— С какой стати мне видеть сны о войне, если мне совершенно плевать, что там происходит?
— Вряд ли я могу вам верить, — прошептала Амелия, все еще крепко обнимая себя. И вдруг до нее донесся плач Люсиль.
— Ребенок плачет. Вы не собираетесь пойти и помочь няне?
— Нет. Я начинаю думать, что ваше беспокойство все-таки может быть связано с войной. Саймон, вы можете мне доверять.
Он выпрямился, скрестив руки на груди. Уголки губ Гренвилла сложились в странную, безрадостную улыбку, а выражение лица придало ей оттенок беспощадности.
— Полагаю, вам следует пойти в детскую и позаботиться о ребенке. Мне очень не по душе этот допрос.
Амелии стало неловко:
— Я никогда не стала бы устраивать вам допрос! Но Джулианна сказала, что Жоржа Дантона недавно казнили в Париже.
На его лице мелькнуло изумление.
Амелия успела заметить это за мгновение до того, как выражение лица Гренвилла снова стало безразличным. И это ясно дало ей понять, что Гренвилл прекрасно знал о казни Дантона, просто не ожидал, что она знает об этом событии и даже упомянет о нем.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
Он явно лгал.
— Думаю, вы отлично знаете, о чем я говорю. Я слышала, как вы кричали имя Дантона, точно так же, как громко звали какого-то француза по имени Ляфлер! — Амелия глотнула воздух ртом, надеясь хоть немного успокоиться, потому что глаза Гренвилла заполнял гнев, сомнений в этом быть не могло. — Я просто хочу помочь.
Ярость сделала его глаза черными. Он снова склонился над Амелией, уперевшись руками по обе стороны ее бедер.
— Вы знаете, как можете помочь. Думаю, в прошлый раз я выразился предельно ясно. Вы вошли в это помещение — мои личные покои — на свой собственный страх и риск.
Амелия попала в ловушку между мощным телом Гренвилла и подушками, сваленными у передней спинки кровати. Лицо Саймона было теперь так близко, что Амелия чувствовала теплое дыхание на своей коже.
— Вы сменили тему разговора.
Он медленно улыбнулся, и ярость постепенно исчезла из его глаз.
— Сменил? Ну конечно, поскольку единственная тема, которая меня сейчас волнует, — это прекрасная женщина в моей комнате. — Он посерьезнел. — Амелия, вы в моей постели.
Его тон стал мягким, обольстительным. Сердце Амелии восторженно подпрыгнуло в груди.
— Я знаю, — беспомощно ответила она. — Не могу решить, как лучше проскользнуть мимо вас.
Саймон уперся коленом в кровать, словно желая прижать Амелию и накрыть ее тело своим.
— Не уверен, что позволил бы вам ускользнуть, даже если бы вы захотели, — прошептал он. — И не думаю, что вы хотите сбежать отсюда. Вы могли сделать это в любое время.
Амелия больно прикусила губу, осознавая, что он прав. Но даже когда их взгляды встретились и она поняла, что Саймон собирается поцеловать ее, вопросы, терзавшие ее прошлой ночью, не покинули ее, а зароились в голове с новой силой. Могла ли она отдать ему свое тело, когда так хотела подарить ему свою любовь? А как же ее моральные принципы? Что будет с детьми? И как быть с ее собственным будущим?
Она высвободила руку, зажатую между их телами, и коснулась его подбородка.
— Вы когда-нибудь позволите мне помочь вам? Вы когда-нибудь скажете мне правду?
Саймон закрыл глаза и вздохнул. Повернув голову, он пылко поцеловал середину ее ладони, и его тело пронзила дрожь. Амелия тоже затрепетала, ощущая, как волны блаженства, постепенно набирая силу, начинают захлестывать ее.
— Я ничего не помню… Мне ни до чего нет дела. Меня заботит лишь то, что вы сейчас здесь, со мной. — Еще раз коснувшись губами ладони, Саймон положил ее себе на ключицу, под мокрую рубашку. Его кожа была влажной и горячей, но не такой горячей, как его глаза, буквально пылавшие вожделением.
Амелия скользнула рукой ниже, по груди, и его сосок тут же стал твердым и упругим под ее ладонью. И тут Амелия вспомнила, как касалась Саймона в бесстыдных муках страсти тогда, десять лет назад… А другое его колено между тем опустилось на кровать, раздвигая ее ноги. Закрыв глаза, Саймон склонился над Амелией и легонько коснулся губами ее подбородка.
Она вздохнула:
— Вы всегда спите с заряженным пистолетом в тумбочке?
Саймон поднял голову и взглянул на нее:
— Это старая привычка, Амелия. От некоторых привычек трудно избавиться.
Она потянулась к нему.
— От некоторых привычек избавиться невозможно.
Глаза Саймона сверкнули, и он впился губами в ее. Тело Саймона прижало ее сверху. Она обвила Саймона руками, тут же отвечая на поцелуй. Но, даже целуя его и наслаждаясь прикосновением его губ, Амелия продолжала думать, что это — лишь любовная связь, а не брак. Что будет с детьми, когда этот роман закончится?
Что будет с нею?..
Саймон приподнял голову, прерывая поцелуй, и взял лицо Амелии в свои ладони.
— В чем дело?
Амелия открыла было рот, чтобы сказать: «Я люблю тебя», откровенно признавшись в своих чувствах. Но сдержалась, вымучила вместо этого:
— Я хочу вас, Саймон, очень! И вы мне нравитесь, очень…
Скользнув взглядом по ее лицу, Саймон перехватил ее взгляд. Его лицо исказилось мукой, и он продолжил за Амелию:
— Но этого не может быть. Это неправильно. На первом месте должны стоять интересы детей. И вы заслуживаете большего, чем несколько часов в моей постели.
Она кивнула и почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Видит бог, она заслуживала большего и хотела большего… Почему же он не предлагал ей большего?
Саймон снова поцеловал ее, неистово, пылко… И вскочил с постели.
— Люсиль все еще плачет. Пожалуйста, позаботьтесь о ней, Амелия.
И повернулся к ней спиной.
Какое-то мгновение Амелия лежала, не двигаясь. Она не хотела, чтобы это заканчивалось, она хотела, чтобы все началось!
— Амелия, — резко окликнул Саймон.
Кое-как выбравшись из кровати, она бросилась прочь из комнаты. Он был прав — Люсиль громко плакала. Ее, должно быть, мучают колики, подумала Амелия. И тревога за новорожденную наконец-то вытеснила потребность в Гренвилле. Амелия кинулась к двери миссис Мердок и постучала, попросив гувернантку немедленно выйти.
— О, это самый худший приступ колики из всех, что у нее случались! — запричитала та.
— Это пройдет, — твердо сказала Амелия, осознавая, что миссис Мердок недоуменно уставилась на ее всклоченные волосы и лихорадочно горящие щеки. Забрав ребенка у гувернантки, Амелия принялась расхаживать по комнате, укачивая Люсиль и напевая ей колыбельную.
Потребовалось некоторое время, но в конечном итоге Люсиль успокоилась и уснула.
Амелия прижала малышку к груди, думая о Саймоне. Что же ей теперь делать? Он явно был в опасности, а она опасно влюбилась в него.
А потом она подняла взгляд.
Саймон, теперь облаченный в простой сюртук, стоял на пороге детской. И пристально смотрел на нее и ребенка.
Люсиль уснула. Остальное не имело значения. Амелия подошла к нему.
— Хотите ее подержать? — спросила она, молясь, чтобы Саймон согласился.
Но он покачал головой. Пронзив Амелию мрачным и бесстрастным взглядом, Саймон коротко кивнул и направился прочь.
Прижимая к себе ребенка, Амелия посмотрела ему вслед.
Глава 11
Ллойд только что сообщил Амелии, что у нее гость. Это быт Лукас.
Амелия помедлила, и вовсе не потому, что ждала неминуемой ссоры с братом по поводу ее места в доме Саймона. Она была экономкой. Где же ей поговорить с Лукасом?
— Мисс Грейстоун, его светлости не будет дома весь день.
Она улыбнулась дворецкому Саймона.
— Так вы предлагаете принять моего брата в одной из комнат его светлости?
— Если вы желаете принять мистера Грейстоуна, я предложил бы вам сделать это в розовой комнате. Она редко используется, и не думаю, что его светлость стал бы возражать. — И дворецкий многозначительно посмотрел на нее.
Сердце Амелии кольнуло. Она почти не сомневалась: миссис Мердок догадывалась, что прошлым вечером она была в объятиях Саймона. А что, если гувернантка распространила подобный слух? Что еще мог означать этот взгляд слуги?
Щеки Амелии вспыхнули, и она подумала о том, не принять ли Лукаса прямо на кухне, где они с Ллойдом обсуждали его визит. Но это разозлило бы Лукаса еще больше. И он был бы прав, возражая против ее работы в этом доме, подумала Амелия, потому что вчера вечером она почти поддалась искушению.
— Прекрасно. — Амелия сняла передник. — Но я не собираюсь развлекать его, Ллойд. Мое положение это не предполагает. Нам не нужны никакие закуски. Уверена, этот визит будет коротким.
Увидев, что слуга явно собирается спорить, Амелия потрепала его по плечу.
— Мой брат — занятой человек, а я — занятая экономка.
Амелия поспешила прочь из кухни. Она точно знала, куда зайдет эта беседа, и прекрасно понимала, что вести себя придется в высшей степени осторожно. Ей не хотелось, чтобы Лукас стал подозревать, что она влюбилась в Саймона — если вообще когда-то переставала любить его — и между ними бушевала необузданная страсть. Если бы брат догадался об истинном положении дел, он увез бы ее из Ламберт-Холла, как бы она ни возражала.
Войдя в вестибюль, Амелия широко улыбнулась, хотя ее радость была фальшивой. Лукас ждал, нетерпеливо прохаживаясь и изучая разнообразные картины на стенах. Он обернулся, как только Амелия появилась на пороге зала.
Даже сейчас без изысков одетый Лукас, как и всегда, выглядел щеголем. Сегодня на нем быт простой и невзрачный темно-коричневый сюртук с воротником из черного бархата, под которым виднелась желтая манишка. Золотистые волосы брата были стянуты в косу. Лукас был высоким и красивым мужчиной, и от его фигуры веяло силой и властностью. Сейчас Амелия оказалась в затруднительном положении, но все-таки она сильно любила Лукаса. И знала, что он всегда останется ее братом, на которого она может рассчитывать.
Он не улыбнулся ей в ответ. Зажав в руке двууголку, Лукас подошел к сестре.
— Здравствуй, Амелия. Представь мое удивление, когда я, приехав вчера вечером на Кавендиш-сквер, получил твое письмо. — Его серые глаза вспыхнули яростью.
Амелия решительно взяла брата под руку и с такой же решимостью поцеловала его в щеку.
— Я так рада, что ты вернулся в город! Я скучала по тебе. — И она повела его в западное крыло дома.
— Даже не пытайся манипулировать мной! Ты — экономка Гренвилла? — недоверчиво спросил он.
Лукас знает ее слишком хорошо, нервно подумала Амелия, пытаясь удержать на лице улыбку.
— Когда я поняла, как нужна его детям, я просто не смогла отказаться. И это пошло мальчикам на пользу, Лукас.
Брат мрачно взглянул на Амелию, когда она пригласила его в маленькую гостиную с бледно-розовыми стенами, белым потолком и позолоченной отделкой. Амелия отпустила его руку, чтобы закрыть за ними дверь.
— Ты цела и невредима? — настойчиво спросил брат.
Амелия обернулась. Сердце ее заколотилось, но она спокойно спросила:
— Что это значит?
— Это значит, что я не забыл, как десять лет назад он самым возмутительным образом флиртовал с тобой! Это значит, что я не забыл, как ты была безумно влюблена в него. — Его взгляд не дрогнул ни на мгновение. — Одно дело — помочь с его детьми после похорон, Амелия, но это переходит всякие границы!
Она заметила у брата круги под глазами.
— С тех пор минуло десять лет. Мне тогда было шестнадцать, Лукас. Теперь я — взрослая и разумная женщина. Ты знаешь, что я склонна к состраданию. Его детям сейчас намного легче, и я счастлива осознавать, что в этом отчасти есть и моя заслуга.
— А как поживает Гренвилл? — язвительно спросил брат.
Амелия молилась, чтобы не покраснеть.
— Он по-прежнему сокрушен своей потерей. — Она помедлила, неожиданно подумав, не спросить ли мнение Лукаса по поводу странного поведения Саймона. Впрочем, делать этого не стоило, ведь тогда подозрения брата могли только усилиться! И она решила сменить тему. — Когда ты вернулся? Сапоги у тебя не пыльные, но ты выглядишь уставшим.
— Я вернулся среди ночи, Амелия. Если честно, я не спал несколько дней — и не смог уснуть после того, как прочитал твое письмо, — кратко пояснил он.
Амелия тут же забыла о том, что собиралась оправдываться.
— Ты был там, где я думаю?
Неужели он находился во Франции, помогая обездоленным семьям эмигрантов?
Его серые глаза сощурились.
— Я был на руднике.
Они оба знали, что это была ложь.
— Лукас! — Амелия бросилась к брату, взяв его руки в свои ладони. — Я виделась с Джулианной. Она рассказала мне, какой ужас творится сейчас во Франции. Тебе небезопасно ступать на эту землю. Если тебя схватят, то обязательно посадят в тюрьму, и ты вряд ли когда-нибудь выйдешь оттуда!
— Если меня схватят, то отправят прямиком на гильотину, — без обиняков заявил Лукас.
Амелия вскрикнула от ужаса.
— Я умоляю тебя — я знаю, что ты — человек чести и патриот, — но, ради всего святого, брось эти свои операции в военное время!
Лукас взял ее за плечи.
— Не проси меня о невозможном, Амелия. И не меняй тему! Я волнуюсь о тебе. Я видел, как вы с Гренвиллом смотрели друг на друга во время похорон!
Она застыла на месте.
— Что ты имеешь в виду?
— Он не мог отвести от тебя взгляд, а ты не могла отвести взгляд от него! — вскричал Лукас.
А вот теперь Амелия точно знала, что залилась краской.
— Полагаю, ты ошибаешься, — осторожно заметила она.
Лукас смерил ее недоверчивым взглядом:
— Каким образом этому распутнику удалось убедить тебя поступить к нему на работу? Или я догадываюсь как? Черного кобеля не отмоешь добела!
Амелия высвободила руку из его мертвой хватки.
— Если ты думаешь, что он оказывал какие-то знаки внимания, чтобы заполучить меня к себе на работу, ты сильно ошибаешься. — Собственно, она говорила чистую правду, но чувствовала себя так, будто лгала. — Гренвилл — не распутник! Ты, вероятно, не знаешь, что после похорон я отправилась в Сент-Джаст-Холл, чтобы помочь с детьми. Гренвилл был в ужасном состоянии, Лукас. Он заперся в своих комнатах вместо того, чтобы заботиться о сыновьях. Дети отчаянно нуждались во мне тогда, точно так же, как они нуждаются во мне и сейчас.
— Почему? Он все еще сидит взаперти в своих комнатах?
Амелия напряженно замерла. Лукас редко сердился и никогда не позволял себе насмешек.
— Это некрасиво.
— Влюбляться в него снова — вот что будет некрасиво, Амелия. Он оплакивает жену, — предостерег он.
Амелия понимала, что перечить брату сейчас не следует. И решила не обращать внимания на его колкость.
— Есть кое-что поважнее. Новорожденная — не его дочь. Когда Гренвилл попросил меня заняться управлением его домашним хозяйством, он подтвердил сплетни, которые я слышала. Настоящий отец Люсиль — Томас Саутленд. О, Лукас! — Она снова взяла брата за руку. — Гренвилл не хочет даже взглянуть на нее, и мы не знаем, приедет ли когда-нибудь за ней родной отец. Я нужна и этой маленькой девочке тоже!
Вздохнув, Лукас приобнял ее.
— Я слышал сплетни, но не придал им значения. — Он пронзил Амелию испытующим взглядом. — Значит, ты утешаешь детей — и, заботясь о них, начинаешь к ним слишком сильно привязываться, не так ли?
— Я люблю этих мальчиков, — прошептала она. — Я люблю Люсиль. Конечно, я к ним привязалась.
— А Гренвилл? Кто утешает его?
Она снова вспыхнула:
— Признаюсь, я озабочена и его состоянием, поэтому счастлива предложить ему немного утешения, если могу.
— Амелия, мы с тобой близки. Мне достаточно одного взгляда на тебя, чтобы понять, что ты по-прежнему без ума от Гренвилла.
Она задохнулась от волнения. Но как можно было это отрицать?
— Он ведет себя с тобой уважительно? — в отчаянии спросил Лукас.
И наконец-то Амелия могла быть с братом до конца честной.
— Он очень почтителен, Лукас.
Его глаза удивленно распахнулись. Помолчав, брат сказал:
— Я тебе верю.
— Хорошо. — Она как-то умудрилась выжать из себя слабую улыбку. — Мы ведем себя крайне осмотрительно, чтобы не позволить прошлому влиять на настоящее. Мы изо всех сил пытаемся поддерживать отношения, которые предполагают роли экономки и работодателя.