И когда увидел, что по дороге навстречу ему движется машина с зажженными фарами, то просто бросился в ближайшие кусты, не обратив внимания на то, что попал в лужу, — пережидал. Машина проехала мимо, но это была самая обыкновенная машина, не милицейская.
Но и это не принесло успокоения. Почему-то вдруг возникла уверенность, что он девушку убил. И подумал, что милиция может приехать туда с собакой. Они там много наследили ногами в подъезде. Собака может пойти по следу, и тогда его поймают!
И он стал петлять по дворам, как заяц, рисуя круги и отпрыгивая в сторону, чтобы сбить собаку со следа, перебирался через какие-то заборы. Потом вышел на улицу с оживленным движением и попытался остановить такси. Но все они проезжали мимо. Он осмотрел себя и понял, почему никто не останавливается. Он ведь не просто промок под дождем.
Он валялся в грязи. Кто же посадит такого в машину?
Но страх перед собакой все же не оставил Лешего. Он сел в троллейбус через заднюю дверь, махнул торопливо проездным билетом и сразу отвернулся к стеклу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Проехав одну остановку, он вышел, перешел на другую сторону улицы и сел в троллейбус, идущий в противоположную сторону. Теперь проехал две остановки — и снова вышел. Снова перешел через дорогу и сел уже в нужный троллейбус, в один из последних ночных троллейбусов.
Дома мать сразу увидела и грязный плащ, и разбитые в кровь руки.
— На меня парни напали... — отговорился он.
Мать стала ругаться. И на него, и на бандитов, которых развелось в городе видимо-невидимо.
А он забрался в ванну и долго лежал, отмокая. И там же, в ванне, услышал звонок в дверь.
Показалось, что он умирает. Он подумал, что это милиция приехала за ним. Леший прислушивался к голосам из коридора. А это соседка увидела зажженный свет и пришла позвонить по телефону — вызвать мужу “Скорую помощь”. У нее муж недавно перенес инфаркт, и сейчас “Скорую” ему вызывали по два раза в неделю. Свет в квартире при этом роли не играл. Соседка могла прийти и без света. Мать в ее положение входила и всегда, в любое время ночи, открывала.
Было страшно. Сразу после ванны Леший забрался в постель. Но уснуть не мог почти до утра. Он все ждал, когда приедет милиция.
Милиция так и не приехала, а утром мать еле-еле подняла его в институт. Плащ она за ночь умудрилась вычистить. Внешне, подумал Леший, глядя перед уходом в зеркало, никто не подумает, что вчера такое с ним случилось.
А разбитые руки — это ерунда. Это даже добавляет мужественности.
Он уже слегка оправился. Прошла истерика, хотя страх остался. В таком настроении он и пришел в институт. И только там вспомнил, что рассказал вчера девушке, где он учится. Он не знал, что с ней случилось — жива она или нет. И тогда впервые пожелал другому человеку смерти. Если она умерла, то не сможет ничего сказать.
Оказалось, расписание изменили. Первая пара должна проходить в большой аудитории сразу для нескольких групп. Они расселись, когда открылась дверь, вошел преподаватель, а с ним — милиционер...
Выключил кто-то свет или еще что-то случилось — Леший не понял. Помнил только, что снова была вспышка в мозгу, словно в голове зажглась дуга электросварки. И только через какое-то мгновение дошел до него голос преподавателя. Их специально собрали вместе в этой аудитории. Милиционер будет читать правовую лекцию о наркомании и об ответственности за распространение наркотиков.
Эти две пары Леший отсидел с трудом.
После встречи с милиционером опять подступила истерика. Кричать хотелось. Чтобы жилы при этом на шее лопнули, как перетянутые струны. В страхе кричать. Но страх этот был не оттого, что он сделал, а от того, что он боялся последствий. И даже не ответственности, а просто позора.
А потом — убежал. Не ушел с занятий, а именно убежал. Точно так же, как убегал вчера. В страхе...
Но теперь он пошел не домой. Он пошел туда, к ее дому, в надежде хоть что-нибудь услышать, хоть что-нибудь узнать про вечерний случай в подъезде.
Вот он — дом, вот он — подъезд... Страшно... Вдруг кто-то видел его вчера из окна?
Или сама девушка жива и видит его сейчас?
Он же даже не знает, в какой квартире она живет — или жила. Не знает, где ее окна.
Но еще страшнее — ничего не знать...
Три пожилых женщины сидели у подъезда.
Леший неторопливо, чуть ли не прогулочным шагом прошел мимо них. Женщины тихо шептались. Так тихо, что он прочел в их шепоте страх, чуть ли не ужас. И свои шаги ускорил.
Он долго еще будет бояться. Ему будет очень хотеться кому-нибудь рассказать об этом. Но рассказать — некому. Никто не хочет его слушать. И рассказывать — нельзя.
* * *
...И только через несколько месяцев, когда постепенно страх уляжется и уйдет совсем, он однажды вспомнит горячие и мягкие губы девушки. И снова ему захочется испытать это ощущение. Он будет со сладострастием вспоминать короткие мгновения — вспоминать и страдать...
3
— Любезный, а вы не слишком ли много запрашиваете? — Александр Матвеевич сделал ударение на слове “слишком”. Он умело пользовался своей способностью переходить от мягкой беседы к жесткой постановке вопроса.
И голос его справлялся с интонациями, позволяющими в одной фразе первое слово произносить так, что слабонервному человеку хочется улыбаться, а второе — так, что хочется сразу после смеха начать плакать навзрыд.
— Вот полная калькуляция, — Снегирев, редактор одной из областных газет, пододвинул к Хозяинову листок с колонками статей расхода и цифр предполагаемых затрат. Снегирев — человек не слабонервный, как и большинство больших, бородатых и пузатых мужиков. Он, надо думать, обошел уже не один десяток претендентов на депутатское кресло и волю в борьбе с ними натренировал. — Мы же тоже не можем работать бесплатно, даже имея какие-то свои политические убеждения.
Фраза о политических убеждениях раздосадовала, как невозможно пересоленный суп — голодного. Александр Матвеевич предполагал, что политические убеждения существуют сейчас только у стариков и старух, выросших в период построения “светлого будущего”. Но и существуют исключительно потому, что плохо сейчас государство о стариках заботится, а сами они о себе заботиться не научились. Некогда было — “светлое будущее” строили! Остальные же делают только свои дела, политическими лозунгами прикрываясь. Как этот редактор, как сам Александр Матвеевич И это — естественный порядок вещей, которыми начала жить вся страна. Иначе сейчас не проживешь сам, и детям своим не дашь возможность жить в будущем достаточно прилично.
В принципе, сто тысяч рублей за стотысячный тираж газеты — это не так и много. Чуть-чуть больше обычной нормы. Но нынешняя норма не обычная — норма предвыборная.
А выборы деньги пожирают пачками, не разрывая банковскую упаковку. Зубов для разрывания этих упаковок не напасешься. Если сказать кому-то, скажем, в Москве, что газета обходится всего в сто тысяч, там не поверят.
В Москве цены на порядок выше. Но для провинции это — большие деньги.
— Мы будем делать четыре номера газеты.
Это уже, прошу вас учесть, опыт. Понимаете это? Оптовые цены должны быть ниже. К тому же я плачу “черным налом”. За эти деньги никто с вас не спросит, и ни одна налоговая полиция о них не узнает, — Хозяинов не зря работал когда-то официантом. Счет деньгам он знал.
— Ну, хорошо, — согласился Снегирев и вздохнул колоритно — так, что живот его колыхнулся. — По девяносто тысяч за номер.
Это — минимальная цена. Меньше я никак не могу. Если я буду платить “налом” в типографию, то мне придется добавлять пять процентов с продаж. Вы же знаете закон... Здесь я только проигрываю.
— Договорились, — вздохнул Хозяинов.
Он понимал, что цена в самом деле почти нормальная для периода выборов, но хотелось выторговать еще хоть сколько-то. Конечно, когда в городе выпускается достаточно большое количество газет, найти издание и сторговаться к обоюдной выгоде не так-то и трудно.
Но ему нужна именно эта газета — одна-единственная. С ее репутацией и, того более, с отдельными членами коллектива, имеющими в городе устоявшийся авторитет. Так было продумано и высчитано.
Редактор опять вздохнул. Но уже облегченно. Ему даже улыбнуться захотелось — и он улыбнулся. Но, чтобы не выдать свое состояние, рот скривил, демонстративно показывая, что улыбка — горькая. Еще десять минут назад Снегирев готов был согласиться выпускать газету и за пятьдесят тысяч, и даже дешевле, чтобы только-только хватило окупить затраты и хоть минимум выплатить сотрудникам. А все оказалось так просто. Вовремя он почувствовал, что заказчика интересует не столько газета, сколько мнение горожан о ней. Весьма уже устоявшееся мнение, которое кого-то может раздражать, кого-то приводить в восторг, кого-то заставлять бежать в суд для “защиты достоинства”, но факт остается фактом — ни одного суда газета не проиграла. И это тоже важно для Хозяинова.
— Где материалы? — спросил Снегирев, положив широкую ладонь на лист калькуляции.
— Вам их доставят сегодня же. Прямо на магнитоносителях. Так и вам, насколько я знаю, удобнее — набирать заново не надо.
И не забудьте главное условие. Оно обязательное. Обязательное!
С главным условием редактор все уже устроил. Оно радовало сердце не в меньшей степени, чем остальные — официально газета в этих номерах поддерживает других кандидатов. Каждый раз — разных. Которые тоже что-то платят. Понемногу, но официально. Тогда уж сам черт не разберет выверенную политику — за кого и против кого стоит бесплатная газета, кто заказал большой тираж? А если учесть, что половина площади отдается рекламе, то вообще сегодняшняя сделка просто сверхвыгодна.
Они пожали друг другу руки.
Редактор вышел.
* * *
Александр Матвеевич прошелся по кабинету. Он почти успокоился. Все последние дни нервничал, как обезьяна перед экзаменом в ГИБДД, а сейчас успокоился. Так всегда бывает, когда обратной дороги нет. Машина закрутилась. Теперь ее уже трудно остановить, потому что у машины — очень тяжелый маховик.
Правда, материал есть только на первые три номера газеты. Но с четвертым можно еще что-то придумать. Время есть. Выходить будет по номеру в неделю. За три недели надо найти нового хакера и усадить его за работу. Так не вовремя Чанышев не поделил что-то с женой...
Сам Александр Матвеевич, президент компании, оптом поставляющей в область импортные продукты питания, не собирался в депутаты. Во-первых, это казалось ему малоинтересным, а во-вторых, ему и так жилось неплохо. К тому же две судимости за хозяйственную деятельность еще в советские времена были балластом в имидже. Но генеральному директору компании, старому товарищу и компаньону, он помогал со всем своим организаторским опытом. Противников будет много.
Из них серьезный — только один. Генеральный директор крупного завода. Вернее, сейчас уже можно смело сказать — противник был серьезным...
От слова “был” захотелось улыбнуться.
Хозяинов еще раз перелистал распечатку материалов, которые ему Чанышев успел при жизни передать. Это будет такая хорошая “бомба”, что сопернику придется очень и очень постараться, чтобы не попасть под суд и не сесть надолго. Тогда ему будет уже не до депутатского мандата.
Газету Александр Матвеевич выбрал не случайно — не первую попавшуюся и не самую популярную. Но — скандальную. Дело в том, что в этой газете работает заведующим информационно-аналитическим отделом бывший старший следователь прокуратуры Владимир Филичкин, известный своими разоблачительными статьями против сильных мира сего в областном масштабе. Причем бывший следак — а нынешний журналист — не видит разницы между полукоммунистической администрацией и криминальным миром, доказывает, что они по уши “повязаны”. Сам нынешний областной прокурор после нескольких статей слег в больницу в предынфарктном состоянии. Со следователем-журналистом много раз судились, как и с самой газетой. И все дела он выигрывал! Потому что всегда имел копии или даже подлинники документов, на которые опирался при подборе материала. Однажды его пытались взорвать — спасла случайность. И это все — тоже имидж.
Сейчас материал будет подаваться, минуя бывшего следователя. Но об этом знает только определенный круг лиц. И сам Хозяинов и его подопечный кандидат в депутаты останутся в стороне. Более того, газета будет давать за копейки рекламные материалы других кандидатов — несерьезных и никому не известных, у которых практически нет шансов на победу.
В этом случае автоматически будет прослеживаться связь между этими кандидатами и появлением разоблачающего материала по директору завода. Пусть ищут связь. Только до того ли будет после такой публикации?