А маленькая Яся все раскачивалась, и при этом смеялась, и голос ее звенел, словно колокольчик, наполняя пространство вокруг ощущением бесконечного счастья…
Сколько ей было — три, пять? Я совершенно не разбиралась в детях, тем более вампирских, и определить ее возраст на глаз для меня было непосильно. Очень маленькая. Но без милой младенческой неуклюжести, ее движения точны и уверенны, уж качаться-то она явно давно умеет… А вот эти качели, похоже, видит впервые. Наверное, именно их ей сегодня и подарили. И она все качается, качается…
А потом вдруг оборачивается и смотрит прямо на меня. Глаза огромные, синие-синие, словно подсвеченные изнутри тем восторгом, что ее сейчас переполняет.
— Смотри, что я здесь могу, — произносит негромко и отпускает руки. Взлетает, кувыркается в воздухе, стремительно проносится сквозь все еще раскачивающиеся качели и, смеясь, улетает прочь, скрываясь за деревьями.
— Яся! — запоздало кричу ей вслед, желая что-то спросить. Но она улетела, незаданный вопрос забылся, а я просыпаюсь, все в том же саду, все так же одна.
И я забыла бы и весь этот сон — нехитрую конструкцию из рассказов Лоу и его же внешности, перенесенной на маленькую девочку, — если бы не одна единственная деталь. На шее у созданного моим подсознанием ребенка висела маленькая костяная птичка. Моя птичка.
И я долго сижу под любимым кедром, пытаясь понять — к чему мне снилось все это? Быть может, к тому, что когда-то и я умела летать? Пусть не как вампир, пусть во снах, но я летала, преград не ведая. И потому, даже оставаясь одна, не была одинока.
А летала я… да, лишь пока на шее у Анхена висела птичка. На шее того, кому я была дорога. На шее того, кто мне (несмотря ни на что) был дорог.
А потом он снял ее… я сняла ее с него… и больше мне сны не снились. Те, особенные, в которых ты помнишь, что это сон, а потому волен лететь, куда пожелаешь. А птичка… Птичка осталась у меня, я привезла ее в этот дом, но никогда не надевала. Анхен не любил это маленькое древнее украшение. Считал проводником злого коэрского колдовства, хмурился при ее виде, вновь ругая Лоу и его на меня влияние. И я убрала ее в дальний ящик бельевого шкафа, закатила куда-то к самой стенке, чтоб и случайно на глаза не попалась, чтобы не вспоминать, и не напоминать любимому, не провоцировать его раздражение. Хотелось мира в семье, хотелось отказаться от всего, что мешает…
«Древо мое — белая береза, душа моя — летящий лебедь», — вновь вспомнилась вычитанная у Лоу строчка. Прилипчивая.
А древо мое… Как знать, может, что-то все же есть, какая-то связь между мною и этим деревом, доридэ не стал бы выдумывать… И древо мое — хоть и не береза — посылает мне знак, что птичка — важна, что это тот дар, от которого не отказываются, что без него не взлететь…
Птичку нашла. Отыскала в тот же день, вытащила на свет из забитого тряпками шкафа. Долго крутила в руках, осторожно поглаживала кончиками пальцев, пытаясь понять, что за сила спрятана в этом маленьком хрупком предмете. Как могла она обжигать, оставляя незаживающий след на теле вампира?
Птичка молчала, не навевая подсказок, не давая ответов. По просьбе Анхена еще в те времена, когда он считал меня мертвой, древнюю фигурку обернули защитной пленкой, чтоб сохранить от возможных повреждений. Слишком старая. Слишком хрупкая. И недоступная. Пленка покрывает ее, словно тончайшая корочка льда, вот только не растопить, как ни крути в пальцах…
Анхену не понравилось бы, что я вновь достала ее, я знала. Но Анхена не было. Так давно уже не было. И по ретранслятору он больше со мной не связывался. Хотя их техника, в отличие от людских телефонов, передавала не только голос, но и изображение, а увидеть его — хоть через ретранслятор — хотелось безумно. Я помнила, как он говорил тогда Еве, что звонить, сообщая о своем отсутствии, он просто не видит смысла: «если меня нет — значит, я ушел». Наверное, это в нем еще от времен, когда средств связи и вовсе не было. Привычка, укоренившаяся столь глубоко, что не избавится. И потому не обижалась. И о плохом ни о чем не думала. Просто тосковала. Просто ждала.
Но вот если бы птичка… Если бы мне удалось вновь «взлететь» на крыльях сна, я смогла бы увидеть Анхена. Просто увидеть. И убедиться, что с ним все хорошо. А может, она дала бы мне силы пережить последствия всех этих стрессов, вновь стать здоровой, вновь почувствовать, как страсть переполняет каждую клеточку тела, вновь любить его, когда он вернется… не только душою? Это было бы, конечно, слишком сказочно, слишком невероятно. Но птичку я надела. А вдруг?..
Несколько ночей ничего особенного не случалось. Если я и видела сны, то обычные, те, что забываешь с рассветом. А потом ко мне пришел Лоу.
Во сне, конечно, так, как умел только он: словно обхватил мою сущность и понес. Вытянул туда, в призрачную степь. Его степь. Нашу с ним степь, где вечно чуть шелестит на ветру седой ковыль, где порой распускаются цветы и полыхают рассветы, повинуясь одной только воле спящего.
— Лоу! — едва ощутив себя стоящей среди высокой травы, бросаюсь к нему на шею. — Как я рада тебя видеть, ты бы знал! Я спрашивала о тебе, а Анхен сказал, что в самом деле… в самом деле тебя и близко не пустит…
— Да, — кивает он, обнимая меня в ответ, поглаживая по волосам, по спине, — я знаю. Хотел зайти к тебе нормально — и не смог. Не смог попасть в свой собственный дом… Он столько лет твердил, что его дом — мой дом, что я поверил. Нелепо, верно? — Лоу чуть усмехается, но я чувствую его горечь.
— Прости, — тяжело вздыхаю, отстраняясь. — Я все разрушила между вами…
— Ты? — какой-то миг он смотрит так, что я ощущаю себя песчинкой. Но тут же отводит взгляд. — Ты передо мной двери не запирала… Ладно, не стоит. Давай… пройдемся. Помнишь, как мы гуляли прежде?
Он протягивает мне руку, и мы идем. По бескрайней степи, под неярким ласковым солнцем. И картины прошлого оживают в памяти — как мы жили здесь, как я летала в своих снах… Какое-то время я возбужденно тереблю его всевозможными «а помнишь?..», не сразу замечая, что отвечает он, в основном, односложно и радости, подобной той, что захлестывала меня сейчас с головой, не испытывает.
Да и вообще не испытывает. Он сосредоточен, задумчив, напряжен…
— Что случилось, Лоу?
— Да нет, ничего… А знаешь, я скучал по тебе. Всегда думал, что одиночество этого дома меня успокаивает. А с тех пор, как ты улетела, пустота этих стен начала раздражать.
А в лицо не смотрит. Только куда-то вдаль.
— Скучал… А ни единого раза не приснился.
— Ну… просто не хотел вам мешать, — он чуть пожимает плечами. — Ты ж вроде так недвусмысленно всегда заявляла, что третий тебе лишний… А вот пока ты одна — могу немного побыть вторым, — и озорная улыбка касается его губ… Только губ, глаза так и не улыбнулись. Тусклые, серые, будто асфальт.
— А долго я буду еще одна, ты случайно не знаешь? Анхен предупредил, что задерживается, но… это было давно.
— Если ты не заметила, я больше не состою в личных друзьях авэнэ, мне не докладывают, — он попытался сказать это нейтрально, но раздражение все же мелькнуло.
— Да, прости, я просто… Я просто подумала, ведь Арчара… она ведь и тебе была не чужая, ты тоже член семьи, они не могли не позвать… Вернее, ты не мог туда не поехать — поддержать сестру, ей сейчас тяжело…
— Ей? Ну что ты, ей замечательно, — фыркает этот нежно любящий братец, все больше изумляя меня своим поведением. — А на церемонии я был, ты права. Простился… Ара, она… Понимаешь, она стала тьмой, непроглядной тьмой, но я помню дни, когда она была светом. Она творила чудовищное зло — но ведь и добра я видел от нее немало… Ара — это эпоха, огромная эпоха в жизни моей семьи… Теперь — ушедшая… — он вздыхает, и я чувствую, что его печаль — в отличие от всего прочего — искренняя. И светлая, без горечи. Горечь — она в чем-то другом.
— Так ты что, еще и с сестрой поссорился? — осторожно уточняю я.
— Да нет. Меня просто очень попросили не встревать… Ну так я и не встреваю. Гуляю вот. По травке. Ты со мной?
Улыбаюсь. Приобнимаю его одной рукой, желая приободрить:
— Ну, раз ты приглашаешь — как мне отказаться?
И тут же оказываюсь заключенной в его объятья. Он прижимает меня — крепко-крепко. И в этом нет страсти, нет любви — только тоска.
— Что, все настолько плохо?
— Чудовищно…
Сон дробится, пытаясь истаять в дымке, исчезнуть, раствориться в небытии. Но его руки сжимаются на моей талии чуть крепче — и картинка возвращается. Мы снова в степи — я и Лоу.
— Слабая ты стала совсем, — вздыхает вампир, — не удерживаешься. Энергии не хватает. Знаешь, я неделю потратил, чтоб до тебя дотянуться. Ты словно истаяла, тебя нет, я просто не мог подцепить, не мог вытянуть твою сущность — ее не осталось почти, оболочка… Так что быстро теперь не отпущу, даже и не надейся.
— Да я, в общем-то, и не пыталась, оно само… Мы, может, присядем? Или ты куда-то конкретно меня ведешь?
— Если бы вел — так давно привел бы, — чуть улыбается он. — Ты права, мы можем и посидеть. Хочешь, спрячем солнце за облаками. Или вырастим дерево, чтоб создать себе тень.
— Лучше дерево. Я, в последнее время привыкла… общаться с деревьями… И ты мне расскажешь.
— Что именно, Лар? — чуть прикрыв глаза, он тянул из земли росток. Скрупулезно, будто выращивал настоящее дерево — не во сне, в жизни.
— Что так гнетет тебя, что ты даже улыбаться уже разучился, — я усаживаюсь на траве, не дожидаясь, пока дерево станет достаточно большим, чтобы дать нам тень. — Размолвка с Анхеном? Но ты сам же ее спровоцировал, и едва ли не отдавал отчет… Размолвка с сестрой? Но, раз она носит твое кольцо — она читает в твоем сердце, и просто не сможет не понять… Она просто не может не знать, насколько она дорога тебе, и как ты искренен в этом… Вы помиритесь, по-другому и быть не может… Да и Анхен с годами поймет, все уладится, правда…
— Все уладится, — кивает он, не отрываясь от своего детища — огромного раскидистого клена, что взмывает вверх и вширь, послушный воле своего создателя. Потом садится рядом со мной в его тени, чуть встряхивает головой, откидывая назад свои снежно-белые пряди.
— Все уладится, — повторяет Лоу уже куда более убежденно и осмысленно. — Не бери в голову, Лар, и уж точно за меня не переживай. Лучше расскажи мне, как ты жила. Ты не слишком здорово выглядишь.
— Да нет, все неплохо. Мы жили… очень счастливо, это просто… нервы, как ни нелепо. Сорвалась, пытаясь работать в местной человеческой больнице. Переоценила немного свои силы. Думала, смогу, но… Одно дело знать, что в мире есть люди, рожденные на еду. Другое — ежедневно с ними общаться. И провожать на смерть… — прежде я хотела просить его при встрече помочь мне, снять последствия этого срыва своим ненаучным коэрским методом. Но сейчас понимала — не время, да и не место. Он и сам нынче выглядел так, что не вызывал оптимизма. — Но это уже не важно, Анхен мне обещал, мы уедем. Мы бы уже уехали, он хотел после Бала, но Арчара…
— Арчара, — он вздыхает. — Как все же нелепо… Значит, он собирался уехать. Навсегда увезти тебя… И даже сказал, куда?
— За границу куда-то. Подробностей выжать не удалось. Ну, ты же знаешь Анхена, никогда ничего не скажет до конца. Придерживать информацию «просто на всякий случай» у него, по-моему, мания. Пусть, мне не жалко. Приедем — сама все увижу… А как…здесь у вас все? Как твои друзья? Как Рин, не покорила тебя еще? Или Лирин ее все же завоевал? А что Фэр? Он заезжал ко мне несколько раз, но потом сказал, что больше не станет…
— Не станет, — соглашается Лоу. — Еще он сказал, что в жизни не заведет себе человечку, не подпишет ни один дурацкий контракт и вообще, ноги его никогда… А вот Лирин, напротив, язык ваш учит… Всех друзей моих перебаламутила, незабвенная ты моя дева…
— А Рин? — вновь интересуюсь я, не дождавшись продолжения.
— А Рин зависла на стадии «люблю коэра, он красивый и загадочный».
— А ты все столь же непреклонный и мыслишь только о возвышенном?
— Да нет, я, знаешь, перевоспитался. Что, в самом деле, дались мне эти солнца с порталами!.. Вот думаю, не то подло тебя у Анхена увести, не то благородно на Исандре жениться…
— Да что с тобой сегодня? — я даже не была уверена, что это шутка, слишком уж он был… Невесел? Угнетен? Сломлен? Не знаю, но выглядел он ужасно. — Чем мне помочь тебе, Лоу? Ты мне не нравишься, ты сам на себя не похож.
— Просто побудь со мной, Лар, ладно? Просто побудь. Останься…
О-сс-ста-нь-ссся-а-а-а… Голос шелестит в траве, голос шелестит травой, виденье рассыпается, распадается, исчезает… Я почти просыпаюсь, почти проснулась… И вновь возвращаюсь в сон.
Уже не степь, уже дом — тот самый, в этой степи затерянный. А я лежу в кровати в той комнате, что так долго была моей. Лоу сидит возле. Верхом на стуле, опершись руками о спинку. И смотрит на меня. Так пронзительно смотрит…
— Что же ты исчезаешь, Лара? Обещала остаться, а сама все бежишь… Неужели со мной так плохо?
— Сам говоришь, у меня совсем нет сил, — пожимаю плечами. — Наверно, сознание пытается просто спать. Я никак этим не управляю, оно само…
Усталой я себя при этом не чувствую. Поэтому с кровати встаю и с ностальгией оглядываю комнату. Она кажется все той же — моей. И мои платья в шкафу, и мои наброски на столе, и даже одеяло, не нужное ни одному вампиру, по-прежнему укрывает кровать.
Понятно, что это лишь сон, но это его сон, а значит, он помнит. И даже платье, что сейчас на мне, повторяет то, что он покупал мне когда-то, до последнего шва.
— А в реальности ты сейчас где? — решаю поинтересоваться. — В этом доме, или?..
— В этом доме. Никого не хочу сейчас видеть. Только тебя, — он все так же сидит на стуле. Он все так же не сводит глаз.
А я чувствую себя неловко. Я… не понимаю.
— Может, лучше пойдем в гостиную? — все же спальня — это не только моя комната, это еще и комната, где я была с ним. Но я больше не с ним, а все его взгляды… Нет, они точно не про любовь. Понять бы еще, про что?
Гостиная. Такая уютная, когда мы делили ее вдвоем. И ставшая такой маленькой, когда в нее вошел Анхен. Анхен… Где же он и зачем я здесь?..
— Знаешь, а я бы хотел, чтобы он тебя тогда не нашел, — неожиданно раздается за моей спиной. Лоу явно думает о том же самом дне.
— Хотел? — недоуменно разворачиваюсь к нему лицом. — Но ты всегда утверждал, что хочешь, чтоб я была с Анхеном, что я для него, что нам судьба быть вместе… И знаешь, я благодарна тебе за это. За то, что ты верил в нас с ним, даже когда я уже не верила…
— Я дурак, да? — он смотрит на меня исподлобья, кривя губы. — Никто больше меня не сделал для того, чтоб вы были вместе. Ведь стоило всего один раз просто пройти мимо. Но я не прошел. Раз за разом. Снова и снова. Во имя чего?!
— Ну, ты всегда утверждал, что во имя судьбы. Предназначенья там, предначертанья… — я прохожу и сажусь на диван. И он так знакомо проминается подо мной. Будто это не сон, будто все это наяву.
— Да гори оно все! Я был не прав, Лара, — он тоже садится. Не рядом со мной, в кресло напротив. — Когда вычитывал все эти знаки. Когда, повинуясь воле богов, утверждал, что я ее понимаю. Я был не прав, утверждая, что ты для него… Я иначе скажу: мне все равно, для кого ты. Я просто хочу, чтобы ты осталась со мной. Я соскучился, Лара.
Он смотрит прямо в глаза — проникновенно, искренне. Вот только в серых глазах его мне отчего-то мерещится пепел.
— Я ничего не понимаю в знаках, Лоу, — пытаюсь найти слова, чтоб его не обидеть. — В запредельном, предначертанном, сужденном. Я просто знаю, что я люблю Анхена. И если раньше я сомневалась в этом, боялась этого, боялась его самого… То теперь я сроднилась с этим, приняла это как факт. Я — с ним. А для него я или нет, не все ли равно, если он — со мной.
— Но он — не с тобой, Лара, — глаз коэр по-прежнему не отводит. — Ты одна. Его больше нет.
— Перестань. Он вернется, как только закончит с делами.
— Он уже не вернется, — Лоу неумолим.