Игра по крупному - Фридрих Незнанский 3 стр.

—    «Мерседес» был бронированный, — сказал он. — Но водитель не хотел лишних жертв. Сбе­жались зеваки, собралась толпа...

—   Ну да, думали, что снимается кино, — кив­нул я. — Толпу часто одолевает просто любопыт­ство, пока не прольется первая кровь.

—   А разве нельзя было прибавить газу? «Де­вятка» от «мерседеса» отлетела бы, как биллиардный шар от кия, — сказал Костя.

Вопрос был праздный. Ни водитель, ни трою­родный братец никакой решающей роли в том столкновении не играли. Дело было в другом. В «черном золоте», мать его так!

У меня давно была мечта посмотреть в глаза нашим академикам-атомщикам. Ну где ваша уп­равляемая термоядерная реакция, которую вы все время обещаете? Благодаря которой нефть пере­станет смешиваться с кровью. Откройте ее нако­нец!

А то ведь Аллах распорядился так, что наделил этим нефтяным богатством своих правоверных, которые и не знали бы, что с ней делать, если бы неверные не изобрели свои двигатели внутренне­го сгорания и прочие ракеты. И вот сталкиваемся лбами... Неверные им — ракеты и самолеты, «мерседесы» и «кадиллаки», а они им — свою нефть...

Замечательно все продумал Аллах. Наш Иего­ва, или Саваоф, спохватился поздно. Сунул, что осталось — нефть в труднодоступных местах: в тундре, в ледяных морях... И вот неверные идут на поклон к иноверцам. А те пользуются этим обстоятельством, надрываются, пересчитывая пачки долларов. И посмеиваются над белыми спесивцами, полагающими, будто этот мир со­здан для них.

3

Виктор Солонин спал в своем кресле возле иллюминатора, когда его кто-то грубо толкнул в плечо.

Он мгновенно проснулся, схватился за ствол автомата и туг же резко убрал руку. Сказал себе: спокойно. А то еще, чего доброго, этот черно­усый красавец нажмет на гашетку. С него станет­ся. Вон как покраснели белки глаз...

— Мани... Слушай, мани, валюту давай, да? — сказал ему нападавший и приставил ствол к его виску.

Похоже на захват самолета, подумал Солонин и увидел краем глаза, как несколько черноборо­дых мужиков потрошат бумажники пассажиров.

Это бывает. Сначала велят командиру лайнера лететь куда им хочется, а между делом собирают дань с богатеньких пассажиров.

—   Ты бы убрал ствол, — сказал Виктор, делая вид, что хочет залезть во внутренний карман пид­жака.

Положение было безвыходное. Справа — ил­люминатор, за которым далеко внизу плыли об­лака, слева — испуганно сопящий толстяк, чье брюхо полностью загораживало проход. Тут ни­какие навыки, приобретенные в школе мистера Реддвея, не помогут.

—   Русский, да? — кровожадно ощерился джи­гит и щелкнул для убедительности затвором.

—   Я эмигрант, — сказал Виктор, — если вам это интересно. Мои предки до революции имели в России кое-какую недвижимость. Новые власти обещали разобраться и даже что-то вернуть.

—   А почему в Тегеран летишь, а? — не отста­вал тот.

Наверное, чеченец, подумал Солонин. Не хотят лететь с пересадками, и тут я их понимаю. А как они пронесли на борт оружие, даже думать не хочу. Поскорее хотят домой.

—   Эй, Сайд! — крикнул, обернувшись, высо­кий длиннобородый чеченец, пересчитывавший деньги из чужого бумажника. — Что за разгово­ры, слушай? Не дает, так пристрели и возьми сам!

Его борода была самой длинной, поэтому, возможно, он был у них старшим, хотя и выгля­дел моложе других. А по-русски говорит, чтобы их не поняли пассажиры, все как один смуглые брюнеты. Солонин чувствовал себя среди них альбиносом.

—   Тут русский летит! — сообщил Сайд на­чальнику. — Что с ним делать?

Вот в чем проблема, подумал Солонин: раз русский, то вопрос лишь в том, какой казнью его казнить. Мучительной, медленной, или прикон­чить сразу.

Толстый сосед, обливавшийся потом от стра­ха, с любопытством посмотрел на Солонина. До этого, видно, держал его за англичанина. И вот надо же, какое неприятное соседство... Он даже попытался подняться, чтобы не запачкаться кро­вью неверного.

—    А ничего вы мне не сделаете! — вдруг весе­ло произнес Солонин.

—   Это почему — не сделаем? — полюбопыт­ствовал подошедший длиннобородый.

—   Пуля от «Калашникова» пробивает шейку рельса, — ответил Солонин. — Прострелив мне голову, она вышибет иллюминатор. Произойдет разгерметизация салона. Со всеми вытекающими последствиями. Загремим за милую душу. И живые и мертвые. И правоверные и гяуры.

Подошли другие бандиты, перестав пересчи­тывать купюры. Переглянулись. В тренировоч­ных лагерях им ничего такого не рассказывали.

А в объятия райских фурий они явно не спе­шили. До полного освобождения родины, по крайней мере. И хоть дома их наверняка ждали фурии, давно уже немолодые, окруженные многочисленными чадами, к Аллаху они все-таки не хотели.

—   А ну дай ему пройти! — сказал длиннобо­родый толстяку, и тот, кряхтя, с готовностью поднялся, чтобы пропустить разговорчивого пас­сажира.

Вот это другой разговор, думал Солонин, вы­лезая в проход. Чему вас там в лагерях только учат? Хоть бы руки сначала связали или надели наручники. Хоть какой-то шанс. Хоть время бы протянули.

Теснота прохода была Солонину на руку. Бан­диты только мешали друг другу, а стволы их авто­матов тыкались в их же животы. Но на гашетку никто из них так и не нажал. Он их уложил без особого труда. И потом даже немного потоптался на них в проходе, хотя ему никогда не доставляло удовольствия бить лежачих. Потом собрал их автоматы.

Пассажиры смотрели, помертвев, во все глаза. Это лицо европейской национальности не спеша доставало документы из карманов оглушенных его молниеносными ударами террористов.

Солонин внимательно знакомился с докумен­тами. Чеченцы, кто ж еще. Наверняка нам было по пути. И при хорошем их поведении он, Соло­нин, не возражал бы сесть где-нибудь поближе к месту назначения — Баку.

Он старался запомнить их лица, имена. На­верняка еще придется встретиться, и не раз. В Баку, он это знал, чеченцы как у себя дома. От­дыхают на пляжах Апшерона, в духанах и курят анашу в притонах старого города.

Сайд — ладно, мелкая сошка, а вот этот длин­нобородый — Ибрагим Кадуев — другое дело. И повозиться с ним пришлось больше всех...

Солонин поднял глаза на пассажиров и сказал им пару ласковых слов сначала на английском, потом на фарси. Мол, надо бы связать этих не­терпеливых, и все такое. Потом к нему вышел командир корабля в феске с кисточкой и покло­нился, приложив кончики пальцев к губам. Тоже можно понять: мол, наше вам с кисточкой, раз такое дело.

Следом вышел второй пилот, темно-русый, наверное, англичанин.

—    Мой командир просил передать вам благо­дарность. И признательность от имени всех пас­сажиров.

—   Я так и понял, — кивнул ему Солонин, на­блюдая, как стюардессы заботливо и умело свя­зывают оглушенным террористам руки и ноги. — А что же ваша служба безопасности?

Второй пилот переглянулся с первым. Потом кивнул на задние сиденья, где возились, отвязы­ваясь, пара здоровенных, сонного вида мужиков, опасливо поглядывающих на начальство.

Что-то с ними теперь будет. Мало того что дали себя разоружить, так еще сидели и не тре­пыхались, пока налетчики чистили карманы пас­сажиров.

—    Куда они требовали лететь? — спросил Со­лонин у командира на фарси, чтобы войти в до­верие.

—    В Баку, — ответил тот, не переставая удив­ляться столь многообразным дарованиям этого необычного пассажира.

—    И мне туда надо, — вздохнул Солонин. — Наверняка у вас пару суток проторчишь, пока дождешься оказии.

Он знал, что говорил. Самолет в Баку летал три раза в неделю, а Турецкий там его уже ждал.

И жестом пригласил Виктора в кабину пило­тов.

Там было довольно просторно. Можно было отвлечься и расслабиться.

— Что будет с террористами? — спросил Со­лонин, принимая из рук очаровательной стюар­дессы чашку ароматного кофе.

Этой черноглазой не мешало бы надеть пара­нджу. Уж очень симпатичная. А это отвлекает от серьезного разговора.

Члены экипажа ничего не ответили на его вопрос, наверное, не в первый раз их вот так захватывают.

Ну ясно. Эти террористы — борцы за ислам и независимость, народ нервный, горячий... мод­жахеды, одно слово. Прилетят, а их сразу на ку­рорт — отдохнуть от напрасных волнений. И ни­чего более грозного, чем «Аллах акбар», они в Тегеране не услышат. Угнал бы европеец, отру­били бы кое-чего. Или засадили бы на полную катушку.

Ну вот и засветился ты, Витек. В принципе можно лететь обратно. Или сотворить грим и пластическую операцию одновременно.

Впрочем, есть еще легенда. Питер Реддвей на­мекал: мол, Александр Борисыч будет при вашей особе телохранителем, визирем, советником и чуть ли не евнухом одновременно. А вы, стало быть, персона грата, и даже очень. Речь пойдет о нефти, которую Аллах благополучно прятал от большевиков, пока не пришло время торжества его идей, популярно изложенных в Коране.

Словом, там, в Баку, должны его беречь как зеницу ока. За ним — миллиарды мифических долларов. А это самая лучшая гарантия по нынешним временам на Востоке. Интересно, какой паспорт вручит ему Турецкий по прибытии?

Все эти мысли Солонин прокручивал, потяги­вая кофе и поглядывая на хихикающих стюар­десс, впервые увидевших Джеймса Бонда наяву и в действии. Долговязого, угловатого, с детским улыбчивым лицом.

Ту, что справа, он раздел бы до купальника, не больше. Из-за нехватки времени. У той, что слева, он взял бы телефон. А той, что в середине, он поручил бы приглядывать за предыдущими. Уж больно злые у нее глаза и длинный нос. На­верняка знает, что европейцам не нравятся длин­ные носы, и потому смотрит зло, в прищурочку. А может, из-за идеологических предубеждений...

В Тегеране пришлось ждать недолго. Оты­скался чартер на Баку, и давешний командир корабля устроил там ему местечко.

Лететь пришлось опять же с восточными людьми, косо на него, белого человека, погляды­вающими. Кроме людей здесь были ящики с зам­ками. Ящики, окрашенные в защитные цвета. Оружие, не иначе. Либо против армян в Караба­хе, либо против русских в Чечне. А он, стало быть, тот самый русский при сем присутствует.

Александру Борисовичу хорошо, он в отпуске, может отвлечься от миссии, возложенной на него Объединенными Нациями. Но как быть ему, Вите Солонину, который еще ничего толком не знает о своем будущем. Тот же Турецкий сообщит ему, кто он такой, какой у него характер и даже имеет ли он право поглядывать на восточных женщин. Не так уж круто, конечно, но тем не менее...

Восточные люди подремывали, втянув головы в плечи, чтобы не слышать рева самолетных тур­бин. И в то же время косо поглядывали на него.

Опять не слава Богу. Говорил же Питер Реддвей, что надо бы подобрать в команду парочку арабов, и Турецкий его поддержал.

Но где их возьмешь? Они Аллаху более пре­данны, чем своим детям. Что уж говорить обо всем ином... И теперь косятся, соображая, как этот неверный в коричневых ботинках сюда попал.

Лучше прикрыть глаза и притвориться спя­щим. Мол, наплевать мне на то, что вы там везе­те. И кто вы такие вообще. На чеченцев не похо­жи. И то хорошо... И все равно ведь не отстанут. Вон переглядываются, перешептываются, про­должая поглядывать. Любой европеец для них, кроме доморощенных защитников прав человека, потенциальный противник, который не угоден Аллаху. И рано или поздно с ним следует разде­латься. Лучше рано. Никогда не откладывай убийство неверного на завтра, если это можно сделать сегодня. Что-нибудь в этом роде. О Гос­поди. Опять придется махать руками и ногами. Хуже нет заниматься этим в самолете. Всего не­сколько часов назад вразумил одних. Но там был узкий проход между кресел — равновесие не по­терять. А тут — сплошные воздушные ямы. Как устоишь в случае чего?

Один уже пополз, цепляясь за шпангоуты. Хочет проверить, спит блондин или нет.

Ну почему так не везет сегодня в этих самоле­тах? А что ждет его в Баку? Там ему дадут охрану? Там он, Витя Солонин, будет стоить миллиард баксов? Здесь его жизнь не стоит и копейки.

Сунут перо в бок, откроют люк, когда самолет пойдет на снижение, и дело с концом. А найден­ные у покойного бабки разделят по справедли­вости. Столько-то руководителю группы, столь­ко-то исполнителю, столько-то стоявшему на стреме...

— У вас закурить найдется? — вежливо спро­сил подобравшийся на ломаном английском.

Солонин приоткрыл один глаз. Вроде не шутит. Грабитель? Но что с него, в конце концов, путешествующего чиновника, взять? Три тысчон­ки долларов? Спутниковый телефон? Плюс носо­вые платки. Ну и кое-что из спецснаряжения, назначение которого они все равно не поймут.

Виктор щелкнул зажигалкой, внимательно посмотрел при ее свете в глаза незнакомцу, толь­ко потом полез за своим именным портсигаром, о котором забыл, мысленно перечисляя свои ак­тивы. Был портсигар когда-то именным. Посвя­щение пришлось стереть. Но расставаться с ним не хотелось. Где такой сейчас найдешь? И к тому же память о родине, о которой предложено на время забыть.

Или это отвлекающий маневр грабителя, чтобы занять его руки? Нет, не похоже. Смотрит прямо в глаза, в позе ничего угрожающего, под курткой угадывается вполне бюргерский живо­тик. За ним подползали еще трое.

Виктор дал ему несколько сигарет, кивнув на остальных, чтобы поделился. Те в ответ тоже за­кивали, подползли поближе, держась за все те же шпангоуты.

Просто сопровождающие лица?

Там посмотрим. Виктор подмигнул им, когда они закурили.

— А что везете? — спросил он на своем фарси, которым вполне обоснованно гордился.

Они переглянулись, пожали плечами, причем достаточно искренне: а кто его знает...

Впрочем, их старший, опять же самый боро­датый, насторожился. Он-то наверняка был в курсе. И ему не нравились подобные вопросы.

И Виктор не стал настаивать. Решил изобра­зить равнодушие. Длинные ящики со стертыми надписями — не «стингеры» же или какие-ни­будь противотанковые управляемые снаряды против русских танков? Какое ему, гражданину, утратившему свое имя и место прописки, до всего этого дело?

И он прикрыл глаза, предлагая тем самым считать тему исчерпанной.

Тем более что из-за шума двигателей все равно ничего не расслышишь, а из-за темноты и вибрации — не прочитаешь.

4

Мы с Солониным сидели в роскошных апар­таментах бакинского «Интуриста» и откровенно позевывали. И ждали сами не знали чего.

Солонин хотел с дороги принять ванну, но эти цивилизованные замашки пришлось отста­вить. В огромной ванной, скорее, в бассейне с позолоченными кранами, не было горячей воды. А вместо холодной текла ржавая жижа. И горнич­ная, усталая, пожилая русская баба, предложив­шая звать ее просто тетей Верой, сказала, что если пару часов подождать, то вода пойдет впол­не сносная. И что слесарь-сантехник дядя Петя чуть ли не один остался на все здешние заведе­ния, подобные нашему. Остальные разбежались. Как начали армян убивать, все русские стали раз­бегаться.

А дядя Петя тогда просто был мертвецки пьян. У него был самый пик запоя, когда приехали за ним на роскошном «кадиллаке» молодые борода­тые парни, увешанные оружием, и повезли его в одну огромную квартиру, некогда принадлежав­шую известному всему Баку врачу-армянину. Там нерасчетливый выстрел из автомата разворотил водопроводную трубу, и всю квартиру залило...

Дядя Петя рассказывал ей, что в ванной было полно крови, смешанной с водой, и он поначалу отказывался работать, но его заставили...

От всего увиденного в ту ночь он быстро про­трезвел, все им починил, все наладил, и они ему даже дали какие-то блестящие цацки из сейфа богатого врача. Дядя Петя их не сохранил — по­терял или пропил.

Она рассказывала нам про все пережитое сидя в кресле, махнув рукой на уборку и выключив пылесос, который еле-еле работал, а единствен­ный на всю гостиницу электрик дядя Сережа был там же, где и дядя Петя, — у кого-то что-то ре­монтировал...

Тетя Вера говорила, что этим Сереже и Пете, единственным в ту пору на весь Баку умельцам, новые власти предлагали отдельные квартиры, оставшиеся от армян, и дядя Сережа польстился, а дядя Петя сказал, что это не по-христиански, и его за эти слова чуть не убили. Что в новой квар­тире дядя Сережа запил еще больше, что его жена, тоже русская, не смогла там жить, посколь­ку замучила бессонница, и они сбежали оттуда в свой старый домик в Сабунчахе.