В международном отделе «Банко де лас Эстелас» меня заверили, что никаких проблем с переводом не возникло и я могу свободно распоряжаться своими деньгами. Получив необходимые банковские реквизиты, я связалась с верфью «Веласкес и сыновья», которая специализировалась на обслуживании таких вот небольших судов, как «Звёздный Скиталец». Мой заказ на усовершенствование ц-привода, отправленный тем же путём, что и денежный перевод, там уже обработали, и мне было предложено после прохождения таможенного и санитарного контроля пристыковать яхту к секции номер 17 орбитальной станции «Габриэль».
К тому времени, когда корабельный компьютер, руководствуясь инструкциями из диспетчерской, вывел «Скитальца» на околопланетную орбиту, я уладила все финансовые и технические вопросы с верфью, после чего сделала запрос в справочную космопорта о ближайших пассажирских рейсах на Дамогран. Я выбрала Эль-Парайсо в качестве промежуточной остановки не только из-за отличных верфей, но ещё и потому, что эта планета принадлежала к числу тех немногих миров густонаселённой области Ойкумены, которые имели регулярное беспересадочное сообщение с Дамограном.
Ответ из справочной здорово разочаровал меня. Как оказалось, применительно к данному случаю «регулярное сообщение» означало, что корабли с Эль-Парайсо на Дамогран отправлялись раз в месяц, и очередной рейс ожидался лишь через тринадцать дней. Тогда я затребовала сведения обо всех судах, следующих в дамогранском направлении, рассчитывая поймать попутку из числа грузовых или частных кораблей. К сожалению, и тут меня ничем не порадовали. Справочная располагала сведениями только об одном таком судне, да и то военном — сицилианском эсминце «Отважный», который несколько часов назад вышел на орбиту Эль-Парайсо для дозаправки. Вряд ли стоило надеяться, что капитан эсминца согласится взять меня пассажиром. Правда, корабли СЭК иногда принимали на борт гражданских лиц, но делали это лишь в виде исключения, в основном по просьбе официальных властей, и уж никак не подбирали по дороге каждого встречного-поперечного, даже если этот встречный-поперечный — привлекательная кареглазая шатенка со смазливым личиком и потрясающей фигурой.
Впрочем, попытка — не пытка, решила я и отправила на «Отважный» телекс с запросом. Ответ пришёл не скоро, лишь через полтора часа, когда я уже прошла через руки бдительных эскулапов из санитарного контроля, благополучно пережила нашествие суровых таможенников и как раз пристыковывала яхту к секции номер 17 станции «Габриэль», где находилась верфь «Веласкес и сыновья». К моему удивлению, это был не отказ: старший помощник, лейтенант-командор У. Василов, по поручению капитана корабля, коммодора М. Конте, сообщал, что моя просьба удовлетворена, и предлагал завтра в 19:15 по орбитальному времени явиться к четвёртому служебному терминалу станции «Ариэль», где меня будет ждать пассажирский катер с эсминца.
До назначенного срока оставалось ещё более суток — стандартных, имеется в виду, поскольку собственные сутки Эль-Парайсо длятся без малого тридцать часов, — так что спешить мне было решительно некуда. Работы на моей яхте должны были начаться лишь на следующий день, поэтому руководство верфи не стало торопить меня с выселением и отвело мне четырнадцать часов (то есть до 7:00 завтрашнего утра) на сборы и консервацию жилых помещений. Девять часов из этих четырнадцати я сладко проспала, затем отправила заблаговременно собранные вещи в камеру хранения, навела порядок в каютах, укрыла всю мебель и бытовые приборы пыле- и влагопоглощающими чехлами, освободила холодильный блок от остатков продуктов и передала в оранжерею верфи два десятка комнатных растений, чтобы о них позаботились в моё длительное отсутствие. Законсервировав и опечатав жилой отсек, я попрощалась со «Скитальцем» на долгих три месяца, вручила кодовые ключи от яхты представителю верфи, а сама села на рейсовый челнок, направляющийся с орбиты на планету.
Впереди у меня было целых одиннадцать часов, и я решила побывать на побережье Эдемского моря, где более трёх лет назад, во время своего предыдущего посещения Эль-Парайсо, я провела самый восхитительный месяц в своей жизни. Именно здесь я повстречала Еву Монтанари, которая оставила в моей памяти глубокий, неизгладимый след.
Вообще-то я слукавила перед братьями Янгами, когда сказала им, что мы с Евой не сошлись характерами. Всё было как раз наоборот: мы с первой минуты отлично поладили и уже через несколько часов чувствовали себя так, будто были знакомы целую вечность. Несмотря на разницу в темпераменте — она сдержанная, необщительная, замкнутая в себе, а я взрывная, неугомонная, беспокойная, — мы оказались на редкость совместимы психологически, вдобавок у нас были очень схожие вкусы, интересы, взгляды на жизнь, и даже «нечитаемость» Евы нисколько не мешала мне понимать её с полуслова, различать все оттенки её настроения, улавливать малейшие движения её души. То обстоятельство, что она была младше меня на семь лет, никак не сказывалось на наших отношениях: в отличие от многих других вундеркиндов, Ева опережала сверстников не только в интеллектуальном, но также в социальном и эмоциональном развитии, и в шестнадцать лет была уже вполне зрелой девушкой. Ну а я — что греха таить — немного недотягивала до своих тогдашних двадцати трёх, так что в этом плане мы были на равных.
За считанные дни я прошла путь от простой дружеской симпатии к Еве до глубокой влюблённости. Только поймите меня правильно — это вовсе не то, что вы могли подумать, особенно если вы мужчина. Я полюбила её как человека, как друга, как сестру, о которой мечтала многие годы. Спустя две недели я поняла, что не хочу расставаться с Евой, и начала подумывать о том, чтобы бросить свои странствия и полететь вместе с ней на Терру-Сицилию. Ева была в полном восторге — она тоже сильно привязалась ко мне, прежде у неё не было ни одной настоящей подруги, и ей очень не хотелось, чтобы я уходила из её жизни.
И вот тогда я испугалась. Ева стала слишком близка мне, настолько близка, что меня так и подмывало рассказать ей о моих необыкновенных способностях. Это желание возникло ещё в первые дни нашего знакомства, а со временем оно превратилось в навязчивую идею. Я боялась, что рано или поздно не удержусь и во всём раскроюсь перед Евой. Сколько я ни убеждала себя в том, что этого делать нельзя, сколько ни силилась обуздать своё безрассудство, сердце моё отказывалось прислушиваться к доводам здравого смысла. Я так устала от своего внутреннего одиночества, так жаждала разделить свою тайну с близким человеком, найти у него поддержку, участие и понимание…
В конце концов я подчистую проиграла борьбу с собой, и от немедленного признания меня удержал лишь отъезд Евы с Эль-Парайсо. Вместе с ней я не полетела, так как не могла бросить свою яхту, а лететь вдвоём на «Звёздном Скитальце» не получалось — в таком случае Ева не успевала к началу занятий в университете. Поэтому мы нежно распрощались, ни на секунду не сомневаясь, что месяца через два, самое большее — через два с половиной, встретимся снова, она отправилась на Терру-Сицилию на рейсовом корабле, а я последовала за ней на своём «Скитальце».
Однако на родину Евы я так и не попала. В её отсутствие я постепенно протрезвела, и меня охватил ужас перед тем, что едва не случилось. Я боялась не того, что Ева, узнав мою тайну, раззвонит о ней по всему миру; нет, я почти не сомневалась, что она будет молчать. Но меня страшило другое — что известие о моих способностях оттолкнёт её от меня, что она станет видеть во мне урода, жуткого монстра, от которого нужно держаться подальше. Такого конца нашей дружбы я не смогла бы перенести. Вместе с тем я полностью отдавала себе отчёт, что на Терре-Сицилии мной опять овладеет соблазн довериться Еве — хотя бы затем, чтобы проверить её чувства, узнать, насколько сильно она привязана ко мне.
После долгих и мучительных раздумий я приняла очень нелёгкое для себя решение и свернула яхту с заранее намеченного курса. Сделав остановку на ближайшей планете, я отправила Еве письмо, в котором просила у неё прощения за то, что не сдержала своего слова. Объяснять ей я ничего не стала — да и что я могла сказать в своё оправдание? — а просто поставила её перед фактом, что мои планы изменились и мы больше никогда не встретимся.
С тех пор прошло больше трёх лет. Временами, когда меня особенно сильно донимало одиночество, я горько сожалела о том, что рядом нет Евы. Несколько раз в приступах жестокой хандры я решала лететь на Терру-Сицилию, но затем, немного опомнившись, отказывалась от этой идеи и поворачивала «Скитальца» в противоположную сторону. По той же самой причине я сходу отвергла прочитанный в мыслях Лайонела Янга план использовать в расследовании моё знакомство с Евой и предпочла отправиться за информацией на далёкий Дамогран.
…Челнок уже вошёл в верхние слои атмосферы, «уселся» на гравитационную подушку и стал тормозить, постепенно уравновешивая свою скорость с вращением Эль-Парайсо. Чернота неба сменилась серой голубизной, одна за другой погасли все звёзды, а затянутые туманной дымкой края планеты изогнулись кверху наподобие неглубокой чаши. Прижавшись лбом к иллюминатору, я смотрела вниз, пытаясь различить очертания Эдемского моря с глубоко вдающимся в него полуостровом Барба-де-Диос. Поглощённая своими мыслями, я не сразу среагировала на слабые сигналы тревоги, которые услужливо подавало мне подсознание, ни на мгновение не перестававшее следить за эмоциями окружающих людей. Эти сигналы не сообщали о какой-то непосредственной угрозе, они просто предупреждали меня о том, что в настоящий момент я являюсь объектом чьего-то пристального, но вместе с тем крайне осторожного внимания. Слишком пристального и чересчур осторожного, чтобы списать его на обычный интерес к моей броской внешности.
Не переставая смотреть в иллюминатор, я сосредоточилась и быстро отыскала среди полутора сотен пассажиров источник эмоций, которые так не понравились моему подсознанию. Это был мужчина лет сорока, он сидел далеко позади меня, где-то в хвостовой части салона, поэтому я не могла увидеть его, не оборачиваясь, — что, впрочем, не помешало мне моментально определить его возраст и пол. Визуальный контакт существенно облегчает мне «чтение» человека, позволяя крепче «зацепиться» за него и, как следствие, глубже проникнуть в мысли, но при необходимости я могу работать и «вслепую».
Мужчина действительно думал обо мне, но думал как-то отстранённо, на заднем плане, лишь констатируя тот факт, что я спокойно сижу на своём месте и глазею в иллюминатор. Зачем я ему понадобилась, из его мыслей выудить не удалось — он читал какой-то криминальный роман и был всецело захвачен перипетиями сюжета. Однако при этом не забывал обо мне и время от времени бросал в мою сторону быстрый, совершенно незаметный посторонним взгляд, после чего вновь возвращался к чтению.
Убедившись, что от его текущих мыслей толку мало, я вошла в область констант. Тут мне пришлось хорошенько потрудиться — внутренний мир мужчины явно не отличался глубиной и насыщенностью, его личность была весьма блеклой и невыразительной, а тощие, атрофированные константы терялись в завалах всякого нечитабельного «мусора». Тем не менее, как следует поднапрягшись, мне всё-таки удалось отделить немногочисленные зёрна от целой кучи плевел и ухватиться за кончик невидимой нити, на которую, словно бусинки, нанизывались крохи информации.
Мужчину звали Хуан Игнасио Ньето. Родился и вырос он на Эль-Парайсо, здесь же прожил все свои неполные сорок два года, ни разу не покидая пределов родной системы. Женат не был, детьми не обзавёлся, по-прежнему жил вместе с родителями. Круг его интересов был довольно узок: книги криминального и порнографического содержания, такого же рода фильмы, стрип-бары по субботам, а по воскресеньям — бильярд. Раз или дважды в неделю посещал зоопарк — почему-то ему нравилось смотреть на животных в клетках. Каждое утро совершал десятиминутную пробежку и принимал холодный душ. В юности имел беспорядочные гомосексуальные связи, потом завязал с этим, но так и не смог преодолеть свою робость перед женщинами, поэтому предпочитал пользоваться услугами проституток. Внешне он был таким же пресным и невзрачным, как и внутри, — среднего роста, обычного телосложения, с ничем не примечательным и трудно запоминающимся лицом. В общем и целом он был похож на скромного клерка из какого-то незначительного государственного или корпоративного учреждения.
А между тем Ньето никогда не служил клерком. Он был профессиональным убийцей, «вольным стрелком», работающим по найму. За семнадцать лет своей карьеры он выполнил свыше сотни заказов, и полиции ни разу не удавалось выйти на его след. Он всегда был предельно аккуратен и осторожен и не давал следствию ни единой зацепки, вроде выживших свидетелей или оставленных на месте преступления материальных улик, а с заказчиками договаривался исключительно через посредников, которые, в свою очередь, связывались с ним по шифрованным каналам планетарной инфосети, так что никто, кроме жертв, не видел его в лицо — впрочем, и сами жертвы далеко не всегда успевали понять, чтó с ними происходит, зачастую они умирали мгновенно и совершенно безболезненно. Хуан Игнасио Ньето не был психопатом и садистом (во всяком случае, не считал себя таковым), к своему занятию относился спокойно и не получал ни малейшего удовольствия от совершаемых им убийств. Для него это была обычная работа, ничем не лучше, но и не хуже других, немного грязноватая — что правда, то правда, — зато приносящая неплохой доход…
Я торопливо отключилась от разума Ньето и после этого ещё несколько минут просидела неподвижно, уставившись бездумным взглядом в иллюминатор. К моему горлу раз за разом подступала тошнота, в голове мутилось, грудь затопила волна жгучего, пронзительного холода, а внизу живота возникли болезненные спазмы. За свою жизнь я не единожды сталкивалась с самыми разными убийцами, в том числе и с наёмными, но ещё ни один из них не относился к человеческой жизни с таким полнейшим безразличием, как Хуан Игнасио Ньето. Другие хоть что-то чувствовали, убивая людей, — пусть даже это было извращённое, противоестественное, садистское наслаждение, — он же совершал убийства без всяких эмоций, для него это было всё равно что прихлопнуть муху или комара. И вместе с тем Ньето нежно любил своих престарелых родителей, окружал их заботой и вниманием, души не чаял в племянниках, детях своей мледшей сестры, регулярно вносил пожертвования в многочисленные общества защиты животных… О, Господи, как ты мог сотворить такое чудовище?!
Среди обрывков мыслей Ньето я нашла и кое-что о себе. Совсем немного, чуть-чуть — только то, что я должна стать его очередной жертвой. Всё остальное скрывалось в глубинах его памяти. Он думал обо мне не больше, чем думает мясник о телячьей туше, которую ему предстоит вскоре разделать.
…Я вздрогнула, услышав рядом чей-то заботливый голос. Отвернувшись от иллюминатора, я увидела склонившуюся надо мной молоденькую стюардессу, чёрные глаза которой выражали искреннюю обеспокоенность. Она спрашивала, нуждаюсь ли я в помощи, и уже держала наготове меленькую капсулу со стандартным успокаивающим и противорвотным средством. Из её мыслей я выудила, что выгляжу очень худо, поэтому не стала уверять, что со мной всё в порядке, а лишь утвердительно кивнула в ответ и позволила ей раздавить капсулу у меня под носом.
Вдохнув освежающий аэрозоль, я сразу почувствовала облегчение. Тошнотворный комок откатился от моего горла, в груди потеплело, спазмы внизу живота прекратились.
— Благодарю вас, сеньорита, мне уже лучше, — сказала я, с трудом поднимаясь со своего места. — Меня немного укачало.
(Это меня-то укачало — бывалого космического волка! То есть, конечно, волчицу…)
Слегка придерживая меня за локоть, стюардесса помогла мне пройти между рядами кресел в хвостовую часть челнока, где располагались туалетные кабины для пассажиров. По пути я всё же нашла в себе силы снова заглянуть в разум Ньето. Глубоко лезть я не рискнула, а ограничилась лишь чтением текущих мыслей — привлечённый моим поведением, он наконец стал думать обо мне на полную силу и извлёк из тайников своей памяти некоторые небезынтересные для меня сведения. Впрочем, их было совсем немного. Я по-прежнему не знала, кто заказал Ньето моё убийство, когда и зачем — он об этом не думал. Его мысли были обращены не в прошлое, а в будущее — на те пару недель, которые, как он полагал, мне предстояло провести на Эль-Парайсо в ожидании, пока модернизируют мою яхту. За это время он должен был подготовить и осуществить идеальное преступление: не просто убить меня, но обставить мою смерть так, дабы ни у кого не возникло сомнений в том, что я погибла в результате несчастного случая. Ньето был уверен, что сумеет в точности исполнить желание заказчика. Спешить он не собирался, впереди, по его мнению, было достаточно времени, и в первые два-три дня он планировал лишь пристально наблюдать за мной, изучая моё поведение и знакомясь с моими привычками. Таково было его правило: сначала как следует узнать свою жертву во избежание неприятных сюрпризов и лишь затем приступать к её устранению.