— Я не попрошайка. Хотел заработать, но вот не получается.
«Ладно, сейчас я тебя поймаю, — подумал я. — Сейчас ты попадешься».
— Дайте мне адрес, может, я найду для вас работу, дам знать. На заправочной станции или… или в каком-нибудь гараже, — добавил я с ударением.
Он ответил, ничуть не смутившись:
— У меня нет адреса… Знаете, как это бывает: днем я стараюсь заработать хоть немного, а ночую когда у знакомых, когда в ночлежке, а то и под мостом, либо в парке на скамейке… Но я мог бы на днях позвонить вам и спросить, удалось ли вам что-нибудь найти.
«Обошел ты меня», — подумал я. И дал ему наспех придуманный номер, с бруклинским индексом. Он несколько раз повторил этот номер. Я снова сунул ему доллар, на этот раз он не отказался.
— Я это запомню, — сказал он. — Благодарю вас. Меня зовут Рони. Желаю вам мальчика, с мальчишками хлопот меньше.
Я отъехал от стоянки, не зная, что об этом думать. Одна из бесчисленных случайностей или умышленная инсценировка? Надо будет запомнить этого Рони.
Гарриэт сообщала, что звонит и никак не может меня застать, а поэтому телеграфирует, что она хочет увидеться со мной, вот адрес и название ее гостиницы. Спрашивала, есть ли у меня желание встретиться с ней, не забыл ли я ее. В конце стояло: «Целую. Гарриэт».
Я ничего не забыл, но не имел желания встретиться с мисс Клэр.
25
Хулио Оливейра ввел их в комнату, где ждал полковник Аббес. Лицо у полковника Аббеса было изможденное и жестокое, с хищными чертами. Он уставился на Мерфи холодными узкими глазами и некоторое время приглядывался к нему, потом сердечно протянул руку и басом прогудел:
— Приветствую вас, Мерфи. Благодарю за услугу. Вы смелый летчик, очень смелый. Хлопот не было?
— Благодарю, господин полковник. Все было в порядке.
— Прелестно. А что же привез в нашу страну храбрый летчик? Что за товар?
Мерфи удивился. Уж, наверное, этот тип отлично знал, кто лежал там, в багажнике.
— У меня был пассажир, больной пассажир.
— Хорошо путешествовал? Больной человек доволен?
— Да.
Октавио повернул к Мерфи голову.
— Господин полковник спрашивает, доволен ли пассажир этим путешествием.
— Ах, вот что! Очень доволен. Погода была хорошая, и он не страдал от толчков.
— Прекрасно. Благодарю, — сказал Аббес и взял конверт, лежащий на столе. — Тут деньги, летчик честно заработал. Не доллары, а наша монета. Песо. Один песо — один доллар, совсем одинаково. Хорошая монета. — Он говорил на ломаном английском языке.
Мерфи спрятал конверт в карман комбинезона.
— Господин полковник разрешит мне остаться здесь на несколько дней?
Аббес не понял.
— Несколько дней. Что несколько дней? — Он посмотрел на Октавио. — Что он хочет?
— Я хотел бы осмотреть Сьюдад-Трухильо, — объяснил Мерфи, — Я слыхал, что это красивый город.
Аббес усмехнулся.
— Красивый, очень красивый. Генералиссимус доктор Рафаэль Леонидас Трухильо и Молина сам планировал застройку. Ему мы обязаны этим городом.
— Я даже не знал, что генералиссимус еще и архитектор, — сказал Мерфи.
Аббес обратился к Октавио:
— Что он сказал?
— Что генералиссимус, наверное, великий архитектор, — быстро проговорил Оливейра и тут же пояснил Мерфи: — Генералиссимус Трухильо — гениальный человек и во всем знает толк. Это самый великий и самый мудрый человек во всей мировой истории. С тех пор, как пришел к власти генералиссимус, началась самая важная глава истории человечества — Эра Трухильо.
— Да, это правда, — одобрительно сказал Аббес, — Храбрый летчик прийти ко мне завтра утром в министерство. Там говорить по-дружески один час. — Он спросил Октавио по-испански: — Капитан, вы уже подготовили этого человека? Он ориентируется в ситуации? Знает, как обстоит дело с его отлетом?
Октавио предостерегающе качнул головой в сторону Мерфи.
Полковник понимающе кивнул и быстро подошел к Мерфи.
— Вы говорите по-испански? — спросил он.
— Я немного знаю испанский, — медленно сказал Мерфи.
— Немного знаете, — повторил полковник, ничуть не смущенный своей ошибкой. — Прекрасно. Где вы родились?
— Я родился… — начал Мерфи по-английски, но тут же поправился: — Не nacido en Trenton. New Jersey[3].
Жестокое лицо полковника искривила усмешка: он, видимо, был доволен. Октавио и Хулио тоже улыбнулись, как по команде. Видя это, Мерфи улыбнулся тоже.
Аббес отошел вглубь комнаты и стал у окна.
— Где вы живете? — спросил он.
Оливейра, делая вид, что приглядывается к Мерфи, еле слышно шепнул:
— Скажи, что здесь…
— Ahora… vivo an Ciudad Trujillo, — сказал Мерфи, — Сейчас я живу в Сьюдад-Трухильо.
Аббес похлопал ладонями по чрезмерно выпуклой грудной клетке и издал рычащий смех: Мерфи он напомнил гориллу из зоопарка. Октавио и Хулио дружно захохотали, бдительно выжидая момент, когда Аббес перестанет смеяться. Он вдруг оборвал смех, они тоже.
Аббес подошел к ним, проверяя на ходу, застегнута ли верхняя пуговица на его мундире, и протянул Мерфи тяжелую волосатую руку.
— Прелестно. Храбрый летчик идет в гостиницу. Завтра министерство, одиннадцать часов. Мой адъютант ждет.
— Благодарю, господин полковник, завтра в одиннадцать я буду в министерстве.
Аббес холодно глянул на него суженными в щелки глазами.
— Я знаю, что вы будете… Капитан, — обратился он к вытянувшемуся в струнку Октавио, — вы останетесь. Они могут идти, подождут внизу.
Мерфи и Оливейра вышли из комнаты. Аббес, не двигаясь с места, кивком подозвал Октавио.
— Прелестно, — сказал тихо Аббес, — Летчик доживет до завтра. Есть серьезные осложнения в деле Галиндеса: мои люди убрали одну девушку, дочку сенатора Флинна. У нее была копия этой идиотской, лживой книги. Ладно, пускай Мерфи доживет до завтра, потом посмотрим. Так будет лучше после этой истории с девушкой. Мы подобрали боя для этого летчика, он будет следить за его телефонными разговорами, корреспонденцией, вещами и так далее. Вы понимаете, что этот летчик отсюда выбраться не должен — никогда. Может, что-нибудь придумаем для него. Семья у него есть?
— Мать, господин полковник. Он приезжал к ней раз в год, так что это не имеет значения. Он ей врет, что где-то Работает, а на самом деле ходит без работы. Один тип, Освальд Тен, про него допытывался, и нашим ребятам пришлось его утихомирить. Они это хорошо сделали, чисто, без улик. Я при этом был, а потом кружным путем поехал в Лантану и там дождался Мерфи.
— Прелестно. Номер для Мерфи зарезервирован в гостинице «Космос». Рядом — комната для боя. Зайдешь в министерство и возьмешь у моего адъютанта визу, вечером дашь ее Мерфи. Ты вечером занят?
— Хотел кое-что уладить… — несмело проговорил Октавио. — Одно личное дело. Но, если господин полковник… я, конечно…
— Ладно, не надо, тебе полагается немного отдохнуть. С ним пойдет Оливейра. Пускай поведет его в хороший бордель и напоит в лежку. Надо из него вытянуть все, что удастся. От этого зависит, что мы с ним сделаем. Знаете, не стоит рисковать из-за какого-то сопляка.
— Если господин полковник разрешит…
— Можешь говорить.
— Господин полковник, он не сопляк. Если мы дадим ему какую-то работу — конечно, не у нас — так он на коленях благодарить будет. В Штатах он работы не имел, обозлился порядком. Это хороший материал.
— Сегодня надо ему в нутро заглянуть. Внизу ждет машина, черный «плимут». Пускай Мерфи поедет с боем в гостиницу, а ты договорись насчет вечера с Оливейрой. Ему как будто можно доверять?
— Оливейра любит поговорить, господин полковник. Но его никто не купит.
— Это-то и главное, чтобы его никто не купил. Пускай он хорошенько поработает, и мы выпустим на волю его отца и сестру. Можешь так ему и сказать. Пока мы его испытываем и изучаем.
— Разрешите мне кое-что сказать.
— Говори.
— Оливейра считает, что отец и сестра ни в чем не виноваты.
— Профилактика, Октавио, профилактика. Тюрьма воспитывает невиновных лучше, чем действительно провинившихся. — Он отрывисто хохотнул и добавил: — У невиновного в тюрьме куда больше поводов радоваться, чем у виновного, — он еще может оттуда выйти. А виновных мы, в общем-то, не выпускаем, из принципа… Ну, иди!
— Так точно, господин полковник. Все будет сделано. На вечер я что-нибудь организую.
— Прелестно. Придешь завтра с сообщением о Мерфи. В десять. Возьмешь также отчет у Оливейры. До одиннадцати решим, что сделать с этим летчиком. Я понимаю, как трудно было найти подходящего человека, чтобы перевезти Галиндеса. И понимаю, что Мерфи оказал нам большую услугу. Но я не люблю свидетелей. Очень не люблю.
— Еще одно, господин полковник.
— Говори.
— Как быть с его самолетом? Через несколько дней мы должны отправить эту рухлядь в Линден, иначе они поднимут шум.
— Не поднимут. Сегодня его починят, а завтра кто-нибудь из наших полетит в Линден, отдаст самолет и получит залог. А сам останется в Нью-Йорке, нам как раз нужен там человек. Пускай Мерфи отдаст вам квитанцию на самолет.
— Это мне придется лететь в Линден?
— Нет. Ты на год выходишь из игры, этого требует дело Галиндеса.
— Все будет сделано, господин полковник.
— Прелестно. Ну, иди.
В холле его ждали Мерфи и Оливейра.
— Что говорил старик? — спросил Оливейра.
— Сказал, что доволен.
— Это он и при нас говорил, — вмешался Мерфи.
— При вас он мог говорить это из вежливости. А мне дал официальную оценку. Идемте, мистеру Мерфи нужно отдохнуть.
— Что он обо мне сказал? — спросил Мерфи.
— Что он доволен.
— И больше ничего?
— Что он очень доволен.
У выхода с аэродрома стоял черный бой с чемоданчиком Мерфи.
— Что за парнишка? — спросил Мерфи. — Как попал к нему мой чемодан?
— Это ваш бой, — объяснил Оливейра. — Он более или менее знает английский.
— Не нужен мне бой. Ведь в гостинице есть прислуга.
— Вы всегда слишком много разговариваете, — ответил де ла Маса. — Это и есть бой из «Космоса», выделенный в ваше распоряжение.
— Вы перекусите немножко и постарайтесь до десяти отоспаться, в десять я к вам зайду, — сказал Оливейра.
Мерфи не торопился прощаться: он хотел кое о чем опросить.
— Ну, слушаю, — сказал де ла Маса. — Что еще у вас?
— Один только вопрос… Я ведь знаю немного испанский…
— Полковник Аббес был этим доволен.
— Мне показалось, — продолжал Мерфи, — что полковник сказал что-то о моем отчете и о моем положении, когда еще не знал, что я немного понимаю по-испански… Он сказал, что я не могу отсюда улететь или что-то в этом роде…
Де ла Маса засмеялся.
— Чепуха. Полковник ничего такого не говорил.
— Я, должно быть, неправильно понял.
— Наверняка, вы неправильно поняли.
Мерфи обратился к Оливейре:
— Это правда? Вы тоже ничего не слыхали?
— Я не заметил ничего такого, — ответил Оливейра.
— Это значит, что я завтра мог бы улететь?
— Как только отремонтируют машину, — сказал де ла Маса. — Вы хорошо летаете, но без шасси стартовать не сможете. Подождите до завтрашнего разговора с полковником. Может, попадется какая-нибудь интересная работа, связанная с вашим возвращением в Линден. Фрахт в оба конца — это же идеал для кораблей и самолетов. Ну, до скорого свидания.
Черный «плимут» тронулся..
Мерфи сидел рядом с водителем, бой — на заднем сиденье.
Они въехали в Сьюдад-Трухильо.
Огромная неоновая надпись ярко сияла на темнеющем небе.
Мерфи прочел: «БОГ И ТРУХИЛЬО».
26
У меня не было желания встречаться с Гарриэт Клэр. Последний раз я видел ее три месяца назад.
— Гарриэт, — говорил я ей тогда, — не надо об этом. Подожди еще. Забудем пока о наших проклятых проблемах, об этих делах, которыми заморочены все вокруг, и мы тоже… Сможешь забыть?
Это было у меня дома. Гарриэт полулежала в кресле. Я сидел рядом с ней на поручне кресла. Гарриэт нервничала с самой минуты прихода.
— Ты обещал, что скажешь. Почему не говоришь? Зачем откладываешь? — спрашивала она. — Надо же как-нибудь это уладить.
— Гарриэт, красавица моя, неужели нельзя хоть часок не говорить об этом и не спрашивать вообще ни о чем?
Она отодвинулась, запрокинула голову и посмотрела на меня, как продавщица на покупателя, пытающегося всучить ей фальшивые ассигнации.
— Кажется… Можешь ничего уже не говорить. Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Лучше не говори.
Я пожалел, что пригласил ее к себе для последнего разговора. Она все портила. Мне хотелось побыть с ней еще раз, последний раз, и чтобы память об этой встрече оставалась такой же яркой, как память о первой ночи с Гарриэт.
— Гарриэт, — сказал я, тоже отодвигаясь. — Гарриэт, неужели мы должны говорить только об этом и больше ни о чем? Что же, вся твоя любовь, о которой ты столько говорила, сосредоточилась теперь на единственном желании? Мы поговорим сегодня обо всем, и я открыто скажу тебе, что думаю, но прежде, чем это произойдет, подари мне еще час, добавь час к тем месяцам, которые мы провели вместе. Будь великодушна.
Она придвинулась ближе, прижалась щекой к моему плечу.
— Майк, это бессмысленно. Ты сам знаешь, чем кончится этот прощальный час. Когда ты меня обнимешь, я снова скажу, что мне все равно, что я на все согласна, лишь бы не потерять тебя. Что один час вместе с тобой вознаградит меня за все, даже если я всю жизнь не буду знать счастья… Но я больше не могу так, пойми меня, не могу…
Я поцеловал ее, но это ничуть не напоминало вкуса наших первых поцелуев. Ее губы подрагивали, будто она плакала.
— Пойдем отсюда, — сказал я. — Пойдем в какой-нибудь бар и там поговорим.
— Ты не хочешь разговаривать здесь?
— Да, Гарриэт, лучше не здесь.
Мы вошли в узкий бар и уселись на высоких табуретах, привинченных к полу, в самом углу, там, где металлический барьер длинной стойки упирался в деревянную панель стены.
— Мартини, — сказал я бармену: он знал меня, я сюда заглядывал время от времени. — Для дамы еще пирожное с сыром.
У Гарриэт была странная привычка закусывать пирожными с сыром.
— Драй-мартини или особый?
— Перекрестите джин и добавьте лимонного соку.
Толстощекий, приветливо улыбающийся бармен наполнил бокалы на три четверти джином, добавил горького вермута и лимонного сока, поставил на маленький подносик и придвинул к нам.
— Тебя тут знают? — спросила Гарриэт. — С кем ты пил мартини?
— С массой всяких людей, которых тебе незачем знать, Гарриэт.
— Я вообще не знаю, что ты делаешь, когда я бываю в рейсе. Не знаю твоих друзей, не знаю, с кем ты встречаешься. Если б мы поженились, я была бы куда спокойней.
«Ты успокоишься, — подумал я, — избавишься от ста тысяч огорчений, от мыслей о том, с кем я встречаюсь. Мне будет плохо без тебя. Но я не изменю своего мнения о женщинах, которых замужество интересует больше, чем любовь. Ладно, Гарриэт, ты будешь замужем, как миллионы женщин, кто-то об этом позаботится, но не я…»
— О чем ты задумался, Майк? — спросила Гарриэт.
— Выпей до дна, тогда скажу.
— В таком темпе?
— Над следующей порцией посидим дольше.
Мы выпили.
— Еще два мартини, таких же, — сказал я бармену.
Он убрал пустые бокалы и приготовил еще два.
— Я слушаю, Майк, — сказала Гарриэт.
— Ты не снимаешь свой ультиматум?
— Я не могу. Сам подумай. Мы встречаемся третий год, и оба убедились, что нам вместе хорошо, правда, Майк? Скажи, что нам хорошо…
— Лучше быть не может, Гарриэт, — сказал я. — Не могу себе представить, чтобы мне было лучше с другой девушкой. Гарриэт, не повторяй того, что тебе советует мать. Подумай, разве это не преступление — расстаться, когда нам так хорошо вместе?
— Господи, кто говорит о расставании? Поженимся, поселимся вместе, и все будет в порядке. Я жду этого год с лишним и больше не могу ждать.