– И честолюбие. И властолюбие, - добавил Альбер.
Профессор Лоран резко повернулся к нему:
– Что?! С чего вы это взяли, Дюкло?
Альбер смутился:
– Я это заметил. Это же видно. Может быть, он это не вполне сознает. Но в мыслях он соперничает даже с вами.
– Со мной? - недоумевающе повторил профессор Лоран. - Да вы бредите, Дюкло!
– Мальчик прав, мне кажется, - вмешался Шамфор. - И что вы так удивляетесь, не пойму. Ведь это вполне человеческие качества. А ваш Мишель не машина.
– Думаю, что вы фантазируете и неверно оцениваете некоторые рассуждения Мишеля, - сказал профессор Лоран. - Я примерно понимаю, о чем идет речь: что я разбрасываюсь, устаю, плохо сосредоточиваюсь…
– Да. Что вы слишком много помните… детство, войну и так далее.
– Ну, это уже зависть неполноценного существа. Ему-то что помнить, бедняге, кроме лаборатории да книг, которые он читал? Но это не значит, что он жаждет власти и славы… Ладно, мы еще поговорим об этом… Ну, Шамфор, так в чем же особенность вашего робота?
– Пластические нейроны, - сказал Шамфор. - Они способны изменять свои логические свойства в зависимости от того, чем занимается в данное время робот. Мне-то он нужен прежде всего как конструктор, и я вовсе не собираюсь много экспериментировать с ним. Но эти пластические нейроны удивительно емки, нервные сети, составленные из них, невероятно сложны. И Сократ может обучиться чему угодно. Я могу сделать его физиологом, специалистом по древнегреческой литературе или железнодорожным диспетчером. Он выучится всему гораздо быстрей и прочней, чем человек. Он сможет действовать, как я говорил, в изменчивой обстановке, приспосабливаясь к ней, на ходу меняя свое решение или выбирая новые пути для его осуществления. Селективная способность у него развита даже сильней, чем у человека: он очень экономно отбирает то, что ему нужно, из потока внешней информации.
– При такой сложности у него, конечно, бывают неожиданности в поведении?
– Бывают. Но сказываются они куда более безобидно, чем у ваших питомцев. Был случай, когда Сократ целый день говорил только по-русски. Он свободно владеет еще английским и немецким: на этом я проверял его способность обучаться, а кроме того, он должен следить за литературой по специальности. Читает он очень быстро и делает для меня сводки. Да, я знаю, так же как Мишель - для вас… Так вот, он начитался русских технических журналов и почему-то на время разучился говорить по-французски. По-русски я не понимаю, так что день был испорчен. Потом я сообразил: он-то ведь меня понимает. Дал ему задание, он начал чертить и проработал до вечера. К утру у него все наладилось.
– Сократ, почему ты говорил по-русски? - спросил профессор Лоран.
– Этого я не знаю, - сказал робот. - Это случайность.
– Конечно, он не знает. Не задавайте таких нелепых вопросов, Лоран. Лучше скажите: какое впечатление производит на вас Сократ?
– Великолепное создание, что и говорить. Но это все же другой путь…
– Конечно, другой… Но согласитесь, что те успехи, о которых вы мечтаете, достигаются на этом пути быстрей и верней, чем на вашем…
– Дело в принципе, а не в наличии успехов, - хмуро сказал профессор Лоран. - Вы же знаете, в каких условиях работал я, особенно в последние три года. А если б у меня была такая лаборатория, как у вас, с таким штатом? Хотя, честно говоря, для моих дел и такой лаборатории мало. В конце концов, Шамфор, вы идете по проторенному пути. Электронных роботов в наши дни делают повсюду. Помните, мы с вами читали о роботе, которого в Советском Союзе сделали школьники? А мои опыты…
– Господи, Лоран, не считайте меня дубиной! Разве я не понимаю? Да, вы человек подлинно гениальный, вы далеко обогнали современную науку. Да, вы ведете жизнь героя и мученика, вы губите себя, работая сверх сил и искусственно подхлестывая мозг. Но во имя чего? Лоран, человек есть человек. Он прекрасен, да, он гениален, он все глубже проникает в тайны природы. Но он и силен, и слаб. Стремления его духа далеко превышают его физические возможности. Ему понадобилось умение добывать огонь и делать орудия из камня. А потом ему понадобились колеса, рычаги, самолеты, и электричество, и ядерная энергия, и полупроводники, и кибернетика. Как ни тренируй руки, они не поднимут такого груза, который шутя поднимает башенный кран. Как ни упражняйся в беге, поезд не обгонишь. И летать не будешь без самолета, и на расстоянии не поговоришь без телефона или радио. Нет, Лоран, не вам бы шарахаться от нашей кибернетики, вы ей слишком многим обязаны.
– Да, я знаю… - пробормотал профессор Лоран.
– Вы знаете, да… Вся беда в том, что у вас архаическая психика, Лоран. Вы из тех, кто считает в глубине души, что человеку унизительно происходить от обезьяны. Вот вам и хочется во что бы то ни стало помочь человеку превзойти машину…
– Не говорите чепухи, Шамфор! - вспыхнул профессор Лоран. - Совсем не в этом дело! Разве вы не понимаете, что если мы научимся воздействовать на мозг, развивать его способности в нужном направлении, то это откроет путь к созданию идеального человечества, содружества мудрецов и поэтов, избавленного от всех моральных уродств и несовершенств духа!
Шамфор взмахнул руками и уставился на профессора Лорана. Его смуглое, негритянского типа, лицо потемнело от прилива крови.
– Мой бог, что за идеи! Лоран, не будьте олухом, вы же воевали, вы были в маки!
Профессор Лоран, наоборот, побледнел еще больше, так что даже губы побелели.
– А при чем тут маки? - спросил он сдавленным голосом.
– Да при том! Гитлер, например, в юности рисовал, правда, говорят, довольно паршиво. Так что ж, по-вашему, если б усилить его способности к рисованию и сделать его хорошим живописцем, то второй мировой войны и не было бы?
– Но ведь я говорю не только о развитии талантов. Вообще можно и нужно помочь человеку с детства избавиться от всяких неправильностей. Хорошие качества есть в каждом человеке, их нужно развивать…
– Это вы все выдумали, сидя взаперти в своей клетке! - решительно заявил Шамфор. - Нет, серьезно, Лоран, если б вы жили по-прежнему нормальной жизнью, вам бы и в голову эта чепуха не пришла. Сказали бы вы об этом Сент-Иву… Да что говорить!
– Объясните же, что вы находите нелепого в моих идеях? - спросил профессор Лоран.
Альбер видел, что у него дрожали губы; он прислонился к стене. Шамфор тоже заметил это.
– Лоран, успокойтесь! - сказал он. - Ну, сядьте вот сюда, в кресло. Так… дайте пульс… К черту ваш Сиаль-5, я вам сейчас сделаю укол.
Он вышел из кабинета. Альбер сел возле профессора, с тревогой глядя на его полураскрытые посиневшие губы.
Робот вдруг отвернулся от чертежной доски и двинулся к ним. Альбер невольно вскочил. Темно-коричневый блестящий исполин двигался на своих гусеницах с удивительной легкостью.
– Вам что-нибудь нужно, Сократ? - спросил Альбер.
– Мне нужна стенограмма симпозиума нейрофизиологов и кибернетиков, проходившего на медицинском факультете в октябре прошлого года, - ответил Сократ своим приятным, баритонального тембра, голосом.
Альбер принужденно улыбнулся и сел. Робот прошел к книжному шкафу, стоявшему в углу, достал толстый том в темном переплете, нашел нужную страницу и задумался. Альбер внимательно наблюдал за ним. Робот снова полистал стенограмму, потом вернулся к прежней странице. Вошел Шамфор, неся шприц.
– В чем дело, Сократ? - спросил он.
– Мне кажется, лучше будет иначе расположить фосфатные электроды. Профессор Грин на симпозиуме высказал мысль, что…
– Сократ, делай как знаешь. Решай сам, - перебил его Шамфор. - Ну-ка, Лоран, давайте вашу руку.
Робот положил стенограмму на место и вернулся к чертежу. Лоран усмехнулся.
– Если вы хотели поразить меня, Шамфор, вы этого добились, - тихо сказал он. - Ваш Сократ просто чудо. Я не поверил бы, если б мне рассказали. Это ничуть не похоже на всех обычных роботов с их удручающе прямолинейной, школьной логикой, с полным отсутствием воображения и свободы выбора. Я поздравляю вас от всей души. Мы с вами не виделись меньше двух лет, и за такой короткий срок такие успехи…
– Лоран, не говорите, сидите спокойно. У вас тоже поразительные успехи, да еще и в одиночку…
– Я буду молчать и слушать. А вы мне пока объясните, почему вы так решительно отрицаете мои идеи.
– О боже мой! Да если вам пожить хоть месяц подальше от лаборатории, вы и сами поймете, до чего это все нелепо… Хорошо, хорошо, не сердитесь, я попробую объяснить вам, что дважды два - это все-таки четыре, а не лампа. Допустим, что можно действительно научиться управлять развитием мозга, искусственно усиливать способности, создавать добродетели и уничтожать пороки. Признаюсь, я не очень-то верю в такую возможность, но - допустим! Кто же будет осуществлять такой контроль над сознанием всего человечества, как, по-вашему, Лоран? Сказать вам кто?
– Говорите, - сказал профессор Лоран, закрывая глаза.
– Да, конечно, те, в чьих руках власть! Капиталисты, Лоран, боссы войны, а может быть, и фашисты! Что вы, черт возьми, не видите, как устроен наш мир? Забыли гитлеровские крематории, забыли Хиросиму? Кому попадет в руки сказочная сила, если она будет открыта вами?
– Об этом я-не думал, - сказал профессор Лоран, не открывая глаз.
– Как же можно не думать о последствиях того, что мы делаем?
– А вы? - Лоран не шевелился. - Вашего Сократа не могут использовать боссы войны?
– Конечно, могут. Но Сократ - всего только робот. Он не дает своему обладателю власти над сознанием людей. А ваши опыты со стимуляторами, с нейрохимией, с токами высокой частоты, если их направить по такому пути, о котором вы мечтаете, если за них возьмется хорошо финансируемая лаборатория… Бог мой, Лоран, неужели вы не понимаете, что это, пожалуй, опасней, чем водородная бомба!
Профессор Лоран долго молчал.
– Может быть, вы и правы, Шамфор, - устало сказал он. - Все это надо обдумать. Но как вы-то, при таких настроениях, продолжаете работать?
Шамфор развел руками:
– Ну что поделаешь, дорогой мой! Я, как и большинство людей, надеюсь на лучший исход, вот и все. Я, по-видимому, неисправимый оптимист…
– Я бы не назвал вас оптимистом…
– Не назвали бы? Знаете, Лоран, вы действительно сумели начисто изолироваться от жизни. Вот послушайте, что пишет один умный и порядочный человек. - Он достал из шкафа небольшую книжку. - «Те из нас, кто способствовал развитию новой науки - кибернетики, находятся, мягко говоря, не в очень-то утешительном моральном положении. Эта новая наука, которой мы помогли возникнуть, ведет к техническим достижениям, создающим огромные возможности и для добра, и для зла. Мы можем передать наши знания только в окружающий мир, а это - мир Бельзена и Хиросимы, Мы даже не имеем возможности задержать эти новые технические достижения. Они носятся в воздухе, и самое большее, чего мог бы достичь кто-либо из нас своим отказом от исследований по кибернетике, - это отдать развитие всего дела в руки самых безответственных и самых корыстных из наших инженеров. Самое лучшее, что мы можем сделать, - это позаботиться о том, чтобы широкая публика понимала общее направление и значение этой работы, и ограничиться в собственной деятельности такими далекими от войны и эксплуатации областями, как физиология и психология»… Ну, тут у него, как видите, заблуждения вроде ваших… Правда, он, сколько мне известно, не занимался проблемами воздействия на человеческий мозг… И вот дальше: «Есть и такие, кто надеется, что польза от лучшего понимания человека и общества, которое дает эта новая отрасль науки, сможет предупредить и перевесить наше невольное содействие концентрации власти (которая всегда, по самым условиям своего существования, сосредоточивается в руках людей, наиболее неразборчивых в средствах). Но я должен заявить, что надежда на такой исход очень слаба»… Вот! - Шамфор захлопнул книгу. - Так что не меня следует считать пессимистом…
– Это Норберт Винер? - спросил профессор Лоран. - Ну да, я так и думал. Но у него в мозгу так прочно застряла идея о неизбежности тепловой смерти Вселенной, что я удивляюсь, как это он еще занимается социальными проблемами.
– Он считает, что даже на тонущем корабле надо сохранять порядочность и человеческое достоинство. Вероятно, поэтому.
– Но ведь вы тоже, по сути дела, думаете, что наш мир - это мир Хиросимы и крематориев.
– Нет, я так не думаю. Да и что такое «мир Хиросимы»? Хиросима искалечена, но жива, и люди, борясь против войны, вспоминают именно о Хиросиме. Нет, я не разделяю пессимизма Винера ни в прогнозах насчет будущего Вселенной, ни в размышлениях о судьбах человечества. Но это не значит, что вы вправе закрывать глаза на ту яростную борьбу, которая идет сейчас по всему миру, и думать, сидя у себя в лаборатории, что вы живете в счастливой Аркадии.
– Я вижу, вы стали заправским политическим деятелем, Шамфор, - вместо ответа сказал профессор Лоран, поднимаясь. - Благодарю за вашего Сократа и за ваши поучения, достойные современного Сократа. Мне, пожалуй, льстит, что вы обращаетесь ко мне как к случайно заблудившемуся единомышленнику. Но, откровенно говоря, вы ошибаетесь. Война, маки - все это далекое прошлое, тогда я был моложе, проще и на многие вещи смотрел иначе. А сейчас я далек от политики. Да и вообще - это ведь была война против фашистов. Что ж, я и остался противником фашистов. Но Гитлера нет на свете…
– Вот из-за таких, как вы, и появляются на свете Гитлеры! - вскипел Шамфор. - Вы в своих лабораториях создаете могучие силы, а потом равнодушно смотрите, как эти силы используются против человечества, и говорите: «Я далек от политики».
Лоран усмехнулся:
– Да что это с вами, Шамфор? Вас не узнать. Какой накал политических страстей! Значит, вы меня обвиняете в пособничестве Гитлеру? А ведь раньше у вас было нормально развитое чувство юмора…
Шамфор сжал кулаки и с усилием глотнул.
– Ладно, Лоран, - сказал он. - Заказ ваш я выполню.
– Заранее благодарю, - церемонно произнес профессор Лоран.
В лаборатории было тихо. Раймон и Роже читали, Мишель делал какой-то сложный анализ. Солнце светило прямо в окна, на белых шторах четко и зловеще чернели кресты решеток, на зелени линолеума, устилавшего пол, лежали скрещенные узкие полосы. «Светлая, просторная тюремная камера», - вдруг подумал Альбер.
Кажется, профессор Лоран подумал то же самое. На его сером, бескровном лице выразилось отвращение и тоска; он постоял на пороге, обводя взглядом комнату. Роже отложил книгу.
– Пойду приготовлю поесть, - сказал он. - Хорошо, что я вчера набрал продуктов на два дня. А то сидели бы сейчас голодные.
Раймон ушел вслед за ним. Профессор Лоран», волоча ноги, прошел по комнате, тяжело опустился в кресло у окна, откинул голову на спинку.
– Что нужно сделать, профессор? - спросил Альбер.
– Ничего. - Профессор Лоран пошевелился, достал Сиаль-5, проглотил крупинку. - Многовато на сегодня, но что поделаешь, слишком большая нагрузка на сердце и мозг… Мишель, все благополучно?
Мишель впервые повернул голову от своих пробирок:
– Поль просыпался. Он чувствует себя очень плохо. Франсуа еще спит.
– Что с Полем?
– Сердце работает слабо. И потом - у него что-то неладное с психикой. Он словно впервые меня видит и не знает, кто я такой.
– Плохо. Очень плохо. А что Пьер?
– Он очень встревожен. Не отходит от Поля.
– Ладно. Подождем, пока Поль снова проснется. Мишель, даю тебе срочное задание: самым подробным образом запиши все, что помнишь об окружающем. С самого начала, с первых минут. Пусть это будут отрывочные, неясные, неполные впечатления. Пусть ты не все осознал. Все равно - записывай то, что видел, слышал и так далее. Главное - подробность, последовательность, точность. Понятно?
– Понятно, - сказал Мишель, внимательно глядя на профессора. - Хорошо. Я все подробно запишу.
– Начинай это сейчас же.
– Хорошо. - Мишель явно колебался. - А если там будут личные мотивы, не относящиеся к делу?
– Какие личные мотивы? Я ведь прошу тебя записать все, что ты помнишь. Ты лично, с первого дня. Постарайся не путать последовательность восприятии, вот и все.