— Да, я действительно разыграл дурака, — спокойно сказал молодой плантатор. — Я это знаю. Я грубо и незаслуженно оскорбил порядочного человека.
— Оскорбил порядочного человека! Ха-ха-ха! Клянусь, ты сошел с ума!
— Я был бы безумцем, если бы последовал твоему совету, Кассий. К счастью, я этого не сделал. Как бы там ни было, я немедленно еду просить у него прощания.
— Куда ты едешь?
— Вдогонку за Морисом-мустангером, чтобы извиниться перед ним за свой некрасивый поступок.
— Некрасивый поступок! Ха-ха-ха! Ты, конечно, шутишь?
— Нет. Я говорю совершенно серьезно. Если ты поедешь вместе со мной, ты это сам увидишь.
— Тогда я еще раз скажу, что ты действительно сумасшедший. И не только сумасшедший, а просто идиот!
— Ты не очень вежлив, Кассий!
С этими словами юноша пришпорил коня и быстро поскакал.
Кольхаун стоял не двигаясь, пока лошадь не скрылась из виду. Потом решительным шагом он направился к дому и быстро прошел через веранду в свою комнату. Вскоре он вышел оттуда в каком-то старом плаще, прошел в конюшню и вывел оттуда за уздечку своего коня, уже оседланного.
Он провел коня по мощенному камнем двору совершенно бесшумно, как будто бы крал его. Затем вскочил в седло и быстро отъехал от гасиенды.
Милю или две он ехал следом за Генри Пойндекстером, но, повидимому, не с тем, чтобы догнать юношу, так как Генри уже успел уехать далеко. Кольхаун не торопился.
На полпути к форту Кольхаун остановил лошадь и, окинув внимательным взглядом близлежащую рощу, круто свернул на боковую тропу и поехал по направлению к реке.
«Возможность еще осталась, и неплохая, но только дороже той, которую я упустил. Это мне будет стоить тысячу долларов. Ну что же? Мне надо наконец отделаться от этого негодяя-ирландца. Рано утром, по его словам, если это только не ложь, он будет на пути к своей хижине. Когда это, интересно знать? Для обитателя прерий, кажется, встать на рассвете — это уже поздно. Ничего. У нас еще хватит времени, Койот успеет опередить Мориса. Его хибарка, наверно, недалеко отсюда. Мексиканцы должны знать это место или, во всяком случае, дорогу, которая ведет туда. А этого уже достаточно. Пусть же в хижине ждут хозяина. Только вряд ли дождутся: ведь по дороге могут повстречаться индейцы».
Размышляя таким образом, капитан подъехал к хижине мустангера-мексиканца.
Дверь была открыта настежь. Изнутри доносился храп спящего человека.
Периодически этот храп прерывался то короткими интервалами тишины, то звуками, подобными хрюканью свиньи, то нечленораздельными восклицаниями: «Caramba! Тысяча чертей! Иисус! Святая Мария!»
Кольхаун остановился на пороге и прислушался.
— Эта скотина вдребезги пьян! — сказал он громко.
— Алло, сеньор! — воскликнул хозяин хакале, приведенный в полусознательное состояние звуком человеческого голоса. — Кому такая честь? Нет, не то! Я счастлив видеть вас — я, Мигуэль Диаз, Эль-Койот, как меня называют. Ха-ха-ха! Койот! Ба, а как вас зовут? Ваше имя, сеньор? Тысяча чертей! Кто вы такой?
Приподнявшись на тростниковой кровати, Эль-Койот некоторое время оставался в сидячем положении, блуждающим взглядом всматриваясь в нежданного гостя, прервавшего его пьяные сновидения.
Потом, издавая нечленораздельные звуки, Койот снова растянулся на кровати и захрапел.
— Вот и еще одна возможность потеряна! — злобно прошипел Кольхаун, поворачиваясь, чтобы выйти. — Проклятье! Всю ночь мне не везет! Пройдет по крайней мере три часа, пока эта свинья протрезвится. Целых три часа! Тогда будет слишком поздно, слишком поздно…
С этими словами Кольхаун взял своего коня за уздечку, как будто в нерешимости, куда же ему направиться.
— Нет никакого смысла здесь оставаться. Уже будет светать, когда он придет в себя. С таким же успехом я могу вернуться домой и ждать там или же…
Своего решения он не высказал вслух. Но каково бы оно ни было, его колебания кончились.
Отвязав своего коня, Кольхаун вскочил в седло и поехал в направлении, противоположном той дороге, которая его привела в хакале Эль-Койота.
Глава XXXVI
ТРОЕ НА ОДНОМ ПУТИ
Никто не станет отрицать, что путешествие по устланной мягкой травой прерии является одним из лучших удовольствий на свете.
Друг, который скачет бок о бок с вами, восхищенный, как и вы, красотами и величием природы, сделает для вас это путешествие незабываемым на много-много лет.
Итак, вы направляетесь в прерию, и стоит выехать за черту сеттльмента и свернуть в сторону от большой дороги, обозначенной следами пяти-шести лошадей, и вы будете ехать часами, неделями, месяцами, а может быть, и целый год, не повстречавшись ни с одним человеком.
Только тот, кто сам путешествовал по огромной равнине Техаса, может действительно оценить всю необъятность его прерий. Даже океан не создает впечатления такого бесконечного пространства. Двигаясь по океану, вы не замечаете признаков того, что продвигаетесь вперед. Обширная лазорево-синяя поверхность с опрокинутым над ней куполом, тоже лазоревым, но только на несколько тонов светлее, все время остается вокруг вас и над вами, и вы не видите перемен. Вам начинает казаться, что вы просто стоите в центре огромного свода и у вас нет возможности воспринять целиком всю грандиозность необъятного водного простора.
Иное дело — прерия. Островки леса, холмы, деревья, горные хребты, скалы, точно вехи, сменяют друг друга и говорят вам о том, что вы преодолеваете необъятное пространство.
Путешественник по прерии, и особенно по прерии юго-западного Техаса, редко рискует любоваться ее дикой прелестью в одиночестве; здесь ездят обычно вдвоем, но чаще группами в десять или двадцать человек — иначе ездить опасно.
Только в редких случаях вы можете встретить здесь путешественника-одиночку.
Так, например, в ту самую ночь, когда разыгралась драма около Каса-дель-Корво, три всадника поодиночке переехали равнину, простирающуюся к юго-западу от берегов Леоны.
В то самое время, когда Кольхаун отъезжал от хакале мексиканца-мустангера, можно было видеть, как первый из этих путешественников пробирался по окраине сеттльмента. Свой путь он держал в направлении реки Нуэсес или одного из ее притоков.
Пожалуй, лишним будет добавлять, что он был верхом на лошади, так как по Техасу никто не ходит пешком, за исключением тех, кто остается в пределах города или плантаций.
Всадник сидел на прекрасном коне. Сильные и эластичные движения животного говорили о том, что оно без напряжения может выдержать очень длительное путешествие.
Седок был одет так, как обычно одет любой из техасских всадников, собирающийся проехать один-другой десяток миль. Серапэ, небрежно наброшенное на плечи, предназначалось для защиты от ночной сырости. Но так как воздух в ту ночь был совсем сухой, то возможно, что он действительно собрался в далекий путь, тем более что в том направлении, куда ехал всадник, не было ни одного сеттльмента поблизости.
Несмотря на это, он совсем не спешил, словно ему было безразлично, когда он достигнет цели своего путешествия.
Поглощенный своими мыслями или, быть может, воспоминаниями, он как будто не обращал никакого внимания на окружающий его внешний мир.
Конь был предоставлен самому себе, поводья свободно спускались по его шее, но он не останавливался, а шел уверенным шагом, словно по знакомой тропе.
Так ехал невозмутимый путешественник, пока не исчез в туманной дали, едва освещенный месяцем.
Почти в тот самый момент, когда скрылся первый всадник, на окраине сеттльмента появился второй, ехавший по той же дороге.
Судя по его одежде, он, вероятно, тоже отправлялся в дальний путь. На нем был темный широкий плащ, плотно облегающий спереди и свободными складками ниспадающий сзади.
В отличие от первого, этот всадник явно куда-то торопился и все время подгонял своего коня кнутом и шпорами. Казалось, что он хотел кого-то догнать.
Возможно, что он догонял всадника, который проехал впереди. Время от времени он наклонялся вперед и внимательно смотрел вдаль.
Через некоторое время второй всадник тоже исчез, и как раз в том же месте, где скрылся из виду его предшественник. Так показалось бы тому, кто наблюдал бы за ним из пределов форта или сеттльмента.
И по какой-то странной преемственности, если таковая только была, как раз в тот момент, когда скрылся второй всадник, на окраине сеттльмента показался третий и взял то же направление, что и два первых всадника. Как и они, он был одет так, словно собрался в далекий путь. На нем был красный плащ, совершенно скрывавший его фигуру. Из-под широкой полы виднелось короткое ружье, прикрепленное к седлу.
Как и первый всадник, он совсем не спешил, а ехал медленно, настолько медленно, что его перегнал бы любой путешественник. Но в то же время он проявлял большое беспокойство, и в этом отношении он был похож на всадника, который ехал непосредственно впереди него.
Однако была и большая разница в поведении этих двух людей. В то время как второй всадник, весь устремившись вперед, казалось, догонял кого-то, третий всадник, наоборот, все время оборачивался назад, как будто прислушиваясь, не догоняет ли его кто-нибудь. Иногда он делал полуоборот в седле, иногда поворачивал коня и все время внимательно всматривался в следы, по которым ехал.
Вскоре и этот всадник скрылся вдали, не догнав никого и не будучи сам настигнутым.
Разделенные почти одинаковым расстоянием, все три всадника двигались по прерии, не видя друг друга. И никто не мог бы сразу охватить взглядом всех троих, разве только сова, наблюдавшая с верхушки высокого дерева, или же козодой, охотящийся в небесах за ночными мотыльками.
* * *
Час спустя на расстоянии десяти миль от форта Индж взаимное положение трех путешественников значительно изменилось.
Первый всадник только что подъехал к длинной просеке, врезавшейся наподобие аллеи в гущу лесных зарослей. Заросли эти простирались направо и налево насколько мог охватить взор. Просеку можно было бы сравнить с широким проливом. Ее зеленая поверхность обрамлялась более темной зеленью деревьев, точно поверхность воды, граничащая с берегом. Она была освещена луной только наполовину. Дальше же просека круто сворачивала в темную тень, падающую от деревьев.
Прежде чем въехать в эту просеку, первый из трех всадников сдержал своего коня и секунду или две всматривался. Его внимание всецело было обращено вперед; назад он не оборачивался.
Но он недолго оставался в таком положении. Повидимому, впереди не было ничего, что могло бы помешать ему продолжать путь в этом направлении. Он пришпорил коня и поехал вперед.
Как раз в этот момент его заметил второй всадник, ехавший за ним по той же дороге; теперь он был от него на расстоянии полумили.
Увидев всадника впереди себя, человек в темном плаще слегка вскрикнул. Еще сильнее пришпорив коня, он тоже въехал в просеку. Но первый всадник уже исчез среди темных теней на повороте просеки.
Без колебаний второй всадник последовал за ним.
Третий всадник подъехал к этому же месту, но только через более продолжительный промежуток времени, чем второй. Он не въехал в просеку, как два других всадника, а повернул в сторону, к опушке зарослей, и скрылся в них. Здесь он привязал свою лошадь и через заросли вышел на просеку.
Попрежнему он продолжал оглядываться назад, как будто бы то, что делалось сзади, интересовало его гораздо более того, что было впереди. Он подошел к затененному месту просеки и скрылся в темноте, как и два других всадника.
Неугомонный хор ночных голосов, дважды прерванный звуком лошадиных копыт и один раз шумом человеческих шагов, продолжал звучать в ночном воздухе тропических зарослей.
И вдруг раздался выстрел.
Вой степного волка, мяуканье тигровой кошки, даже рычанье ягуара — все замолкло при этом звуке.
Но не последовало ни стонов раненого человека, ни рева подстреленного животного, и ягуар снова начал пугать обитателей леса своим хриплым рычаньем. А его друзья и враги — птицы, звери, насекомые, пресмыкающиеся, — не обращая внимания на рычанье хищника, снова затянули свой оглушительный концерт.
Глава XXXVII
ЧЕЛОВЕК ПРОПАЛ
Колокол Каса-дель-Корво уже дважды прозвонил, созывая людей к завтраку.
Невольники, работавшие вблизи гасиенды, расположились на траве и не без удовольствия принялись за еду.
Семья плантатора, собравшись в столовой, уже готова была сесть за стол, но оказалось, что не все еще в сборе: одного члена семьи не хватало — не было Генри.
Сначала этому не придали никакого значения, и все ждали, что он вот-вот появится в столовой. Но несколько минут прошло, а Генри все не появлялся. Плантатор выразил свое удивление по этому поводу, не зная, чем объяснить отсутствие сына.
На юго-западе Америки принято, чтобы к утреннему завтраку вся семья собиралась одновременно к определенному часу. Поэтому удивление плантатора было вполне естественно.
— Где же это мальчик пропадает? — спросил отец уже в четвертый раз.
Ни Кольхаун, ни Луиза ничего не ответили.
С тех пор как Кольхаун вошел в комнату, он сохранял полное молчание. Его глаза в это утро не поднимались на Луизу.
Он сильно нервничал, сидя за столом, и один или два раза при входе слуги даже вздрогнул. Не оставалось сомнений, что капитан был чем-то сильно взволнован.
— Очень странно, что Генри, нет за столом, — чуть ли не в десятый раз повторил плантатор. — Неужели он все еще спит? Нет, нет, Генри никогда так поздно не встает. Но если он даже куда-нибудь ушел, то должен же он слышать рожок, если не слыхал колокола. Может быть, он в своей комнате?.. Плуто!
— Я здесь, мистер Вудли!
На Плуто вместе с обязанностями кучера были возложены также обязанности прислуживающего за столом лакея.
— Пойди в спальню Генри и, если он там, скажи ему, что мы уже кончаем завтракать.
— Его там нет, мистер Вудли.
— Ты разве был у него в комнате?
— Да… то есть я хотел сказать — нет. Я не был у него в комнате, но я был в конюшне — хотел накормить его лошадь. Лошади его я там не нашел, и седла нет, и уздечки нет, и массы Генри нет. Он выехал, наверно, уже давно.
— Ты в этом уверен? — спросил плантатор, серьезно взволнованный этим сообщением.
— Конечно, уверен, мистер Вудли. Там, в конюшне, стоит только одна лошадь массы Кольхауна. Крапчатая бегает в загоне. А лошади массы Генри нет.
— Это еще не означает, что мастера Генри нет в его комнате. Иди сейчас же и посмотри.
— Я иду туда сию же минуту, мистер, но вы увидите, что Плуто говорит правду. Молодого господина там нет. Я знаю, что мастер Генри там, где его лошадь.
— Ничего не могу понять, — сказал плантатор, когда Плуто вышел из комнаты. — Генри уехал из дому, да еще ночью. Куда же он поехал? Я не могу себе представить, чтобы он мог к кому-нибудь поехать в такое позднее время. Надеюсь, не в таверну…
— О нет, он, конечно, туда не поедет, — вмешался Кольхаун, как будто бы не меньше озадаченный, чем сам плантатор.
Капитан ни слова не сказал о сцене, разыгравшейся в саду.
«Надо надеяться, что Кассий ничего об этом не знает, — подумала Луиза. — Если так, то это должно остаться тайной между мной и братом. Мне кажется, мы сговоримся с Генри. Но почему же его нет до сих пор? Я просидела всю ночь, ожидая его. Он, наверно, догнал Мориса, и они помирились. Я надеюсь, что это так».
В этот момент в дверях показался Плуто. Вид у него был настолько мрачный, что его можно было бы и не спрашивать.
— Ну что же, — закричал плантатор, не дожидаясь доклада слуги, — там он?
— Нет, мистер Вудли, — ответил негр тоном, который обнаруживал большое волнение. — Его там нет, массы Генри нет. Но, но… — Плуто колебался. Плуто должен сказать что-то… Его лошадь там.