элизабет, которая кивнула головой и подошла к ней. Вместе они вышли в переднюю, где факелы и свечи были погашены.
– Он чувствует себя лучше, – поспешила сказать Элизабет. – Гангрены нет. Я думаю… о, уверена… он поправится.
Она замолчала. Когда дело казалось безнадежным, Элис охотно уступила Элизабет право ухаживать за отцом, так как в этом случае он получил бы квалифицированную помощь, какую Элис не смогла бы оказать. Теперь, когда о смертельной опасности не было и речи, возможно, она захочет отказаться от ее услуг. Элизабет готова была упасть на колени и умолять дочь Вильяма разрешить ей остаться, хотя опасалась, не вызовет ли своим поведением обратной реакции со стороны Элис, дав ей повод для ревности.
У Элис не было причин для беспокойства. Она любила своего отца, но теперь у нее появился новый объект внимания. Она никогда не оставила бы Вильяма под присмотром прислуги, сама сидела бы рядом и ухаживала за ним, зная, что Раймонд нуждается в ней гораздо меньше. Однако поскольку за Вильямом ухаживала Элизабет, то она могла быть спокойна. Отцу был обеспечен качественный уход, а заботливость Элизабет превосходила ее собственную. Поэтому Элис была готова оставить более тяжелое и менее желанное занятие ради более легкого и менее утомительного.
– Слава Богу, – сказала Элис мягко. – Не разбудят ли папу наши голоса? Мне нужно рассказать вам, почему Раймонд привез его сюда. И, кроме того, я принесла вам кое-что поесть.
– О, спасибо, дорогая, – вздохнула Элизабет и опустила глаза, стараясь скрыть слезы, когда поняла, что Элис не собирается отнимать у нее Вильяма.
Элис придвинула столик к двум креслам, поставила на него поднос и разложила еду. Они неторопливо ели, пока Элис рассказывала то, что узнала от Раймонда. Слушая ее Элизабет все больше бледнела.
– Моджер! – прошептала она.
– Я тоже так подумала! – вспыхнула Элис. – Но граф Херфордский считает, что должен быть некто, желающий ослабить папино влияние на дядю Ричарда. И нет никакого смысла, Элизабет, после стольких лет… – Она вдруг замолчала и зажала рот рукой, зардевшись от смущения.
Элизабет судорожно вздохнула, и краска тоже залила ее лицо.
– Мне очень жаль, Элис, сказала она наконец. – Надеюсь, ты понимаешь, что мы, мы не сделали ничего способного оскорбить память твоей матери. Это старая, очень старая история, начавшаяся еще во времена нашего детства. Мы с Вильямом собирались пожениться и поклялись в этом друг другу, но твой дед решил, что доля моего наследства недостаточна для его старшего сына… братья тогда были еще живы. Мой отец с ним согласился. Было решено выдать за моего брата твою тетю, которая, кажется, умерла в год твоего рождения. Таким образом, не только устанавливались кровные узы между владетелями Марлоу и Хьюэрли, но и появилась возможность устроить мой брак с максимальной выгодой для нашей семьи.
Они долго молчали. Элизабет смотрела на свои руки, теребившие подол платья. Взгляд Элис был устремлен куда-то в пространство. Случись этот разговор несколькими месяцами раньше, когда она еще не встретила Раймонда, ей оставалось только ревновать Элизабет к отцу или сожалеть о несостоявшемся браке. Ведь она могла бы быть дочерью Элизабет. Сегодня этот бесхитростный рассказ задел ее самое больное место – совесть. Отец, думала Элис, не больше обрадовался бы ее выбору, чем когда-то ее дед выбору отца. Он дважды предупреждал не подавать Раймонду надежд, которым не суждено сбыться.
Может ли она противиться отцу? Это было бы несправедливым. Обидеть отца, который всегда ставил ее благо и интересы выше собственных – чудовищная неблагодарность. Неподчинение родителям – большой грех в глазах церкви и людей. Но потерять Раймонда?..
– Вы даже не пытались объяснить отцу, что вы любите..
– Пытаться объяснить ему? – резко оборвала ее Элизабет. – Я открыто сопротивлялась ему! Он бил меня и морил голодом, но я не сдавалась.
– Но потом…
– Твой отец уступил, согласившись на выгодный брак, – прошептала Элизабет, закрыв лицо руками. – Нет, не слушай меня. Это всего лишь моя застарелая горечь.
– Вы имеете в виду, что папа дал вам слово… и нарушил его?
Элизабет опустила руки и вздохнула.
– Понимаешь, моя дорогая, мне было проще. Я никогда не любила своего отца. Он не заботился обо мне. Я была женщиной, а значит, лишним ртом. А твой папа любил своего отца и…
– Нет, сказала Элис, – не верю. Если папа дал слово, он не мог нарушить его… будь то во имя любви, ненависти или чего угодно.
– Тогда он был слишком молод, – ответила Элизабет, но в голосе ее не чувствовалось уверенности.
– Нет, – настаивала Элис. – Люди не могут так изменяться. Разве вы изменились?
– Но твой дед пришел ко мне и сказал, что Вильям… согласился жениться на леди Мэри. – Голос Элизабет дрогнул, когда она произносила эти ненавистные для себя слова.
Элис упрямо покачала головой.
– Папа не мог нарушить слово. Почему вы так уверены, что ваш отец и мой дед не солгали? Они могли даже не считать это обманом, поскольку вы были еще детьми и то, что они говорили, в последствии свершилось.
Элизабет ошеломленно посмотрела на Элис. Пелена, окружавшая ее всю жизнь, начинала спадать. Неужели это правда? Если так… если только это так и было…
– Спросите папу, – предложила Элис.
Элизабет повернула голову и прислушалась, но в спальне Вильяма все было спокойно. Когда она обернулась к Элис, лицо девушки было в слезах.
– Он скоро поправится, – попыталась утешить Элизабет, решив, что своим движением напугала Элис, но та не ответила, крепко закусив губу и не отводя глаз от стены.
– Что с тобой, милая? – спросила Элизабет.
– Со мной произошло то, от чего вы меня предостерегали, – сказала Элис. – Я влюбилась в Раймонда.
– Моя дорогая! – вздохнула Элизабет. – Моя дорогая! Было бы большим заблуждением с его стороны…
– Он ничего не делал… только смотрел на меня. Он даже не хотел… – Элис запнулась. – Я не подозревала ни о чем, пока он не сошел на берег с папой. Я увидела его… и забыла о папе. – Ее голос сорвался.
Будь на месте Элизабет другая женщина, она постаралась бы направить Элис на путь истинный, соответствующий общепринятым требованиям морали на сей счет. Она сказала бы, что Элис слишком молода, что она забудет своего наемника, как только станет хозяйкой огромных владений, что она должна подумать о будущем своих детей, если выйдет замуж за человека без состояния. И все эти слова соответствовали бы действительности.
Но Элизабет не могла сказать ничего подобного. Это противоречило ее собственному опыту. Конечно, Марлоу и Бикс предназначались Элис, при условии, что Вильям не женится. Дети Элис будут хорошо обеспечены, тут можно было положиться и на Ричарда Корнуолльского, который не оставит милостью сыновей своей любимицы. Кроме того, внутренний голос вкрадчиво говорил: если Элис выйдет замуж за Раймонда, у Вильяма не будет никаких причин жениться. Его дочь останется с ним, появятся дети.
– Милая моя, – сказала Элизабет, – это естественно, когда дочь ставит любимого выше отца. Не стыдись этого. Но… – Элизабет почувствовала укол совести: Вильям так надеялся на свою дочь. – О, дорогая! Попробуй обуздать это чувство, хотя бы на время, пока твой отец болен. Когда ему станет лучше, если… если твое чувство сохранится… но ты должна пообещать мне, что попробуешь заставить свое сердце… я попрошу за тебя.
– Правда?! – воскликнула Элис и тут же прикрыла рот ладонью.
Элизабет поднялась и тихо прошла в комнату отца. Вильям спал, но очень неспокойно. Элис остановилась в дверях и отступила, увидев, что Элизабет возвращается. Однако та не села и не продолжила разговор, занимавший Элис больше всего.
– Дорогая, скажи поварам, чтобы принесли немного бульона с мелко нарезанным мясом. Не знаю, что ему захочется, но, думаю, скоро он придет в себя и сможет поесть.
Элис согласилась и быстро вышла, хотя почувствовала разочарование от того, что их с Элизабет беседа прервалась на таком важном месте. И тут же мысленно отчитала себя: разве здоровье отца не самое важное сейчас. Она улыбнулась, вспомнив слова Элизабет, считавшей естественным, что Элис прежде всего думает о Раймонде. Как хорошо, что Элизабет здесь. Вот если бы она могла остаться. Папа думал бы в основном о ней и перестал бы интересоваться, за кого Элис собирается выходить замуж.
Они с Раймондом смогут уехать в Бикс, действительно принадлежащий ей, думала Элис. Эта идея была настолько привлекательной, что все представлялось исключительно прекрасным, почти райским. Папа, счастливый и здоровый, уже не одинокий, не беспокоящийся больше из-за того, что у него нет сына, и Марлоу может остаться без хозяина. Она представляла себя и Раймонда в Биксе, совсем рядом с Марлоу, чтобы часто видеться с папой, и в то же время достаточно далеко, чтобы остаться хозяйкой в своем доме.