— Брат, ты сошел с ума, — совсем сник Фома. — Поднимать руку на Мстислава! Да ведь старый Владимир тебя раздавит, как вошь. И нас заодно. Изведет, подрубит Аскольдово древо… Лучше смирись. Хватит крови!..
Глеб покачал головой с сожалением:
— То не нам с тобой решать — достаточно ли крови. Ко мне дважды являлся отец. И всякий раз он подталкивал к мести…
— Отец был воин. И ты — воин. А мы — пахари. Дайте же нам спокойной жизни! Не то…
— Что — не то? — удивился Глеб. — Ты, пахарь, мне угрожаешь.
— Я пытаюсь образумить тебя.
Здесь Глебу почудилось, что некий шорох раздался позади него. А в глазах Фомы он увидел испуг.
Взявшись за рукоять меча, что висел на поясе, Глеб резко обернулся. За спиной у него стоял Волк. Волк испытующе смотрел на Фому.
— Вот как! Это ты!.. — Глеб отпустил меч. — Теперь мне понятно, отчего в Сельце волнуются собаки.
Фома спросил:
— Кто это?
— Это — Волк. Мой побратим.
Фома с осуждением покачал головой:
— Ну и побратимы у тебя. С такими лютыми глазами. Не удивительно мне, что такие у тебя и дела.
Волк сказал:
— Может, не мое это дело, но пока вы тут разговариваете, братья, какие-то люди стягивают вокруг вас кольцо.
— Что еще за люди!.. — разозлился Глеб и выхватил из-за спины секиру.
Фома сказал:
— Бросай секиру, Глеб! Считай, мы тебя поймали. Мы хоть и пахари, а всегда сумеем обмануть Воина. И не станешь же ты в самом деле рубить головы родным братьям!..
Глеб оглянулся. Он увидел, что все его братья один за другим выходят из-за деревьев. А в руках у братьев Глеб увидел дубье. И дубьем этим Аскольдовы дети поигрывали очень красноречиво.
— Вот так дела!.. — хмыкнул Волк. — Впрочем видеть мне доводилось не раз, как идет брат на брата. Но я-то здесь при чем?
— Ужели испугался? — усмехнулся Глеб. — В моих ушах еще звучат твои слова о волчьих зубах, что будут не лишними в драке.
— Зубы — зубами! — оглядывался Волк. — Но ведь и про шкуру забывать не надо. А братцы твои, посмотри, как один, крепыши!..
Глеб и Волк, как настоящие побратимы, стали спиной к спине.
— Драться — так драться, — воскликнул Глеб. — Во всяком случае нескучно время проведем… Эй, Волк! У меня есть секира. А ты возьми мой меч.
— А зубы на что? — прорычал, распаляясь, Волк и ощерился.
Фома, увидев острые красивые зубы Волка, побледнел. Фома был явно не воин.
А Волк все же взял предложенный меч.
Глеб сказал, обращаясь к братьям:
— Мы готовы! А вам решать — быть ли драке. И если мы пустим кому-нибудь кровь, это будет на вашей совести, поскольку мы будем только отбиваться.
— Бросай секиру, Глеб! — последний раз просил Фома.
Но брат уже не удостоил его ответа.
И тогда Фома сделал знак, и кольцо стало сужаться. Аскольдовы дети поигрывали дубьем, кто-то готовил веревки, а кто-то и замахнулся уже.
Глеб и Волк, готовые к бою, стояли неподвижно; они зорко следили за каждым движением нападающих. Меч и секира грозно поблескивали в солнечных лучах.
И когда уже с обеих сторон готовы были посыпаться удары, Фома воскликнул:
— Смотрите, братья! Кто это?..
Аскольдовы дети обернулись в ту сторону, куда показывал Фома. Глеб здесь подумал, что вот настал удобный миг прорваться — пока внимание братьев отвлечено. И едва уже не бросился вперед, но в голову ему вовремя пришла мысль, что негоже Воину бегать от пахарей. И тогда он тоже проследил взгляд Фомы и увидел того старца — в белых одеяниях. Прежде Глеб видел его только ночью и не мог как следует рассмотреть. Впрочем не мог он рассмотреть его и сейчас, ибо старец стоял в отдалении. Но то, что явился им сейчас сам Аскольд, только очень-очень постаревший, у Глеба не было никаких сомнений.
И кто-то из братьев испуганно сказал:
— Это же отец!..
Памфил выдохнул:
— Он смотрит на нас. Он что-то хочет сказать.
— Ясно, что! — бросил дубину Кирилл. — Он не хочет допустить драки.
— Он молчит.
— Все и без слов понятно…
Так переговаривались братья, а старец все смотрел на них и не уходил. Ветерок шевелил его седые волосы; слегка колыхались полы рубахи.
— Не страшно ли вам? — покосился на братьев Памфил.
Фома сказал:
— Не ошиблись ли мы, что погребли родителей по христианскому обряду? Отец наш Аскольд никогда не был ревнивым почитателем Христа. Аскольд, я знаю, поклонялся и жертвовал Волоту… Быть может, следовало предать их тела огню — по обычаю языческому?
— Какой-то он старый, — заметил кто-то.
— Отец прошел через смерть, — напомнил Глеб.
Братья — смущенные, притихшие — побросали дубье. Им показалось, что старец удовлетворенно кивнул. Он так и не сказал ни слова. Тихо повернулся и пошел прочь. Он был невесом и светел. Старец шел, а под ногами его не шуршали травы; он отошел уже далеко, а все было как бы видать сквозь молодую листву размытое белое пятно.
— Никогда я прежде не видал воскресших, — пробубнил Волк. — И кабы был крещеным, сейчас бы перекрестился!..
После этих слов он вернул Глебу меч.
А Фома сказал, осторожно взяв Глеба за плечо:
— Уходи, брат, из этих мест! И не убивай больше никого. Секирой, убийством не восстановишь справедливость. Только нам повредишь…
— Быть может, так оно и есть, — ответил Глеб. — Но и смирением овечьим не заставишь убийц устыдиться. Это вам скажет любой волк.
Здесь они и расстались. Братья, поглядывая исподлобья, направились к Сельцу. А Глеб и Волк быстро скрылись в лесу.
Глава 9
Волк все не мог успокоиться:
— Этот старец даже не оставил следов. Мы там проходили, и я посмотрел.
— Он дух, призрак, — объяснил Глеб. — Его нельзя потрогать. Поэтому он не оставляет следов.
Но Волк ответил с сомнением:
— Трогал же его ветер! Все видели, как колыхались его седины…
Этого Глеб не мог объяснить, он только предположил:
— Быть может, это нездешний, неземной ветер. А может, это ветер, который дул когда-то. Мы же только сейчас видим действие его.
Волк хмыкнул:
— Все это чересчур мудрено для моей простой волчьей головы. Но думается мне, что видели мы живого, только очень хитрого старца.
Глеб посмотрел на Волка с удивлением:
— Не хочешь ли ты сказать, что отец мой Аскольд жив?
Волк кивнул:
— Если этот старец — Аскольд, то он, конечно, жив. От духа не будет пахнуть дымом жертвенных костров. А от этого старца пахло дымом. Меня никогда не подводил мой волчий нос.
Глеб пожал плечами и промолчал. Он не поверил Волку.
Узенькой, протоптанной зверьем тропинкой они шли через густой лес. Глеб — впереди, Волк — за ним. Поступи Волка не было слышно. И шел он с оглядкой, и время от времени втягивал носом воздух. Глеб замечал, что у этого человека не только имя, но и все повадки волчьи. Глеб даже подумал, что судьба свела его с оборотнем. Но это Глеба не пугало. Глеб уже верил в то, что дух отца покровительствует ему. И коли Аскольду было угодно, чтоб Глеб встретился с оборотнем и ходил с ним одной тропинкой, значит — так тому и быть.
Глеб уже уверился: самый страшный оборотень, — хоть в облике волка, хоть в облике человека, — не страшнее десятника Корнила Рваной Щеки.
Между тем Волк говорил:
— Жаль, что твои братья только пахари. Какая сильная была бы стая! Можно было бы из лесу править городами…
Глеб с любопытством оглянулся на Волка:
— Скажи, а у тебя есть братья?
— Из-под каждого куста выглядывает мой брат, — не замедлил тот с ответом.
— Нет, не волки. Я имею в виду людей.
Тот оскалился:
— Все люди — волки. Разве не так?
Глеб кивнул:
— Видать, брат, у тебя тоже печальная судьба.
Волк молчал некоторое время. Глеб даже подумал, что тот не расслышал его слов. Они шли легко: поднимались на холмы, спускались в долины, осматривали следы на тропах.
Но вот Волк опять заговорил:
— Судьба моя несчастливая. Тебе могу сказать, хотя знаю тебя — всего ничего… Наш боярин был падок до сладких блюд. В моем доме он устроил пиршество. Выпил кубок вина и увидел, что слаще моей Елены нет блюда. Меня бросили в погреб, деток — в прорубь. А Елену, сладкое кушанье, боярин к себе увез. Позабавился, потом и ее сунул под лед…
Глеб сказал:
— Пожалуй, твоя беда потяжелее будет. Хотя никому не приходило в голову взвешивать смерть.
Волк кивнул, продолжил:
— Как я выбрался из погреба, как веревки с себя скинул, не могу сказать. Но над прорубью я уже выл по-волчьи. Это так!.. Мне не хотелось больше жить. И я лег в снег и просил у богов смерти. Боги прислали ко мне стаю волков… Я приготовился уж, что меня растерзают: самому большому, матерому волку я подставлял горло. Но тот вильнул хвостом и отошел. Стая легла рядом со мной в снег. Они как будто приняли меня в стаю и оплакивали вместе со мной мое горе… О, волки хорошо чуют людское горе! Ты не поверишь, лучше человека волки могут сострадать!.. Вот тогда я впервые назвался Волком. Я поднялся из снега и пошел к боярину. Я уже знал, как поступить с ним. Серые братья меня научили, — тут Волк засмеялся, а Глеб заметил, что он смахнул с ресницы слезу. — Я загрыз боярина в его постели на глазах у его жены. И ушел гулять по свету. И всем теперь доволен…
Сказав это, Волк скрипнул зубами.
Глеб молчал, он знал: сейчас не время ему говорить.
А Волк спросил:
— У тебя есть нора?
— У меня есть нора. И даже не одна, — Глеб остановился. — Сам знаешь, когда на тебя устраивают охоты, под одним кустом не отсидишься.
— У тебя, быть может, есть и волчица?
Глеб сейчас вспомнил про Анну, именно про нее, хотя у него было в деревнях много других женщин.
Он так ответил Волку:
— Тому, кто гоним, нельзя к чему-то привязываться — будь то дом, или друг, или ребенок. Так же и с женщиной: или не иметь ни одной, или иметь многих.
— Золотые слова! — ухмыльнулся Волк. — Слова мужчины и воина. Но это не слова волка. Волк имеет только одну волчицу…
Так, разговаривая, они подошли к стене совершенно непроходимого дремучего леса.
— А куда мы идем? — полюбопытствовал Волк.
Разглядывая темный лес и густой подлесок, Глеб ответил:
— Ты слышал уже, есть люди, с которыми я должен поквитаться. Только об этом я и думаю… А тут недалеко живет человек, который многое знает. Я хочу спросить его…
Волк с сомнением оглядел лес:
— Никогда бы не подумал, что в этих дебрях живет кто-то.
Тут Глеб отыскал приметную березку, увидел зарубку на ней. Он сделал три шага вправо и раздвинул ветви можжевелового куста. За кустом оказался узкий лаз, прорубленный в чаще. Скользнув в полумрак леса, Глеб поманил за собой Волка.
Скоро они очутились на поляне, посреди которой была вырыта землянка.
Глеб еще издали крикнул:
— Эй, Щелкун!..
Волк озирался с восхищением:
— Это же надо устроить такое логовище!
— Щелкун!.. — все звал Глеб и уже спускался по ступенькам в землянку.
Но голос отозвался откуда-то сзади:
— Я здесь!
Глеб обернулся, поискал глазами:
— Где ты, Щелкун? Перестань играть…
— А кто с тобой? — теперь голос раздался совсем с другой стороны.
— Это Волк. Он — друг.
Тогда едва у них не из-под ног, спугнув бабочек, из высокой травы поднялся человек. И заулыбался. Волосы у него были цвета соломы и стояли нечесаные торчком. А глаза у него были голубые-голубые, как лесное озеро поутру. А одежда на нем была сплетена из трав и листьев. Наверное, поэтому человек сей легко мог спрятаться всюду: и в пшеничном поле, и в зарослях камыша на озере, и в лесной чаще, и даже вот в траве…
— Это Щелкун! — сказал Глеб. — Он славен тем, что знает в лесу все тайные тропы. И знает все разговоры, какие в лесу говорятся, и, быть может, даже все мысли, какие в лесу думаются. Он видит ясно, как сокол, а слышит — как летучая мышь. Ему известно все, что делается в округе! Порой я думаю, Щелкун понимает язык зверей и птиц…
Волк посмотрел на Щелкуна с одобрением:
— Он прятался в траве совсем рядом, а я его не учуял. Не помню, чтоб такое со мной случалось прежде.
Щелкун сказал с гордостью:
— Всегда нужно знать, откуда дует ветер.
Глеб сказал с улыбкой:
— Еще Щелкун известен тем, что однажды, поспорив, съел живую мышь. Говорят, она отчаянно пищала…
Волк посмотрел на Щелкуна с уважением:
— Волки тоже едят мышей. Мы, как видно, подружимся.
После этого приятного разговора Щелкун пригласил гостей в землянку. Когда гости сели на нары, он развернул какую-то тряпицу и достал лепешку. Разломил ее на три части. Потом из мешочка насыпал Глебу и Волку по горсти орехов. Еще дал им сушеных ягод:
— Угощайтесь!..
Глеб развел руками:
— Откуда такое богатство?
Польщенный его удивлением, Щелкун улыбнулся:
— Мышь поделилась зерном, белка — орехами и ягодами. Если ты не слеп, то не пропадешь в лесу.
Волк убежденно кивнул:
— Мы подружимся, как видно…
За таким незатейливым разговором они съели хлеб и ягоды, не торопясь пощелкали орехи.
Потом Щелкун сказал Глебу:
— Спрашивай. Что хочешь знать?
Глеб ответил:
— Корнил ищет меня. Я ищу Корнила…
— Знаю, — Щелкун задумался, пригладил свои взъерошенные волосы, когда он отнял руку, волосы опять встали торчком — Ходит по лесу слушок…
— Слушок? — удивился Глеб.
— Да. Щебечут ласточки, когда лепят гнезда; змеи шипят в траве… Будто сидит Корнил при князе за крепкими стенами.
— Как же его достать?
— Но сегодня выехал с дружиной…
Глеб оживился:
— О Щелкун! Тебе цены нет!
Щелкун почесал голову:
— Да. Вот что еще я знаю… Братья твои еще не успели вернуться в Сельцо, а Корнил с дружиной опять был там. Поджидал их. И дождался… Они сказали, что хотели тебя поймать, но ты им не дался. Еще сказали Корнилу, что был с тобой человек, похожий на волка… Вот он, значит!.. Но Корнил не поверил твоим братьям. Ни единому слову. Сказал, что сам подождет и поймает наконец Глеба…
— И что? Ждет? — не поверил Глеб.
Щелкун опять задумался:
— Ждет. Но как-то странно; будто не верит, что ты придешь. Без заботы, без печали с девками в баньке тешится. Кабы знал, что его ожидает, позабыл бы про девок.
Тут Волк подивился:
— А ты знаешь, что его ожидает?
Щелкун хитро улыбнулся:
— Я знаю Глеба.
Волк сказал Глебу:
— Я пойду с тобой.
Но Глеб покачал головой:
— Тебя, как всякого волка, собаки далеко слышат. Такой поднимут шум!.. Да и дело это кровное. Помощники здесь — в тягость.
Глава 10
Ближе к вечеру, собираясь уходить, Глеб кивнул Щелкуну:
— Приюти, на время этого человека, — он показал на Волка. — Думается мне, он хороший человек. Хоть красавцем его не назовешь, зато без раздумий готов пойти на доброе дело. И не глуп, докучать не будет.
Щелкун снизу вверх посмотрел на Глеба, хотя, надо сказать, тоже был человек немаленький:
— А ты?
— Мои дороги тебе не хуже меня известны.
Щелкун заглянул ему в лицо:
— Хорошо ли ты подумал, Глеб?.. Ведь там с Корнилом тридцать человек…
Глеб ответил:
— Уж лучше бы им не быть там вовсе! Жаль бывает подлесок, когда рубишь лес…
Скоро Глеб ушел, Щелкун и Волк переглянулись.
Волк сказал:
— Не помешают четыре руки там, где для двух рук работы невпроворот.
Щелкун согласился:
— Подождем немного, и мы пойдем.
С этими словами Щелкун заглянул под нары и достал оттуда две увесистые сучковатые палки Протянул одну Волку. Тот взял палку, осмотрел грозно торчащие в разные стороны сучки. Прищелкнул языком:
— Хороший будет посох!
Щелкун скромно развел руками:
— Подобрал случаем.
Корнил Рваная Щека был опытный воин и неглупый человек. Он хорошо понимал, что если Глеб перебил всех его людей, то на этом не остановится и однажды постарается отомстить и ему самому, десятнику. И даже более того — не побоится поднять руку на молодого князя. Ибо такой уж был Глеб отчаянный человек. Корнил хорошо знал Аскольда и в прежние годы во время походов был даже дружен с ним. Десятник сожалел, что ему пришлось убить этого человека. Но поправить уже ничего было нельзя, как нельзя было в тот проклятый день ослушаться князя… Корнил знал Глеба, можно сказать, понаслышке. Но так как о Глебе говорили много, значит, и знал его Корнил неплохо. Видеть несколько раз доводилось, а пару дней назад даже нос к носу столкнулись в церкви. Ох, дерзкий этот Глеб!.. И Аскольд такой был. Глеб в него удался. Другие сыновья — не то; другие сыновья от земли, от плуга поднялись. Глеб — от меча.