— Вернее сказать, облапошили, — запальчиво возразила Келли. — В Эпоху Освоения Америка единолично финансировала добрую половину всех проектов по колонизации новых миров. Мы организовывали перевозку поселенцев, обеспечивали их всем необходимым, помогали строить города, заводы, терраформирующие станции, посылали своих лучших учёных, инженеров и администраторов, вкладывали в каждую планету огромные средства…
— А неблагодарные латинос и азиаты одурачили доброго и доверчивого дядюшку Сэма, — вставил Тьерри с сарказмом. — Этот нелепый миф вы лелеете из поколения в поколение. В действительности же никто никому не помогал бескорыстно, это было самое грандиозное деловое предприятие всех времён и народов. И, добавлю, самое прибыльное за всю историю человечества. Америка — да и моя Франция, если на то пошло, — сторицей вернула себе все вложенные средства и стала ещё богаче, чем прежде. Так чего же ты ещё хочешь от жителей наших бывших колоний? Они с нами квиты. Мы предоставили им возможность построить для себя и своих детей лучшую жизнь на других планетах, а они своим трудом обеспечили нам роскошную жизнь на Земле. Нашим народам и дома было хорошо, а от добра добра не ищут. К звёздам устремились лишь энтузиасты-исследователи, искатели приключений и честолюбцы всех мастей; рядовой же обыватель предпочитал участвовать в освоении Галактики косвенным образом, вкладывая свои денежки в акции инвестиционных фондов. Поэтому прошу… — Тьерри застонал, перевернулся на бок и уткнулся лицом в подушку. — Больше не доставай меня жалобами на «варварство» Внеземелья. Думай себе, что хочешь, это твоё право, но думай молча. Или компостируй мозги кому-нибудь другому. А будешь и дальше ныть в моём присутствии, я из принципа стану говорить с тобой на китайском, хинди или испанском. Тогда уж волей-неволей тебе придётся изучить хоть один нормальный язык.
Краем глаза он заметил, как при последних его словах щёки Келли вспыхнули румянцем негодования. Она явно собиралась сказать в ответ что-то резкое, но в последний момент всё же сдержалась, встала с кресла и произнесла:
— Ну, ладно, Майкл. Хватит хандрить. Поднимайся и приводи себя в порядок. Скоро ужин — с нашей стороны будет невежливо заставлять капитана ждать.
Тьерри вздохнул и безропотно сполз с койки. Депрессия депрессией, но прежде всего он был дипломатом и прекрасно понимал, сколь важно произвести на человека хорошее впечатление при первой встрече.
— Проклятый овердрайв! — проворчал он, а про себя добавил: «Чёртова клаустрофобия!»
И, едва не споткнувшись о стоявшие на полу чемоданы, побрёл в душевую.
Глава 5
Марчелло Конте, коммодор
— Стало быть, посланник исключается, — подытожил Конте, задумчиво глядя на свою собеседницу, высокую рыжеволосую женщину тридцати пяти лет в форме мичмана флота. — А как насчёт его помощницы?
Габриэла Джустини (на самом деле никакой не мичман, а капитан Службы Безопасности Корпуса, на счету которой было немало с блеском выполненных заданий) неопределённо кивнула и откинулась на спинку своего кресла.
— Келли Симпсон ещё под подозрением. И хотя я сильно сомневаюсь, что она каким-то образом связана с Маццарино, такой возможности пока что исключить нельзя. Ясно одно: если мисс Симпсон и есть наш киллер, то нанята со стороны и, скорее всего, понятия не имеет о личности своего нанимателя. Но, подчёркиваю, это маловероятно. Дипломатическая служба отличное прикрытие для правительственных агентов, но отнюдь не для «вольных стрелков».
— И всё-таки что-то в ней вас настораживает, — заметил Конте.
— Да, коммодор. Ничего конкретного, но… в общем, это можно назвать профессиональным чутьём. Общаясь с мисс Симпсон, я почувствовала, что с ней что-то не так. Слишком уж естественным было её поведение.
— Как это? — удивился Конте.
— Трудно объяснить. Даже в самых мельчайших деталях она вела себя именно так, как и должна была себя вести, будь она той, за кого себя выдаёт. Ни одного промаха, ни малейшей оплошности, ни разу не вышла из образа, адекватно реагировала на увиденное и услышанное, к месту задавала вопросы, удивлялась, когда нужно, и где нужно переспрашивала, уточняла. Даже её непредсказуемость оказалась, если можно так выразиться, вполне предсказуемой.
— И что это значит?
— Возможно, что ничего. Порой встречаются люди с настолько
Мимоходом Конте подумал, что если бы солнцем Тукумана был гигант, ему не удалось бы вовремя эвакуировать поселенцев. Хотя, с другой стороны, и неприятельский флот, всё из-за тех же возмущений континуума, не рискнул бы выходить из овердрайва в непосредственной близости от планеты. Так что кто знает. Вообще, принято было считать, что наличие нестабильного светила даёт преимущество обороняющейся стороне, но ещё три года назад Конте разработал тактическую схему, которая обращала это кажущееся преимущество в серьёзный изъян для обороны. Теоретики в отделе планирования операций были в восторге от его идеи, однако проверить её на практике пока не представилось случая — не было подходящего заказа. Ведь как ни крути, Корпус был армией наёмников. В основном он защищал — не отдельных людей и учреждения, а целые планеты и всё их население, действуя строго в рамках договоров с планетарными правительствами. Но иногда силы Корпуса захватывали планеты, вернее, освобождали захваченные — опять же, только по договору с легитимными правительствами. СЭК был армией наёмников — но наёмников с твёрдыми принципами.
Конте взглянул на часы, повернулся в кресле и набрал на пульте интеркома трёхзначный номер. После первого же гудка голографический экран ожил, и в нём появилось изображение рослого и широкоплечего молодого человека двадцати пяти лет в офицерской форме со знаками различия лейтенанта-командора. Увидев Конте, он отдал честь и произнёс с лёгким, но отчётливым акцентом:
— Главная рубка на связи. Слушаю вас, капитан.
Старпом Уильям Василов был единственным членом экипажа, который всегда называл Конте капитаном, а не коммодором. Собственно, это отвечало флотским традициям — командир корабля был капитаном независимо от звания; но ввиду того, что Конте едва не понизили в чине (адмирал Ваккаро распустил этот слух для пущей убедительности), подчинённые сочли такое обращение нетактичным напоминанием об опале и, не сговариваясь, решили именовать его коммодором. Только старший помощник по простоте своей душевной не уловил этого нюанса и продолжал обращаться к нему по-уставному.
— Заступите меня на посту, старший помощник, — сказал Конте. — Я иду на ужин с посланником, а потом немного отдохну перед запуском генератора.
— Есть, капитан! — лихо козырнул Василов. — Приказ к исполнению принят.
Выключив интерком, Конте тяжело вздохнул. Неистощимый энтузиазм старпома порой действовал ему на нервы. В отличие от других офицеров «Отважного», Василов радостно воспринял свой перевод на Дамогран. Он был коренным дамогранцем и хотел служить на родной планете, что в последнее время командованием поощрялось — патриотизм военнослужащих лишь укреплял мощь Протектората, а мрачные пророчества некоторых скептиков об опасности «местничества» пока не сбывались. Корпус, хоть и назывался Сицилианским, не был замкнут на одной лишь Терре-Сицилии, он охотно принимал в свои ряды талантливую молодёжь с других планет Протектората и из нейтральных миров. Путь в Корпус был заказан только гражданам враждебных государств и членам сицилианских Семей.
Последние три недели, с тех пор как они покинули Терру-Сицилию, Василов был главной головной болью Конте. Отличный парень, способный и перспективный — но слишком уж молодой и неопытный для такой ответственной должности. Он-то и звание лейтенанта-командора получил перед самым отлётом, скорее в качестве аванса, чем за заслуги, и ещё не успел привыкнуть к своему новому статусу. Ему с трудом удавалось ладить с людьми, заставлять их подчиняться, а ведь именно в этом и состояли его должностные обязанности. Из руководящего трио корабля — капитан, главный инженер и старший помощник, — как раз последний занимался непосредственно экипажем, к нему обращались люди со своими проблемами, ему приходилось решать все споры, улаживать конфликты, устранять недоразумения, он должен был обеспечивать порядок и дисциплину на борту. Капитан, который управлял кораблём как единым целым, чей взгляд был направлен не внутрь, а наружу, нуждался в опытном и авторитетном старпоме, чтобы чувствовать за собой надёжный тыл. Такого тыла Конте не чувствовал — уже несколько раз он был вынужден вмешиваться в дела экипажа, чтобы исправить допущенные Василовым ошибки. Хорошо хоть они выполняют не боевое задание, а всего лишь совершают длительный перелёт по маршруту Терра-Сицилия — Дамогран.
* * *
Ужин прошёл как обычно, с тем только исключением, что за капитанским столом появилось два новых лица: худощавый мужчина лет тридцати, посланник Мишель Тьерри, и молодая привлекательная негритянка (то есть, конечно, американка — они не считали себя неграми и обижались, когда их так называли) Келли Симпсон. Поначалу Конте пытался завязать с Тьерри вежливый разговор, но очень скоро понял, что тому сейчас не до светских бесед. От его опытного взгляда не ускользнули характерные симптомы послестартовой депрессии, поэтому он тактично оставил посланника в покое и переключил своё внимание на его помощницу, которая чувствовала себя отлично и всячески старалась разговорить Еву Монтанари.
Девушка почти не слушала её и зачастую невпопад отвечала короткими «да», «нет», «может быть» и «не знаю». Она была угрюма и задумчива, её мысли витали в каких-то неведомых далях, доступных лишь ей одной, и все усилия Келли Симпсон установить с ней контакт пропадали втуне. С Евой вообще было трудно иметь дело, даже в хорошем расположении духа она не отличалась общительностью, а в таком состоянии, как сейчас, и вовсе замыкалась в себе, словно бы отгораживалась плотной стеной от всего внешнего мира. Следуя совету адмирала Ваккаро, Конте пытался наладить с ней дружеские отношения, но за прошедшие три недели не продвинулся в этом направлении ни на шаг. Как, впрочем, и кто-либо другой на корабле. Похоже, Ева не нуждалась ни в друзьях, ни в приятелях, ни просто в хороших знакомых, а в своих взаимоотношениях с окружающими придерживалась принципа: «Я вас не трогаю — так и вы оставьте меня в покое». За свою жизнь Конте ещё не сталкивался с таким замкнутым и нелюдимым человеком, как Ева Монтанари. Больше всего его поражало, что эти не самые приятные черты характера принадлежали совсем молодой и довольно симпатичной девушке, которой ещё не исполнилось и двадцати лет. Но при всём том он испытывал сильное влечение к ней, и это чувство никоим образом не было связано с полученным им заданием. Несмотря на все свои странности, Ева ему нравилась. Даже больше, чем просто нравилась, — но, увы, без взаимности. Или, может, к счастью…
Ближе к концу ужина посланник Тьерри немного ожил и осторожно поинтересовался у Евы, почему она бросила университет. Та лаконично ответила, что не бросила, а закончила досрочно. Тьерри с минуту помолчал, а затем спросил, почему же она не осталась на Терре-Сицилии для продолжения своей научной работы. Ева соизволила объяснить, что вопреки распространённому мнению фундаментальная наука делается не только в таких крупных центрах цивилизации как Терра-Сицилия, Поднебесная или Материнская Земля. Дамогран, расположенный вблизи Центрального Скопления, представляет собой сущий рай для астрофизиков, особенно тех, кто занимается вопросами происхождения Вселенной. Благодаря близости к Ядру Галактики, там можно провести много важнейших исследований, способных кардинально изменить современные космогонические представления.
К удивлению Конте, посланник обнаружил неплохое знание предмета, и постепенно между ним и Евой Монтанари завязалась непринуждённая беседа. Разговор шёл о гипотезе некоего ван Халлена, и в конце концов оба пришли к единодушному мнению, что она скандальна, безобразна и совершенно антинаучна.
«Чёрт побери! — подумал Конте, с безотчётной ревностью наблюдая за Евой, которая разом отбросила всю свою холодность и неприступность и увлечённо болтала с Тьерри, обильно пересыпая свою речь мудрёными научными терминами. — Так вот где её слабое место! Жаль, что я не знал этого раньше…»
Впрочем, он понимал, что его знание, скорее всего, ничего не изменило бы. В физике, астрофизике и астрономии он разбирался лишь на том уровне, который был необходим офицеру военно-космического флота, а это вряд ли могло заинтересовать Еву Монтанари.