В условленное время раздался его резкий свист. По звуку можно было судить, что следопыт отошел почти на целую милю в сторону и совсем не в том направлении, где находилась лужа крови.
Майор отдал распоряжение двигаться. Он ехал впереди со стариком Пойндекстером и еще с несколькими людьми из местной знати. Но предводитель отряда никого не посвятил в жуткие и загадочные открытия следопыта.
Глава XL
МЕЧЕНАЯ ПУЛЯ
Экспедиция отправилась не по просеке, а через лесные заросли. Этот путь был выбран майором с тем, чтобы избавить старика от мучений при виде пролитой крови. Крови его сына, как предполагал майор.
Отряд пробирался сейчас по такой узкой тропе, что два всадника едва могли ехать рядом; местами тропа расширялась, затем опять суживалась.
Однообразие этой поездки было скрашено небольшим происшествием.
На одну из полянок, расположенную на пути отряда, из чащи зарослей выскочил ягуар — животное, редкое по своей красоте даже для тропических джунглей. Природа причудливо расписала его желтую шкуру черным ажурным узором каких-то розеток, кружков, пятен, капризно сочетающихся друг с другом. Огромная пестрая кошка, гибкая, сильная, эластичным прыжком выскочившая на лужайку, не могла не остановить на себе внимания всадников, несмотря на всю серьезность задачи экспедиции.
Соблазн для охотников оказался слишком велик, и двое спустили курки.
Это были Кассий Кольхаун и один молодой плантатор, ехавший рядом с ним.
Одна пуля попала в цель и уложила на месте красавца джунглей.
Кому из двух принадлежала, честь удачного выстрела? Оба, и Кольхаун и молодой плантатор, приписывали ее себе.
— Я вам докажу, — уверенно заявил капитан, слезая с лошади. Он достал свой нож и, обратившись к присутствующим, сказал: — Если эта пуля моя, то на ней будут мои инициалы — «К. К. К.». Мои пули сделаны по специальному заказу, и я всегда могу узнать убитую мною дичь.
Торжествующий вид, с которым Кольхаун держал извлеченную пулю, свидетельствовал о том, что он сказал правду. Самые любопытные подошли посмотреть: пуля действительно была помечена инициалами капитана.
Вскоре после этого путешественники подъехали к месту, где ждал следопыт, и направились по новым следам.
Это уже не был след двух подкованных лошадей. Следопыт разглядел лишь след одной лошади, и притом настолько мало заметный, что местами никто, кроме него самого, не мог его рассмотреть.
След этот шел через заросли, время от времени выводил на полянки и наконец, описав круг, привел на открытое место, несколько дальше к западу.
Спенглер продолжал быстро ехать по этому следу. Отряд двигался за ним. Спенглер знал, что это был след того самого мустанга, отпечатки копыт которого он видел под тополем, там, где валялись два окурка дружески выкуренных сигар, где следы тонули в луже крови.
В тот короткий промежуток времени, когда следопыт оставался один, он изучил также и след американской лошади. Он понял, что этот след приведет обратно в прерию, по которой они ехали сюда, и затем, вероятно, к сеттльменту на Леоне.
Но не в нем была разгадка кровавой драмы; след мустанга, казалось, обещал гораздо больше; очень вероятно, что он мог привести к разгадке этой кровавой тайны, быть может даже к разбойничьему логову убийцы.
Но этот след озадачил его не меньше, чем переплетающиеся следы под тополем.
Он не шел прямо, как это обычно бывает, если животное движется вперед, направляемое к какой-то определенной цели.
След то извивался зигзагами, то описывал небольшой круг, то шел прямо, потом опять кружил. Создавалось впечатление, что мустанг либо не имел всадника, либо всадник заснул, сидя в седле.
Мог ли это быть след лошади, на которой скакал преступник, скрывавшийся после только что совершенного убийства?
Спенглер этого не думал. И вообще он уже не знал, что думать. Он был озадачен больше чем когда-либо. И в этом он признался майору.
Экспедиция двигалась дальше. У всех ее участников было тяжелое чувство гнетущей неопределенности. Но неожиданно это чувство перешло в глубокий ужас.
Что бы вы подумали, если бы вдруг перед вашими глазами появился человек, невозмутимо сидящий верхом на лошади, похожий, на первый взгляд, на всякого другого всадника, едущего по прерии, и представьте себе, что, всмотревшись в него повнимательней, вы бы вдруг обнаружили, что у всадника… не хватает головы. Было бы, конечно, странным, если бы такое открытие не привело вас в ужас.
Вот это-то зрелище и предстало взорам участников экспедиции. Резким движением все они одновременно осадили своих лошадей, как будто перед зияющей пропастью.
Солнце было уже низко над горизонтом, почти на уровне травы, и светило им прямо в глаза, ослепляя и лишая возможности как следует видеть. Все же все ясно разглядели, что странная фигура, появившаяся перед их глазами, — всадник без головы.
Если бы это видел только один из присутствовавших, его, наверно, осмеяли бы и назвали сумасшедшим. Но то, что одновременно увидели несколько десятков человек, не могло подлежать сомнению.
Всадник без головы направился в просеку, на противоположном конце которой остановились наши всадники. Если бы он продолжал свой путь, то наехал бы прямо на них, но это, конечно, в том случае, если бы у всадников хватило мужества выдержать такую встречу.
Те, кто видел это страшное явление, были людьми, которые не верили ни в привидения, ни в сверхъестественное. Многие из них побывали в самых отдаленных уголках земного шара, им приходилось встречаться и бороться с самыми неожиданными капризами природы. Не таким людям верить в привидения!
И все же при виде совершенно противоестественного зрелища даже самые здравомыслящие стали сомневаться в его реальности и мысленно повторяли: «Это привидение. Ведь этого не может быть в действительности!»
Но для философствования не было времени. Защитив глаза от ослепляющего солнца, люди с ужасом разглядывали таинственного всадника.
Ни цвета его одежды, ни масти его лошади нельзя было различить. При этом освещении цвет не воспринимался зрением. Видны были только одни очертания. Это был черный силуэт на золотом фоне неба.
— Это дьявол на лошади! — вдруг крикнул один из бывалых пограничников, которого обычно ничем нельзя было смутить. — Клянусь, это сам дьявол!
Как бы испуганный этим возгласом, всадник круто повернул своего коня. Дико заржав, лошадь поскакала прочь от отряда.
Всадник без головы двинулся навстречу солнцу и продолжал так ехать, пока не скрылся из виду.
Глава XLI
ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА
В это знаменательное утро из форта Индж выехала не одна только группа всадников во главе с майором. Гораздо раньше их, почти на самом рассвете, по тому же направлению — к реке Нуэсес — проследовал небольшой отряд из четырех всадников.
Эта группа отправлялась не на поиски Генри Пойндекстера. В тот час никто еще не подозревал, что юноша погиб, даже не знали о том, что он исчез.
Четыре всадника были мексиканцами.
Обнаружить это было совсем нетрудно. Их манера ездить верхом, сильная мускулатура ног, яркая расцветка спускающихся с плеч серапэ, бархатные шаровары, шпоры на сапогах, наконец черные сомбреро на головах — все это выдавало в них мексиканцев или же людей, которые подражают мексиканцам. Но четыре всадника бесспорно были мексиканцами.
Смуглая кожа, черная густая шевелюра, острые бородки, правильные очертания лица — все это характерно для людей испано-мексиканского типа, занимавших теперь древнюю территорию ацтеков[38].
Один из всадников был более крепкого сложения, чем его спутники. Он ехал на самой красивой лошади, его костюм был богаче, его оружие было более тонкой работы, да и по всему остальному было видно, что он старший в этой четверке.
Ему было около сорока лет. Его можно было бы назвать даже красивым, если бы не холодный, какой-то зверский взгляд и не обрюзгшее лицо, выдававшее распущенность поведения и жестокость.
Это был не кто иной, как Эль-Койот — Волк Прерий.
Как случилось, что Эль-Койот ехал по прерии так рано утром, по-видимому совсем трезвый, во главе других товарищей? Ведь только несколько часов назад его видели пьяным…
Эту внезапную и до некоторой степени странную перемену не так уж трудно объяснить.
Уезжая, Кольхаун не закрыл дверь хакале, и она осталась открытой до утра.
На рассвете Эль-Койот проснулся от холода. Это немного протрезвило его. Вскочив с кровати, он начал, шатаясь, ходить по хижине, посылая проклятья холоду и двери, которая этот холод впустила. Серый свет раннего утра еще слишком слабо освещал хижину. Эль-Койот шарил кругом, спотыкаясь и ругаясь, пока наконец не нашел того, что искал: большую флягу, в которой у него обычно хранилась выпивка.
— Кровь Христова! — вскричал он, в злобном разочаровании встряхивая флягу. — Ни капли! А мой язык прилипает к зубам. Мое горло горит, точно через него пропустили целую жаровню горячих углей. Чорт возьми! Я не могу больше терпеть. Что же делать? Уже светает. Придется поехать в городишко. Возможно, что сеньор Дуффер уже открыл свою западню, чтобы ловить ранних пташек. Если так, то он найдет посетителя в Эль-Койоте!
Перекинув ремешок фляги через плечо и набросив на себя серапэ, Эль-Койот отправился в сеттльмент.
Через двадцать минут он был в таверне.
Ему посчастливилось: Обердофер был уже в баре. Он обслуживал своих ранних гостей — нескольких солдат, прокравшихся мимо караула, чтобы выпить в таверне.
— Бог мой, мистер Диаз! — сказал хозяин, приветствуя нового гостя и бесцеремонно оставляя шестерых гостей, выпивших в кредит, ради одного, который (он это знал) заплатит ему наличными. — Вы ли это так рано на ногах? Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите, чтобы я наполнил вашу флягу мексиканским напитком аг… аг… Как вы это называете?
— Агвардиенте![39] Вы угадали, кабальеро. Это как раз то, чего я хочу.
— Один доллар. Это стоит один доллар.
— Caramba! Я платил достаточно часто, чтобы знать цену. Вот вам монета, а вот посуда. Наполните ее, только поскорее.
— Вы торопитесь, мистер Диаз? Я не заставлю вас ждать. Вы, вероятно, спешите на охоту за дикими лошадьми. Боюсь только, что если в табунах есть хорошие лошади, то ирландец поймает их прежде вас. Он уехал из моего дома ночью. Странный гость этот мистер Морис Джеральд! Никто никогда не знает, чего от него ждать. Я ничего не могу сказать против него. Для меня он был хорошим посетителем. Он расплатился по своему большому счету, как богатый человек. Его карманы были полны долларами.
Мексиканец был живо заинтересован сообщением Обердофера. Он обнаружил это легким возгласом удивления и нетерпеливыми движениями.
Однако ему не хотелось, чтобы это заметили. Вместо того чтобы расспрашивать Обердофера и таким образом выдать себя, он ответил с небрежным видом:
— Это меня не касается, кабальеро. В прерии достаточно мустангов. Хватит на всех… Будьте здоровы, сеньор, и дайте мое агвардиенте.
Немного огорченный, что ему не дали посплетничать, немец стал быстро наполнять флягу. Не пытаясь больше продолжать разговор, он протянул ее мексиканцу, взял доллар и вернулся к своим завсегдатаям.
Диаз, несмотря на жажду, вышел из бара, не открывая фляги, и как будто даже забыл о ней. Он был теперь возбужден чем-то, что было сильнее желания выпить.
Не теряя ни минуты, он сел на своего мустанга и заехал в три хижины на окраине сеттльмента, а после этого отправился в свое хакале. По дороге Эль-Койот заметил около хакале следы подкованной лошади.
«Caramba! Капитан-американец был здесь сегодня ночью. Чорт возьми! Я что-то смутно вспоминаю, но мне казалось, что я это вижу во сне. Я догадываюсь, зачем он сюда приезжал. Он узнал об отъезде дона Морисио. Вероятно, он еще заедет. Ха-ха! Все будет сделано и без него. Мне не потребуется его дальнейших указаний. Міl pesos![40] Что за счастье! Как только я их получу, я поеду на Рио-Гранде, и тогда посмотрим, как мне удастся поладить с Исидорой».
Эль-Койот оставался в своем хакале недолго. Он наспех проглотил несколько кусочков жареного мяса и запил их хорошим глотком агвардиенте; затем поймал отдыхавшую лошадь, оседлал ее; надел огромные шпоры, привязал к седлу маленький карабин, сунул два пистолета за пояс, вскочил в седло и быстро ускакал.
Перед тем как выехать в прерию, он еще раз заехал на окраину сеттльмента, где встретился с товарищами.
Трое сподвижников Эль-Койота, казалось, были посвящены в его планы. Во всяком случае, они знали, что место действия будет на Аламо. Когда в начале пути Диаз свернул в сторону, они крикнули ему, что он едет не по той дороге.
— Я хорошо знаю Аламо, — сказал один из них, тоже мустангер. — Я там охотился много раз. Это место лежит на юго-восток отсюда. Самая близкая дорога туда идет вон через ту просеку. Вы свернули слишком на запад, дон Мигуэль.
— Неужели? — презрительно ответил Диаз. — Вы забываете, сеньор Висенте Барахо, что наши лошади подкованы. Индейцы не ездят прямо из форта Индж на Аламо. Вы понимаете меня?
— Вы правы! — ответил Барахо. — Caramba! Я об этом и не подумал.
Без дальнейших пререканий трое сообщников Эль-Койота поехали за ним. Они ехали почти в полном молчании, пока наконец не достигли леса.
Попав под прикрытие зарослей, все четверо сошли с лошадей и привязали их к деревьям.
Глава XLII
КОРШУНЫ СЛЕТАЮТСЯ
Стая черных коршунов, кружащих над прерией, — картина обычная для южного Техаса, и тот, кто путешествовал здесь, конечно видел это зрелище.
Слетевшись в стаю целой сотней, они описывают в воздухе широкие круги или же вьются спиралью; то спускаются вниз, почти касаясь травы или макушек деревьев, то вдруг взвиваются вверх на распростертых неподвижных крыльях. На фоне неба отчетливо видны их черные силуэты.
Путешественник, который увидит это зрелище впервые, невольно остановит свою лошадь, чтобы понаблюдать за птицами. Даже тот, для кого стаи коршунов не новость, не может пройти мимо, не задумавшись: для чего собрались эти хищники? Они кружат неспроста. Они чуют добычу.
И увидит ли путешественник или нет, но он знает, что на земле, как раз на том месте, над которым кружат хищники, лежит сраженный зверь или, быть может, не зверь, а человек, мертвый или умирающий.
* * *
Наутро после той мрачной ночи, когда три всадника пересекли равнину, можно было видеть, как стая черных коршунов спускалась над лесом, как раз в том месте, где просека делала поворот. На рассвете еще ни одного коршуна не было видно. Но не прошло и часа, как сотни коршунов уже парили здесь на широко распростертых крыльях; мрачно вырисовывались их черные тени над яркой зеленью леса.
Недаром кружили коршуны.
В лесу на расстоянии четверти мили от лужи крови, известной уже читателю, лежал на земле человек — юноша с прекрасным лицом, не искаженным смертью.
Умер ли он?
На первый взгляд каждый подумал бы, что он умер. Положение тела и выражение лица не оставляли в этом сомнения.
Он лежал на каменистой земле, тяжело раскинув руки и ноги, как будто потерял способность владеть ими.
Недалеко рос огромный дуб, но он не защищал юношу своей тенью, а белая панама лишь слегка прикрывала голову, и лучи солнца, только что начавшие проникать в рощу, скользили по бледному лицу, обращенному к небу.
Умер он или нет?
Судя по поведению коршунов, можно было подумать, что умер.
Но на этот раз инстинкт обманул хищников: распростертый человек приоткрыл глаза.
Лучи ли солнца, светившие ему прямо в лицо, вызвали это, а может быть, отдых вернул его к жизни, но глаза открылись, и юноша пошевелился.