— В тебе нет ничего, что было бы неприятно.
Она прикоснулась к моим губам.
— Ты очень, очень хороший человек.
Тело у нее было бледное, нежное — белая тень. Я поцеловал шрам на том месте, где когда-то была грудь, и услышал, как у нее перехватило дыхание — полувздох, полурыдание.
Она не позволяла мне войти в нее, она целовала меня легко, нежно, медленно — я поразился тому, как умело она это делает.
Потом я попросил ее прочитать что-нибудь свое, и она сразу же согласилась. Я не вслушивался в слова, и они звенели, как колокольчики.
— Как хорошо! — Я был совершенно искренен.
Она крепко меня поцеловала и прижала к своей изуродованной груди. От нее нежно пахло лавандой.
Она оделась и вдруг начала яростно стаскивать с пальца обручальное кольцо. После того как ей удалось его снять, она протянула кольцо мне:
— Возьми.
Я растерялся.
— Я, нет, я…
— Пожалуйста! Я хочу, чтобы ты взял. Глупо было вообще его сохранять.
Я не понял, что она имела в виду, и сказал ей об этом. Она ничего не ответила, но улыбнулась:
— Ты вовсе не обязан его носить. Просто сохрани. На память.
Я пошел проводить ее до такси, но нам удалось поймать его только на авеню Колумба. Подходя к дому, я увидел Люка Футтера — он стоял, прислонившись к своей машине.
Глава 31
На детективе была длинная егерская куртка, застегнутая на деревянные палочки-пуговицы. На голове — белая тирольская шляпа с кисточкой, больше похожей на кисточку для бритья.
— А где кожаные шорты? — спросил я вместо приветствия.
Футтер недоуменно воззрился на меня. Потом буркнул:
— Давайте пройдемся.
Я глянул на затянутое тучами небо. Моросило, и было холодно, в этом сумрачном свете даже обычно розовое лицо Футтера приобрело сероватый оттенок.
— На авеню Колумба есть маленький бар, «Блотто», — сказал я. — Вполне уютный и теплый.
— Нет, прогуляемся, — настаивал Футтер. — Это не займет много времени.
Я покорно вздохнул, и мы побрели к Центральному парку.
— У вас есть еще одно гнездышко. На Западной Шестьдесят восьмой, — заявил детектив. — Вы мне о нем не говорили.
— Совершенно верно, не говорил. А как вы его обнаружили?
— Я тут прохаживаюсь время от времени — люблю, знаете ли, сам присматривать за своими вложениями. И вот увидел, как ваш приятель вылетел из дома как угорелый. Он куда-то очень спешил. Я его выследил — просто так, забавы ради. Он примчался в дом на Шестьдесят восьмой улице, а через несколько минут там же остановилось такси и из него выпорхнула эдакая дамочка в мехах. Что за черт? У вас сколько точек? Сотня?
— Нет, всего две.
— Мне очень не нравится, что вы от меня что-то скрываете. Договоримся так: по сотне за каждую точку.
— Хорошо, — вздохнул я. — Я не в том положении, чтобы спорить.
— Совершенно верно. — Футтер осклабился.
Мы медленно обогнули квартал. Мы шли, низко наклонив головы, засунув руки в карманы. Одежда на нас промокла.
— А теперь плохие новости, — сказал детектив.
— О Господи.
— Эта старая стерва, ваша соседка, не унимается. Она уже таскалась к лейтенанту и обещала позвонить мэру.
— Вот дерьмо! — разозлился я.
— Она заявила, что входит в группу «обеспокоенных горожан» или что-то вроде этого и пообещала натравить на вас их адвоката.
— Отлично! Только этого мне и не хватало.
— Ладно… — Футтер поднял голову. — Я кое-что придумал. Гарантий нет никаких, но, надеюсь, сработает.
Я молчал.
— Вы не хотите знать, что я придумал?
— Нет.
— Мудро, но это будет вам стоить дополнительных пятьдесят долларов, — сообщил Футтер.
— Но с ней ничего не случится?
— Боже мой! — возмутился детектив. — За кого вы меня принимаете? Что я, какой-нибудь плохой мальчик? Ничего с этой каргой не случится.
Глава 32
С персоналом тоже были свои проблемы…
Один из актеров постоянно опаздывал на встречи. К сожалению, я был вынужден отказаться от его услуг, и мне потребовалась почти неделя, чтобы найти замену.
Смуглый танцор отправился со своей труппой на гастроли, и Кинг Хейес нашел еще одного черного «брата» — джазового музыканта. Но во время «экспертизы» у Марты Тумбли он позорно уснул, и нам пришлось продолжать поиски еще одного чернокожего.
Да и с Кингом Хейесом тоже возникла проблема. Он объявил, что одна из его «жен» намерена снять ему квартиру, одевать, кормить и, кроме того, платить двести в неделю за право пользования им безраздельно. Кингу такая сделка показалась весьма привлекательной.
Я сказал, что предложение выглядит довольно заманчиво, однако глупо ставить свое благополучие в зависимость от одной только женщины. Он может зарабатывать больше и распоряжаться собой по собственному усмотрению.
Хейес согласился со мной, посетовав на то, что ему приходится иметь «сцены» с женщинами, которых он переносит с большим трудом.
Я сказал, что подобные жалобы слышал и от других парней. Я старался составлять график «сцен» с таким расчетом, чтобы ребята не имели контактов с клиентками, которых они не выносили.
В ответ на мою настоятельную просьбу еще раз подумать, прежде чем перейти на содержание одной из его клиенток, Кинг обещал все тщательно взвесить, а я в течение последующих нескольких недель старался обеспечивать его только самыми молодыми и привлекательными дамочками. Больше я жалоб от него не слышал.
Случай с Артуром Эндерсом был более сложным. Когда он заявил, что хочет выйти из дела, а я спросил почему, он ответил:
— Потому что это плохо.
Я спросил, основано ли это его решение на моральных соображениях, он ответил, что, в общем-то, не на моральных, а выйти из дела он хочет потому, что оно… ну… грязное.
Это меня возмутило. Разве не моими стараниями ликвидирована существовавшая поначалу система передачи денег из рук в руки от клиенток мальчикам, за исключением тех случаев, когда дама желает сделать кавалеру маленький презент? То же самое относится и к угощению и сопровождению дамы к такси.
— В этом есть шик, — объявил я. — Все устроено в соответствии с правилами хорошего тона!
И вообще, какое такое преступление мы совершаем? Кто жертва? И кому мы причиняем зло? И разве сам Артур не почерпнул в этом «грязном деле» интересные идеи для своего будущего творчества? И вообще, разве в результате он не обрел самое необходимое для творческого человека — свободное время и возможность не думать о хлебе насущном?
Артур было заколебался, и я продолжал наседать, напомнив, что, откажись он от этой работы, ему снова придется зависеть от ежемесячных чеков, высылаемых родственниками.
— Сколько еще собираешься ты жить за их счет? — с пафосом вопросил я.
И Эндерс сдался: он продолжит свою «грязную» деятельность, пока не найдет какое-нибудь «приличное» занятие.
А затем Артур, считавший Дженни Толливер самой лучшей женщиной в мире, спросил, рассказал ли я ей о нашем промысле. Я коротко ответил, что нет.
— Не понимаю, как ты можешь жить с собой таким? — печально спросил Эндерс.
— А я с собою таким и не живу. Я живу с тобой, — засмеялся я.
Глава 33
Памятуя о том, что все лжецы — немного актеры, а все актеры — немного лжецы, я сообщил Дженни Толливер, что снова подрядился в «Королевские длани».
— Не на полный рабочий день, — небрежно добавил я, — просто буду заменять продавцов, которые берут отгулы или отпуск. И по четвергам, когда они открыты допоздна…
Последняя ложь была высказана во спасение наших с Мартой четверговых встреч. Дженни полностью удовлетворилась моими объяснениями, и наши отношения с ней снова стали нежными и теплыми.
Я интуитивно чувствовал, что моя растущая к ней нежность каким-то образом связана с моим тайным промыслом, но каким именно, я понять не мог. Но уж точно — это никоим образом с просто физическим удовольствием связано не было.
Был ли мой секс с Дженни более острым и насыщенным, чем с платными клиентками? Честно признаться, вряд ли. Значит, моя привязанность к Дженни была чем-то большим, чем-то, что было сверх плоти.
И все-таки почему, почему, занявшись новой «профессией», я начал еще сильнее любить Дженни?
Мы провели замечательный вечер. Поужинали в «Кафе художников», при этом я уверял ее, что она куда красивее девиц, которые были изображены на стенах, хотя менее хипповая.
— И менее юная, — добавила Дженни.
— Для меня, — торжественно возгласил я, — ты всегда будешь школьницей в гимнастических шароварчиках.
Дженни рассмеялась.
— Тебе следовало бы подарить эту строчку какой-нибудь из Артуровых пьес. Как, кстати, он поживает?
— Как всегда. Безумно в тебя влюблен.
— Я знаю! — Она смутилась. — Мне следовало бы найти для него какую-нибудь хорошую девушку.
— Да не беспокойся. В этом смысле у Артура все в порядке.
Потом мы отправились на балет в Линкольн-центр — после «Мороженщика» я отказывался ходить в театры. Нам показали серию одноактных балетов, которые замышлялись как комедийные.
— Единственный вид юмора, который еще утомительнее, чем юмор в балете, — прокомментировал я, — это юмор в опере.
До конца мы не высидели и отправились в кафе «Верхушка». Мы расположились у окна, потягивали белое вино и поедали друг друга глазами.
Домой к Дженни мы шли, взявшись за руки, молча — слова нам были не нужны.
В постели она приподняла скрывавшую меня простыню и, заглянув внутрь, спросила:
— Что это ты там делаешь?
— Прячусь.
Она засмеялась и тоже забралась ко мне.
Я действительно прятался. Я хотел отгородиться от всех и вся этим ненадежным тонким покровом, вдыхать ее аромат, согреваться ее теплом и никогда, никогда отсюда не вылезать.
— Иди сюда, — прошептала она.
Но я не мог. Почему-то глаза у меня защипало, я в отчаянии обнял ее и прижал к себе.
— Что ты делаешь? — спросила она. — О Господи…
Я впивался в нее, я впитывал ее влагу, ее нежность, я мечтал испить ее всю до дна.
— Любимый, — прошептала она.
Я хотел слиться с нею, отравить ее собой, чтобы она никогда, никогда не могла от меня отлепиться, «выздороветь».
— Чудовище, — шептала она.
Я не мог, не мог остановиться. В ней было мое спасение: если я не смогу ее завоевать, жизнь моя потеряет всякий смысл.
Глава 34
В службе ответов сообщили, что мне звонил некий мистер Барберри. Мистер Барберри? Ах да, тогда это наверняка Люк Футтер. Я перезвонил.
— Откуда вы? — требовательным тоном вопросил он.
— Из дома.
— Значит, у вас есть и другой номер, можно обойтись без этой дурацкой службы ответов?
Я дал ему свой личный, не зарегистрированный в справочнике номер.
— Не отходите от телефона, я перезвоню ровно через пять минут, — приказал Футтер.
Он перезвонил — из телефона-автомата.
— У вас что, начинается паранойя? — осведомился я.
— Элементарная осторожность. Слушайте: завтра, в среду, с полудня до трех дня дома не появляйтесь. Это же касается Эндерса и всех остальных. Ваша квартира должна быть пустой с двенадцати дня до трех, понятно?
— А из-за чего это?
— Думаю, вам лучше не знать.
А у меня назавтра на двенадцать дня была запланирована «сцена» с Эндерсом. Я перевел ее на Шестьдесят восьмую улицу и строго-настрого наказал ему не появляться на Семьдесят пятой до трех. Артуру это не очень-то понравилось, но он согласился. Он всегда соглашался.
Я понимал, что уговорить или заморочить голову Солу Хоффхаймеру так просто мне уже не удастся. Утром в среду я должен был зайти к нему в офис и по дороге решил рассказать ему всю правду — в конце концов Сол был достаточно проницательным человеком, и я не смог бы долго водить его за нос.
И Сол, и его контора выглядели даже более обшарпанными, чем обычно. Поначалу он с надеждой взглянул на дверь — кто это там? Но, увидев, что это всего лишь я, тяжело вздохнул и вернулся к прерванному занятию: он ножницами обрезал изжеванный конец сигарного окурка. Я спросил, как здоровье его супруги, он поспешил переменить тему.
— Вижу, дела у тебя пошли на лад, — ехидно заметил он. — Роскошный плащ, модная куртка.
— Да, у меня все в порядке.
Я достал новый кожаный бумажник и выложил на стол сто десять долларов.
— Теперь я тебе ничего не должен. Спасибо огромное, Сол. Ты мне здорово помог.
Хоффхаймер уставился на деньги. Потом осторожненько коснулся их толстым указательным пальцем.
— Отлично, — выдохнул он. — Ты себе можешь это позволить?
— Конечно.
— Это честные деньги? — Сол взглянул мне в глаза.
— Я их заработал.
— И чем же?
— Их заплатила мне одна женщина. — Я тоже смотрел ему прямо в глаза. — За предоставленные ей услуги.
Хоффхаймер вздохнул, задержал дыхание и медленно-медленно выдохнул воздух. Потом раскурил огрызок сигары — скособочившись, чтобы не обжечь нос.
— Я не собираюсь учить тебя жить, Питер. Да и кто я такой, чтобы учить? Как выяснилось, я и сам жить не умею. Но…
— Я зарабатываю достаточно, чтобы хорошо одеваться и обедать в приличных ресторанах.
— Есть хорошая еврейская пословица: «Горбуну его горб не виден». Может, на твоем месте и я бы так поступал… Ты ходил в те два места, куда я тебе рекомендовал?
— Нет, Сол, — честно признался я. — Я сдался. Решил покончить с театром.
— Жаль! — Мой агент снова тяжело вздохнул. — У тебя есть талант.
— Талант? — взвился я. — А что это такое, черт побери? Талант… Да он есть у каждого. В мире избыток талантов. Но если за талант не платят, на кой черт он нужен? Пропади он пропадом, этот талант. Мне от него никакого толку.
— Я с тобой спорить не собираюсь, — печально произнес Сол. — Я знаю, что такое разочарование. И я от всего сердца желаю тебе удачи. Значит, прощаемся навсегда?
— А вот это уже от тебя зависит.
Мой агент с отвращением швырнул сигарный окурок в старую металлическую пепельницу.
— Дерьмо собачье… Что ты имеешь в виду? Что зависит от меня?
— Я получаю деньги не от одной-единственной женщины. У нее есть подруги, у подруг — свои подруги. Сол, в этом городе пруд пруди баб, готовых платить за удовольствие.
— Ну и что?
— А то, что я получаю пятьдесят долларов за час работы — если это можно назвать работой. Имею три-четыре «сцены» в неделю и не должен платить никаких налогов.
— И зачем ты мне все это рассказываешь?
— Эти женщины — им все время подавай новых партнеров. Молодых, красивой наружности, здоровых. Я полагаю, некоторые из твоих клиентов…
— Нет! — Сол отреагировал мгновенно.
Я откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и спокойно взглянул на него.
— Ты слишком поторопился с ответом.
— Я не сутенер.
— А никто и не предлагает тебе стать сутенером. Ты посылаешь ко мне парней — ты, мол, услыхал о какой-то работе, но толком не знаешь, о чем именно идет речь. А дальше уж мое дело. Если они соглашаются — отлично, в конце концов, решение-то принимают они. Если нет — то и ладно. Сутенерством занимаешься не ты, а я.
— Питер, Питер, — простонал Хоффхаймер, — чем ты занимаешься?
— Зарабатываю деньги. Живу. И ты тоже можешь жить нормально. За каждого стоящего парня я буду платить тебе по сотне. А уж я постараюсь, чтобы они все были на высоте.
— Черт побери! Ну и как же? Принимаешь заказы по почте?
— А что в этом плохого? Ну пойми, эти мои подруги предпочитают актеров или фотомодели, а парни то уезжают на гастроли, то женятся, то вдруг превращаются в гомиков… Поэтому я постоянно ищу «таланты». И ты можешь прекрасно в этом поучаствовать.
— Я не хочу иметь к этому никакого отношения, — отрезал Сол. — И тебе должно бы быть стыдно обращаться ко мне с такими предложениями.
Я пожал плечами и, встав с кресла, надел свой новый плащ.
— Как знаешь. Но все-таки подумай над моим предложением, Сол. Все, что от тебя требуется, — присылать ко мне мальчиков.