Зверь вынырнул на поверхность, как кит из пучины, разбрасывая стоящих поблизости и смеясь над злобными выкриками, несущимися отовсюду. То обстоятельство, что их клубные шарфы отличались от повязанного у него на запястье, нисколько его не волновало: Зверь не боялся ничего и никого.
Болельщики на задних рядах, отброшенные напором толпы, пришли в негодование. Некоторые увидели, отчего произошел толчок: какой-то верзила с жирной ухмыляющейся рожей отвернулся от поля и пялился на них, вызывающе вскинув обнаженные, несмотря на непогоду, толстые руки, на одной из которых болтался шарф враждебного клуба. Люди промокли, их команда проигрывала, а тут еще эта наглая жирная сволочь. Как один они ринулись в сокрушительном порыве, набирая на своем пути силу и скорость, и обрушились на толстяка, как шквал на прибрежную скалу.
Эдди и Вики оказались на полпути между скалившим зубы монстром и напиравшими сзади болельщиками. Почувствовав, что ноги отрываются от земли, девушка закричала, но ее уже подхватило и понесло куда-то вперед. Она отчаянно цеплялась за Эдди, но он был не в силах противостоять людскому потоку. Эдди уже приходилось попадать в подобные переделки, но тогда он был один, без девушки, о которой надо заботиться. Он всегда считал, что в стихийных потасовках нет ничего опасного; они нет-нет да и вспыхивают после каждого матча. Главное, не упасть — затопчут до смерти. Больше всего обычно достается тем, кто сидит в первых рядах: они принимают на себя вес всей толпы и могут быть придавленными к ограждениям. Одной рукой Эдди старался не отпускать Вики, но другую ему плотно прижали к телу. Увидев, что творится впереди — люди опрокидывались и падали, — он заорал, предупреждая девушку об опасности.
Джек Беттни почувствовал, что до него докатилось волнение людской толпы. К счастью, он находился в стороне от главного потока, но тем не менее и его, и стоявших вокруг болельщиков отбросило назад, а затем снова затянуло течением. Хорошо овладев искусством выживания на нынешних футбольных матчах, он и на сей раз удержался на ногах. «Кретины! — мелькнуло в голове. — Неудивительно, что в наше время лучше смотреть футбол, сидя в кресле у телевизора». Находившиеся поблизости тоже сохранили равновесие, и теперь привставали на цыпочки, чтобы посмотреть на столпотворение. Поодаль образовалась огромная дыра, в которую по мере продолжения наплыва падали все новые и новые жертвы.
Джек поморщился. Кому-нибудь обязательно переломают кости. Его вязаная шапочка промокла, с кончика носа стекала вода. Поморгав, он увидел, что мяч снова в центре поля — игроки отнеслись к реакции трибун с нарочитым безразличием. Впрочем, им ничего и не видно в слепящем свете прожекторов. Джек оторвал взгляд от центрфорварда своей команды, готовившегося передать мяч полузащитнику, и попытался разглядеть, что происходит с теми, кто упал. Атмосфера на стадионе была накалена до предела, и он радовался, что болеет за местную команду. Враждебность к приезжим фэнам нарастала с первой минуты; эта свалка, чувствовалось, была только началом большой беды. Такие напряженные матчи всегда перевозбуждают болельщиков, но сегодня их неистовство грозило перерасти в буйство, и Джек это понимал...
Его внимание вдруг привлекло какое-то странное мигание. Он посмотрел вверх, на металлическую вышку, установленную на бетонных трибунах вокруг чаши стадиона, шестнадцать прожекторов которой помогали еще трем точно так же расположенным вышкам превращать здесь ночь в день. Пятнадцать ламп. Одна лампа заискрила и потускнела, затем на мгновение вспыхнула и окончательно погасла. Проклятый дождь. Вообще-то такого быть не должно. Когда их последний раз проверяли? С противоположной стороны донеслись веселые возгласы, когда внезапно погасла еще одна лампа, затем еще одна. Искрение усилилось, и вскоре весь комплект ламп зашипел и стал дымиться. В секторе, расположенном под этой вышкой, началось волнение, люди отступали, напирая на тех, кто стоял вне опасной зоны. Все лампы лопнули разом, осыпав людей искрами и осколками. В воздухе запахло паленым. Мрак в этой части стадиона сгустился, и когда людская волна покатилась снова — на этот раз в обратном направлении, — Джек понял, что началась паника.
Зверь валялся на земле и пинался ногами в тяжелых башмаках, стараясь расчистить пространство вокруг себя. Стало совсем темно, но — странное дело — эта чернота вызывала в нем не страх, а ликование. Кто-то свалился на него, но Зверь умудрился схватить упавшего за шею своей здоровенной ручищей. Резко подбросив несчастного вверх, он с удовлетворением услышал (или это ему только почудилось?), как что-то хрустнуло. Тело безжизненно упало прямо на него, и это воодушевило Зверя. Он наслаждался происходящим. В потемках его сознания будто что-то посмеивалось, и это был не он.
На его щеке оказалась чья-то нога, и он вывернул голову, чтобы сбросить ее. Затем отшвырнул упавшее на него тело. Но другие, десятки, сотни, были еще живы и напирали, готовые занять освободившееся место. Зверь оперся на локоть и приподнялся. Сзади кто-то упал — мужчина или юноша, не разобрать, — и на этот раз Зверь отчетливо услышал, как треснул череп, ударившись о бетон. Он приподнял голову болельщика за волосы и бросил, чтобы услышать это еще раз. Приятный звук.
Эдди старался изо всех сил не отпускать Вики от себя, но его придавило к чьей-то спине. Под ним, желая освободиться, извивался человек, но на Эдди уже наваливались другие. Пронзительные вопли Вики были ясно различимы среди преимущественно мужских тревожных и озлобленных возгласов, и Эдди еще крепче сжал ее запястье, решив не отпускать, чего бы это ему ни стоило. Кто-то стукнул его по уху, затем еще раз. Проклятие, его бьют! Развернувшись, он отбросил от себя двоих, помогая локтями, но не удержался на ногах и упал на Вики.
Он рывком поднялся, не заботясь о том, что на кого-то наступает, и немного оттащил девушку от свалки.
Охваченная ужасом, Вики судорожно вцепилась в него.
— Спокойно, Вики! — крикнул он. — А то я упаду!
Что-то шмякнулось на него сзади, и Эдди потерял равновесие. Затем кто-то схватил Эдди за горло и ткнул кулаком в лицо. Вики орала. В нем проснулась ярость, и, забыв о страхе, он бросился на обидчика. Он никому не позволит бить себя безнаказанно! И пока Эдди дрался, тьма заполнила его.
Девушка ощущала неистовство толпы. Это не было похоже на обычную агрессивность людского сборища, это было нечто другое. Она вскинула голову, почувствовав, что ее сознание прощупывают какие-то холодные липкие пальцы, желающие проникнуть вглубь и там продолжить свое исследование. Она снова закричала, напуганная этими щупальцами больше, чем творившимся вокруг безумием. Ее кто-то поддерживал, и девушка открыла глаза, благодарная надежной опоре. Лицо улыбалось — Вики заметила это, несмотря на мрак. Но в этой улыбке не было ничего веселого. Лицо было огромное, оплывшее жиром, мокрые от дождя волосы облепили череп. Громадный, с голыми руками, он крепко держал ее, останавливая напор обезумевшей толпы. Вики поняла, что зло, разлитое в воздухе, вселилось в него. Холодные липкие пальцы легко проникли в душу этого человека.
Какие-то голоса изнутри подсказали Зверю, что делать дальше, и его улыбка превратилась в хищный оскал.
Джека Беттни что-то терзало, и это не имело никакого отношения к людям, отчаянно цеплявшимся друг за друга, чтобы выйти невредимыми из этого побоища. Что-то мешало ему соображать. Точнее, отнимало его волю, в этом он был уверен. Джек где-то читал про массовую истерию — паника проносится по толпе, перескакивая от одного к другому, захватывая каждого, пока все не окажутся втянутыми в тугой клубок эмоций. Именно это происходит сейчас! Но здесь было нечто большее, чем паника. В этих сражающихся, прущих напролом людях проснулась какая-то первобытная свирепость. Не во всех, конечно, поскольку многие просто защищались; но та враждебность, которая ощущалась с самого начала, каким-то образом вылилась в полнейшее безумие. Безумие — вот что не давало ему покоя!
Он начал раздавать удары, не обращая внимания на то, куда они попадают, ибо знал, что должен выбраться отсюда, и чувствовал, что он не такой, как все, что он с ними не заодно. И они тоже это почувствуют!
К нему потянулись чьи-то руки, схватили его, сорвали с головы шапочку, добрались до глаз. Он упал и, лежа в кромешной тьме под топчущими его ногами, уступил безмолвным настойчивым голосам, пожелав соединиться с ними, если это принесет покой, стать их частью, каковы бы ни были их намерения. Слишком поздно осознав, что они отнюдь не предлагают ему покой.
Зверь покончил с девушкой. Другие тоже ее хотели, несмотря на то, что в ее обмякшем теле не осталось никаких признаков жизни. Он бросил ее и стал прокладывать путь в толпе, медленно, но верно пробиваясь к металлической конструкции, возвышающейся над людской массой подобно бездушному часовому.
Игра остановилась; игроки, судьи на линиях и главный судья удивленно смотрели на беснующуюся толпу. Полицейские повскакивали со скамеек и спешно собирались у того сектора, где началась потасовка. Но драки вспыхивали повсюду и распространялись, сливаясь в грандиозную битву, охватившую полстадиона. Ни один из полицейских не испытывал желания лезть в гущу сражения, да и командир не пытался их подгонять. Самоубийство не входило в их обязанности.
Зверь добрался наконец до основания вышки прожектора, и короткое путешествие сквозь плотно сжатые тела даже для него оказалось нелегким испытанием. Но адреналин бродил в крови — он знал, что делать, и это вдохновляло его. Людское море вынесло его прямо к металлическим опорам, скользким от дождя; он дотянулся до коробки распределительного щита, из которой выходили провода, поднимавшиеся к рядам лопнувших ламп. Крышка коробки не поддавалась, поскольку была сделана с учетом разрушительных инстинктов болельщиков. Зверь вскарабкался на скрещенные перекладины вышки и стукнул по коробке ногой. Тяжелый ботинок оставил вмятину на металле. Чтобы расшатать крышку, Зверю пришлось повозиться, но он впервые в своей жизни проявил терпение. Когда крышка наконец отвалилась, он радостно заулюлюкал. Потом просунул руки внутрь и, осторожно взявшись за два толстых провода, начал их выдергивать. Вокруг него теснились люди; все и вся промокло под проливным дождем.
В конце концов провода вырвались, ибо Зверь был силен, и ток прошел через него по мокрым, плотно прижатым друг к другу человеческим телам, проносясь с чудовищной скоростью и распространяясь подобно смертельному вирусу. Прежде чем ток иссяк, он прошел по сотням людей, и оглашаемый воплями стадион погрузился в кромешную тьму.
Глава 16
Бишоп стоял у камина и задумчиво смотрел на фотографию Люси. Его мысли о дочери постепенно облекались в какие-то застывшие образы и отдельные кадры, запечатленные его памятью, как на фотографии, которую он сейчас рассматривал. Он до сих пор помнил ее тоненький смех и жалобный плач, но это были лишь отголоски, не соединенные с самой Люси. Испытывая легкое чувство вины, он сознавал, что утратил ее — утратил даже больше, чем Линн. Вероятно, это произошло потому, что Линн была еще жива: мертв был только ее рассудок. Или это одно и то же? Можно ли любить человека, если он превратился в кого-то другого? Во что-то другое? Если и можно, то это нелегко; он не был уверен, что способен на это.
Бишоп поставил фотографию на место и сел в кресло у незажженного камина. Переплетаясь со старым, в нем нарастало новое чувство вины, и это было связано с Джессикой. Возможно, дело было в том, что она оказалась первой женщиной, с которой он встретился после очень долгого перерыва. С тех пор как Линн заболела, он не искал женского общества и не замечал его отсутствия. Слишком велико было опустошение, вызванное смертью Люси и помешательством Линн; осталось только негодование, напоминавшее о пережитой скорби. Негодование переросло в настоящую злость, и Бишоп направил ее в свою новую деятельность. Но и злость постепенно заглохла, оставив после себя горечь, которая цеплялась за него, как высохшая лоза за полуразрушенную стену. Но теперь что-то дремавшее внутри него в течение долгих лет начало оживать — сначала едва ощутимо, слегка волнуя, но все более настойчиво. Старые чувства потеснились, уступая место новому. Джессика была тому причиной или время, исцеляющее любую боль? Неужели к такому же результату могла привести встреча с любой привлекательной женщиной, оказавшейся сейчас на его пути? Он не мог ответить, да и не хотел раздумывать над этим вопросом. Возможно, Линн в один прекрасный день выздоровеет. А если нет... она все же его жена.
Не находя покоя, Бишоп встал с кресла и пошел на кухню. Достал из холодильника банку пива, открыл и залпом выпил половину. Задумчивый и мрачный, вернулся к креслу у камина.
Это безумие. Все, что сейчас происходит, — это безумие. Эпидемия всеобщего помешательства нарастает, зараза распространяется как чума. И это не преувеличение. Все началось с самоубийства в «Бичвуде». Через год безумие повторилось, захватив почти всех живущих на Уиллоу-роуд. Покушения на Джейкоба Кьюлека и на него самого. Убийство Агнес Киркхоуп и ее служанки. И, наконец, вчерашняя трагедия на стадионе. Около шестисот погибших! Одни были убиты током — оборвалась проводка прожектора, и ток прошел по промокшей от дождя толпе. Другие избиты и затоптаны насмерть обезумевшей толпой. Остальные совершили самоубийство. Кто как сумел. Взбирались на вышки и колонны, поддерживающие крытые трибуны, и прыгали вниз. Вешались на своих клубных шарфах. Пряжки, металлические расчески, любое оружие, которое зачинщикам беспорядков всегда удается тайком пронести на стадион, — все пошло в ход, чтобы перерезать вены. Для матча, проходившего в будний день на небольшой площадке, количество зрителей было рекордным: двадцать восемь тысяч. И около шестисот погибших! Какой кошмар разыгрался на погруженном во тьму стадионе? Бишоп невольно содрогнулся. Отхлебнув из банки, он пролил пиво и заметил, что у него дрожат руки.
Остальные выбежали на улицы — одни-, чтобы выбраться из этого бедлама, другие — в поисках средств самоуничтожения. Разбивали витрины и резали осколками запястья. Двадцать подростков добежали до ближайшей железнодорожной станции и как один бросились под проходивший мимо экспресс. В канале, расположенном неподалеку от стадиона, до сих пор вылавливают трупы тех, кто предпочел утопиться. Высокие здания служили для того, чтобы бросаться с крыш, грузовики и автобусы — чтобы бросаться под колеса. Автомобиль как средство самоубийства! И так всю ночь. Шестьсот человек!
Когда наступил рассвет, они бродили по улицам — бледные, ничего не соображающие. Невольно приходит на ум слово «зомби». Этот термин всегда вызывал у Бишопа комические ассоциации, но теперь он приобрел поистине зловещий смысл. Эти люди превратились в зомби. В ходячих мертвецов.
Пока не известно, сколько человек оказалось в таком состоянии, но, согласно последним сообщениям, гораздо больше до сих пор не найдено. Следовательно, они все еще где-то блуждают? Мертвые, но не обнаруженные? Или они где-то попрятались?.. Эти страшные мысли преследовали Бишопа целый день, ибо связь между всеми этими событиями была для него очевидной. Видел ее и Джейкоб Кьюлек, выписавшийся на днях из больницы, и Джессика — сегодня утром Бишоп с ней разговаривал. Безумие не ограничилось Уиллоу-роуд, оно прокатилось до футбольного поля, расположенного почти в миле от нее.
Интересно, что же произошло в ту ночь с Эдит Метлок? Когда они с Джессикой ее нашли, она непрерывно бормотала что-то о тьме, точно боялась, что ночь ворвется к ней в дом и каким-то образом поглотит ее. Бишоп хотел отвезти ее в больницу, но Джессика сказала, что часто видела медиума в подобном состоянии; Эдит глубоко погрузилась в себя и только сама сможет вернуть себя к реальности. Транс постепенно пройдет, а пока она нуждается лишь в присмотре. Они перенесли Эдит на кровать, Джессика положила ей под голову подушки и укрыла. Пока Бишоп осматривал комнаты и запирал кухонную дверь, Джессика позвонила в больницу. Ей сказали, что Джейкоб чувствует себя нормально и сейчас спит, приняв слабое снотворное. Нет никакого смысла приезжать в больницу так поздно; даже если за ночь произойдут какие-нибудь непредвиденные изменения, она сможет навестить отца утром.