«Тут уж позвольте вам не поверить», – отметил про себя Редж.
– И нож давайте сюда. Вы сказали, что купили его у испанца. Вы его купили специально, чтобы убить этого Траутвайна?
– О нет, сэр. Я его купил много раньше, в какой-то таверне, когда ел яичницу с жареной картошкой. На оливковом масле, сэр. Видно, судьба.
– О чем вы говорили с этим, как бишь его, Траутвайном, что за дурацкая фамилия?
– Совсем не дурацкая. Если перевести, даже аппетитная фамилия. Из двух частей: форель и вино. Вы когда-нибудь пробовали форель в вине, сэр?
– Ваше легкомыслие, сержант Джонс, просто поразительно.
– Так точно, сэр. Я полон гордости за совершенный поступок. Наш славный главнокомандующий меня бы, наверно, похвалил.
– О, господи, – скрипнул зубами Вудрафф. – Отвечайте на мой вопрос.
– Разрешите присесть, сэр? Я понимаю, это не положено, но я, знаете ли, устал. Думаете, убивать легко?
– Отставить! Это вам не пустая болтовня в казарме. Я ваш командир, вы – подчиненный, мы обсуждаем серьезное дело, так что шуточки и панибратство – долой. О чем вы с ним говорили?
– Да, в общем, ни о чем. Кстати, по-испански он говорил лучше, чем по-английски. Он говорил, что война слишком затянулась, сокрушался, что две родственные нации оказались врагами. Еще говорил, что Гитлер во многом, если не во всем, прав, что теперь, когда большевики угрожают Европе, долг немцев и британцев – сообща драться с русскими. Он говорил: лучшее, что пришло в голову Гитлеру, – это идея окончательного уничтожения евреев. Я ему сказал, что у меня жена еврейка. Он поморщился и заметил, что в постели она, наверно, не хуже других баб. А по-английски добавил: «Трахать их, а потом глотки резать». Ну а я решил перерезать глотку ему. Только вместо этого, как я уже вам докладывал, я его в спину пырнул. В темном проулке. За баром «Бараха».
– В вашем личном деле ничего не говорится о еврейском происхождении вашей жены.
– По-моему, это никого, кроме меня, не касается, сэр. Мы – в британской, а не в германской армии.
– Никого не касается? Вы убили этого человека по сугубо личным мотивам, и это – единственный довод, который может использовать защита.
– Защита? Вы сказали: защита?! Как будто мне грозит судебное разбирательство за выполнение прямого солдатского долга. Я убил немца, вот и все. Я доложил об этом, как положено. Мне остается только отдать вам честь, повернуться на сто восемьдесят градусов и уйти. Сэр, – Редж отдал честь, но с места не двинулся.
Зазвонил телефон. Потревоженная собачка спрыгнула со стола и снова растянулась в своей корзинке. Капитан Вудрафф поднял трубку:
– Да. – Он долго молчал, внимательно слушая сообщение. – Так точно. В десять часов. Отлично. – Положив трубку, он злобно произнес: – Звонили от губернатора.
– От губернатора, сэр? По поводу нашего дела? Быстро, однако.
– Звонил адъютант губернатора. Он не сказал, по какому поводу меня вызывают, но нам обоим хорошо известно, в чем дело. Приведите себя в порядок. И выньте эту чертову ручку из нагрудного кармана. Если вы считаете, что выполняли солдатский долг, так потрудитесь хотя бы выглядеть как настоящий солдат.
Капитан Вудрафф накрошил собачке сухарей, добавил в блюдце молока и велел ей в его отсутствие вести себя прилично. Затем вместе с сержантом отправился в резиденцию губернатора, которая находилась неподалеку. Стояла нестерпимая жара. Казалось, еще немного, и «Скала» [42]расплавится и растворится в море. Сидя в приемной рядом с сержантом, капитан Вудрафф утирал с лица пот. Приемную украшали портреты Рука и Хитфилда и скверно написанное панорамное полотно, где был изображен захват англичанами Гибралтара в 1704 году. Редж курил одну сигарету за другой. Наконец без четверти одиннадцать вышел адъютант губернатора, круглолицый капитан с пышными усами, и объявил, что его превосходительство готов принять капитана Вудраффа. Он добавил, что не понимает, зачем здесь сержант, но, возможно, у капитана Вудраффа на этот счет свои соображения.
– Да уж, соображения… – угрюмо бурчал Вудрафф, следуя за адъютантом.
Войдя в кабинет Мейсон-Макфарлейна, вице-губернатора Гибралтара, капитан Вудрафф отдал честь и получил приглашение сесть. В огромном кабинете начальника маленькой колонии царили прохлада и полумрак: жалюзи по случаю жары были опущены. По стенам, как в музее, расположились реликвии, оставшиеся от прежних хозяев кабинета: бронзовая статуэтка сарацина, возможно, самого Тарика ибн Зиада, план англиканского собора в мавританском стиле, мраморные статуэтки с лежащими львами, колокола погибших фрегатов, чучела представителей местной фауны – куропаток, дятла и голубей. В горшках росли крупные кактусы. Стулья XVIII века смотрелись неплохо, но сидеть на них было неудобно.
– Спасибо вам, что явились по первому зову, – сказал губернатор. – Вы уже знакомы, я полагаю, – и он показал на сидевшего напротив Вудраффа майора Уиллард-Гиббонса. Капитан и майор согласно кивнули. – Майор, нам необходим ваш совет по одному гражданскому делу. Я не знаю, входит ли это в компетенцию разведки. Окольными путями ко мне попал рапорт с другой стороны границы. Как вы знаете, мы поддерживаем распространенное у испанцев заблуждение о том, что губернатор Альхесирас является одновременно и губернатором Гибралтара. Кстати, он собирается к нам с визитом в следующем месяце. Нам от этого вреда не будет, а испанцы пусть потешат свое национальное самолюбие. Так вот, из Альхесираса сообщили об убийстве одного немца. Шеф полиции в Ла-Линеа пытался связаться напрямую с нашей полицией, но это – грубое нарушение. Мы – военный гарнизон. Рапорт пришел из Альхесираса, но преступление, очевидно, было совершено в Ла-Линеа. Полиция навела справки и установила, что немец, которого звали… где-то у меня записано, как его звали… в общем, не важно, – незадолго до смерти его видели с одним из наших. Неудобно как-то получается, не правда ли? В баре видели британца в штатском в компании немца. Обычно полиция не придает большого значения показаниям, э-э, жриц любви, но в данном случае одна из них утверждает, что, проходя мимо, видела, как наш вытащил кинжал из тела немца. Имени она, конечно, не знает, но опознать может. Короче говоря, испанские власти уверены, что британский солдат, находясь в увольнительной на испанской территории, совершил убийство. Вы как офицер разведки располагаете подобной информацией?
– Так точно, сэр, – тяжело вздохнул Вудрафф. – Фамилия немца Траутвайн, он сотрудник германского консульства в Севилье, находился далеко от места приписки явно со шпионской миссией. Его действительно прирезал один из наших. Один из моих подчиненных, если уж быть точным. Сержант Джонс. И сейчас он здесь, в приемной.
– Какая неприятность, – поморщился губернатор, – и что же, он сам во всем признался?
– Сэр, он явился ко мне сегодня утром, чтобы доложить о происшествии по всей форме. Он гордится содеянным. Говорит, что долг солдата – убить врага. И я полагаю, это утверждение не лишено смысла.
– Он рассказывал об этом кому-нибудь еще?
– Да, сэр, причем весьма громко, в офицерском буфете. Дайте ему волю, и он завтра же опубликует новость в местной газете. Я же говорю, он гордится своим поступком.
В беседу вступил майор Уиллард-Гиббонс, полноватый, средних лет мужчина, профессиональный адвокат. До войны к нему обращались в случае столкновения интересов гражданских и военных ведомств.
– Если бы убийство произошло на театре военных действий, – сказал он, – это считалось бы исполнением солдатского долга. Но вся беда в том, что это случилось на нейтральной территории. Испанцы правы, рассматривая происшествие как убийство. В соответствии с международным правом они могут потребовать экстрадиции Джонса.
– Ах, какая неприятность, – повторил губернатор. – Хотя кто в нынешней обстановке контролирует соблюдение норм международного права? Иными словами, кто или что может нас заставить подчиниться требованиям испанской стороны?
– Видите ли, – уточнил майор Уиллард-Гиббонс, – это не совсем верный подход к делу. Нам необходимо принять во внимание точку зрения испанцев. Немец убит на их территории, а немцы, по мнению испанцев, проявили дипломатический такт, когда отказались от вторжения в Испанию и захвата Гибралтара. Немцы теперь имеют право заявить протест, и Франко окажется в очень неловком положении.
– Неужели вы полагаете, – сказал губернатор, – что дело дойдет до Мадрида? Мне кажется, местным властям невыгодно придавать его огласке, и они попытаются дело замять.
– Боюсь, что нет, сэр. Как сказал Вудрафф, немец был сотрудником консульства, если я не ошибаюсь, в Севилье. Дипломаты хватятся его. Не забывайте, что немцы имеют в Испании сильное влияние, ведь они помогли нынешней власти победить в гражданской войне. Убийство – это преступление, тем более убийство германского подданного британцем на испанской территории. Такое дело непросто замять.
– Как же нам поступить? – спросил губернатор. – Отдать нашего парня в руки испанского правосудия?
– По закону следовало бы поступить именно так, но мы, конечно, не станем этого делать. Интересная ситуация. Помнится, в Лондоне в сентябре 1939 года был похожий случай. Дело не получило широкой огласки, так как считали, что это опасно. У молодого человека, совершившего убийство, был зять немец, который сохранил германское гражданство и паспорт, работал в лондонском отделении «Люфтганзы» и открыто поддерживал нацистов. Вскоре после объявления войны его зарезал брат жены. В экстренных случаях посольствам, консульствам и прочим представительствам вражеской стороны отводится время для выезда, но пока немец оставался в Лондоне, его шурин поторопился расправиться с ним, а на суде заявил, что убил врага отечества.
– Никогда про это дело не слыхал, – оживился губернатор. – И чем же кончилось? Оправдали?
– Его осудили за непредумышленное убийство. Суд был закрытый, без присяжных. Осужденный подал апелляцию, по которой до сих пор не принято решение.
Всю эту историю майор Уиллард-Гиббонс сочинил от начала и до конца – порой на него находило такого рода вдохновение. Однажды он написал невероятную историю о человеке, которого обвиняли в убийстве, совершенном в Детройте, а он в качестве алиби использовал тот факт, что в момент преступления находился в Чикаго, где совершил другое убийство. Приводилось множество улик в пользу того, что он виновен в обоих убийствах, но, поскольку совершить их одновременно он не мог, ему мастерски удалось запутать суд.
– Мы обязаны следовать букве закона, – заключил майор, – но в любой игре есть правила, на которые закрывают глаза. Я не думаю, что Его Величество обрадуется, если узнает, что один из его солдат, переодетый в штатское, убил другого человека в штатском на нейтральной территории, тем более что убитый не был вооружен и не имел возможности защищаться. Это как-то не по-военному.
– Так что же нам делать?
– Если верить Вудраффу, этот парень играет с огнем, когда трубит о своем геройстве где ни попадя. Пока испанской полиции известно только, что какой-то британский солдат в гражданском убил немца на испанской территории. Но если он и дальше будет выставлять себя героем, скоро все узнают, кто убийца. Новость тут же попадет в газеты и станет известна всему миру. Я считаю, что испанская полиция имеет право знать, кто из британских солдат был в тот день в увольнительной, шлялся по кабакам и девкам. Они имеют право потребовать для опознания их всех. Списки находившихся вчера в увольнительной имеются? – спросил он Вудраффа.
– Разумеется. Никто не может уйти без разрешения. Иначе бы весь гарнизон мотался в Испанию и обратно, когда кому заблагорассудится.
– Итак, список есть, значит, мы можем собрать всех, кто вчера был в увольнительной, и предъявить их испанской полиции?
– Да, сэр. За исключением сержанта Джонса, разумеется.
– Вот, значит, как его зовут, – сказал губернатор. – Понятно. Ах, как все это неправильно. Так вы предлагаете, капитан, показать им, что мы готовы соблюдать законность и предъявить для опознания всех, кроме того, чьих рук это дело? Это как будто не по правилам?
– Конечно, сэр, – ответил Вудрафф, – но вы не можете отрицать, что сейчас главная наша задача – уничтожать немцев, хотя здесь у нас и немного для этого возможностей, но все равно, война есть война. Сержант Джонс убил врага, и наказывать его за содеянное неправильно. Но я боюсь, что, если мы представим для опознания наших ребят, испанская полиция, скорее всего, возьмет первого попавшегося, лишь бы угодить немцам.
– С юридической точки зрения, – сказал майор Уиллард-Гиббонс, – война тут ни при чем. Испания – нейтральная территория. Один человек пырнул ножом другого человека. Чистой воды убийство. Ему не следовало так поступать. Война ведется по другим правилам. Враг, так сказать, обезличен. Даже если бы один из наших укокошил в Ла-Линеа самого Адольфа Гитлера, правительство Его Величества оказалось бы в весьма неловкой ситуации: убийство произошло на нейтральной территории.
– Думаю, парень не решился бы на убийство, – сказал капитан Вудрафф, – если бы тот не сказал гадость про евреев.
– Кто сказал гадость? – спросил губернатор.
– Убитый немец, сэр, Траутвайн. Он болтал какие-то гадости про евреев, а когда сержант Джонс сказал ему, что женат на еврейке, то в ответ услышал кое-что похуже.
– Сержант Джонс женат на еврейке? – удивился губернатор.
– Да, сэр. Я уверен, что он никогда бы не схватился за нож, если б немец не оскорблял евреев.
– Ну вот, – вздохнул майор Уиллард-Гиббонс, – теперь это уже не убийство противника. Ваш человек убил немца по причинам сугубо личного характера.
– Да, – возразил Вудрафф, – но эти сугубо личные причины напрямую связаны с тем, из-за чего мы воюем с немцами.
– Вовсе нет, – возразил губернатор. – Мы вступили в войну из-за Польши. Мы объявили войну Германии не потому, что немцы убивали евреев. Я имею в виду, что нам об этом ничего известно не было, верно? Конечно, необходимо положить конец уничтожению евреев, как, впрочем, и других народов. Я просто хотел сказать, что антисемитские высказывания – еще не повод кидаться на людей с ножом.
– Мы вынуждены убивать немцев, – сказал капитан Вудрафф. – И мы убиваем их везде и всюду, даже матерей с младенцами. Это тоже не очень-то правильно.
– Как вы полагаете, нам следует поговорить с этим вашим сержантом, – спросил губернатор, – сказать ему хотя бы, чтоб держал язык за зубами?
– Он здесь, сэр, в приемной, – сказал Вудрафф.
– Минуточку, – сказал майор Уиллард-Гиббонс. – Необходимо сделать следующее: все поездки в Испанию должны быть немедленно запрещены. Вы можете сейчас же издать такой приказ?
– Приказы по гарнизону оглашаются в полдень, – ответил губернатор. Он позвонил, чтоб вызвать адъютанта. – Сейчас все сделаем. И еще выставим охрану по всем четырем постам, на всякий случай.
– Я считаю, – продолжил майор, – что мы должны немедленно отправить этого парня подальше отсюда, скажем, в срочную командировку.
– О, господи, – простонал Вудрафф, – это не так просто – организовать срочную командировку. Куда же мы его откомандируем? Если мы отошлем его в Британию, положение может осложниться. Испанское посольство начнет теребить Черчилля запросами о ситуации в Гибралтаре, и отвечать за все придется, вы уж извините, сэр, вам. Боюсь, мы здорово влипли.
– Самое странное, сэр, – сказал майор, – что мы вынуждены лгать. Одно дело – лгать врагу, это в порядке вещей, особенно во время войны, и совсем другое дело – лгать дружественной нации.
– Разве Испания – наш друг? – удивился Вудрафф.
– Испании удалось остановить немцев у французской границы, поэтому они не дошли до Гибралтара. Это вполне дружественный акт, – пояснил губернатор.
– Я думаю, – сказал майор, – самое лучшее в нашем положении – тихий саботаж в отношениях с испанской полицией. Они же ничего не смогут сделать. По крайней мере, если этот парень не будет орать на весь мир о своем грехе.