— Из Донбасса. С шахты «Ирмино».
— Шахтер?
— Да.
— Как же сюда попали?
— Судьба занесла… В сорок первом во время отступления ранили, чуть не пропал. Вот дед Хвыля выходил! — Партизан кивает на старика, который в эту минуту украдкой рукавом смахивал чай со стола. — Потом партизанить стал… Собрал отряд. Сначала маленький. А как люди порасслышали — так и пошли к нам. Сейчас у нас в отряде двести семьдесят человек… Разрешите доложить о действиях отряда?
— И рад бы послушать, да некогда теперь. — Ватутин оглянулся и, увидев, что все продолжают стоять, смутился: — Садитесь же, товарищи! Что вы как на параде!..
Ватутину пододвинули ящик из-под мин, и он сел напротив Фролова. Дед Хвыля и молодые партизаны продолжали стоять.
— Садись, садись, дедушка, чего же стоишь! — сказал Ватутин. — Будь гостем.
— Да нет, я пиду с хлопцами робить, товарищ генерал. — И дед Хвыля взял винтовку.
Но по всему его виду было заметно, что старику очень хочется остаться и послушать разговор генерала с командиром партизанского отряда.
— Успеешь, — остановил его Ватутин. — Подожди, попей чайку, тогда и пойдешь.
Хвыля покорно поставил винтовку на прежнее место и обоим паренькам погрозил глазами, чтобы вели себя тихо.
Федоренко пододвинул карту к Ватутину, опять начавшему разговаривать с Фроловым.
— Есть ли у вас какие-нибудь переправочные средства? — спрашивал Ватутин.
— Есть, товарищ командующий! Здешние болота я и сам хорошо изучил. А в отряде много рыбаков. Как по-твоему, дед Хвыля, тропы есть кому показать?
К Хвыле вернулось спокойствие. Пригладив усы тыльной стороной руки, он ответил с достоинством:
— Скризь любую тропку перейдемо, чоботов не замочим!
Все засмеялись.
— Откуда у вас столько лодок? Как вы их сберегли-то от немцев? — поинтересовался Ватутин.
Ему нравились эти люди, смело делавшие свое дело под самым носом у немцев. Он чувствовал, что на них можно положиться. Такой правдивостью, такой скромной, сдержанной силой веяло от ладного облика Фролова, от его больших рук и легкой усмешки, прячущейся под седыми усами!.. А дед Хвыля? Сколько решимости и смелости в его хитроватых мудрых глазах!.. Да, хорошие, настоящие советские люди!
Думал это Ватутин и в то же время внимательно слушал Фролова.
А Фролов говорил густым, чуть глуховатым голосом:
— Откуда лодки, спрашиваете? То, товарищ командующий, долго рассказывать. Всем народом таскали… Немцы на берегу укрепления строят, а мы лодки прячем: водой заливаем, в песок закапываем… Крестьяне штук пять тайком построили, мы их тоже на острове замаскировали.
— И дед Хвыля работал? — одобрительно взглянув на старика, спросил Ватутин.
— Ну как же! Он у нас первый плотник!
Хвыля откашлялся и опять разгладил усы.
Ватутин придвинулся к столу, и все почувствовали, что сейчас начнется основной разговор, ради которого сюда и пришел командующий.
Федоренко снял и опять надел фуражку, расстегнул и застегнул полевую сумку. Фролов грудью навалился на стол, чуть покосившись на Хвылю, а тот, в свою очередь, строго посмотрел на обоих пареньков, и без того сидевших тихо.
— Вот что, ребята, выйдите! — обернулся к ним Фролов. — Покурите-ка на свежем воздухе.
Партизаны быстро поднялись, встал и дед Хвыля и, густо закашляв, пошел вслед за ними.
— Товарищ Федоренко, а где ваш замполит? — спросил Ватутин.
— Он сейчас с партийной комиссией в полках — принимает бойцов в партию, — сказал Федоренко. — Вызвать?
— Нет, пусть. Но когда вернется, подробно информируйте его… Итак, товарищ Федоренко, сегодня ночью при помощи партизан вы должны будете начать переправу…
5
2 сентября 1943 года наши войска овладели городом Переяслав-Хмельницким, где почти три века назад казацкая рада, созванная Богданом Хмельницким, решила присоединить Украину к Московской Руси. Сейчас древний город лежал в развалинах. Фашисты разграбили и сожгли его…
По шляхам южнее Переяслав-Хмельницкого мчались танковые колонны генерала Рыбалко. Густая серая пыль повисла над полями дымовой завесой. Автоматчики, закутавшись в плащ-палатки и надвинув низко на глаза зеленые стальные каски, лепились на броне.
Когда передовые части Первого Украинского фронта подходили к Яготину, по приказу Военного совета танкисты генерала Рыбалко, находившиеся в резерве фронта, двинулись в направлении Переяслав-Хмельницкого, обгоняя передовые части, и к вечеру 22 сентября, выйдя к Днепру южнее города, с ходу форсировали реку. Такого стремительного удара немцы не ожидали. Танкисты не встретили организованного сопротивления противника. На плотах и паромах они переправили мотомехпехоту на правый берег и, отразив атаки, овладели несколькими прибрежными населенными пунктами.
У Переяслава Днепр широк и глубок Переправляться здесь оказалось нелегко. Если в первые часы еще можно было пользоваться подручными средствами, то для переправы основных сил армии, танков и машин необходимы были мосты.
Ватутин придавал огромное значение постройке надежного моста, и такой мост построили под огнем противника, и по нему пошли танки, которые тут же вступили в бой, расширяя занятый плацдарм.
А несколько севернее передовых отрядов генерала Рыбалко через Днепр переправились танкисты генерала Москаленко и также завязали борьбу за расширение плацдарма.
Смелые и решительные действия танкистов значительно облегчали начало переправы главных сил.
Гитлеровцы поняли, что допустили большую оплошность, и навстречу нашим частям, форсировавшим Днепр, двинули крупные танковые соединения и моторизованные войска.
Чтобы прервать переброску через Днепр наших войск, фашистские самолеты днем и ночью бомбили переправы. Над рекой стоял вой бомбардировщиков, грохот взрывающихся бомб; вода кипящими гейзерами взлетала кверху и оседала каскадами брызг.
Навстречу вражеским бомбардировщикам вылетели паши истребители, и в воздухе завязалось многочасовое непрерывное сражение.
Особенно ожесточенные бои развернулись около Великого Букрина, где советским войскам удалось занять значительный плацдарм. Чтобы ликвидировать его, немцы направили сюда и авиацию, и новую резервную танковую дивизию, и еще две пехотные дивизии…
Севернее Киева за подступы к нему успешно боролись войска генерала Черняховского, мечта которого в конце концов сбылась: Ставка разрешила ему участвовать в битье за Киев.
Заняв приднепровские городки, группы разведчиков Черняховского начали переправляться через Днепр, с боем захватили клочки береговой полосы — где рощицу, где песчаную косу, где каменистую гряду — и, утвердившись на них, шаг за шагом отвоевывали землю правобережья.
Но гитлеровцы были уверены, что советские войска нанесут свой главный удар не здесь, а южнее Киева. Туда фельдмаршал Манштейн и направлял все новые и новые соединения, ослабляя другие участки фронта.
Так начиналась битва за Киев, начиналась великая переправа через Днепр, еще раз прославившая доблесть советского солдата.
6
Ватутин, командующий армией и с ними подполковник Федоренко и его замполит, майор Корнев, шли берегом.
Уже более часа назад Ватутин отдал последнее распоряжение, но возвращаться с берега Днепра на командный пункт ему не хотелось.
Наступили ответственные минуты боя. Если войскам не удастся закрепиться на том берегу, это уже поражение, которое потребует новых усилий и жертв…
Ватутин искоса поглядывал на Корнева. Тот шагал неловко — приподняв плечи и напряженно вглядываясь в темноту. И трудно было представить себе, что этот сутуловатый, немолодой и неуверенно двигающийся в сумраке человек только что просил разрешить ему переправиться на ту сторону на первой же партии лодок и плотов. Ватутин не разрешил. В ответ Корнев только молча приложил руку к козырьку. Но было видно, что отказ огорчил и обидел его.
В эту ночь в полку Федоренко вступили в партию двести семьдесят бойцов и офицеров. Уже стало славной традицией, что перед ответственным боем поток заявлений с просьбой о приеме в партию увеличивается.
Ватутин знал, что полк Федоренко идет в новое сражение, знал, что это очень трудно, но понимал, что предоставить войскам отдых не может. Если руку, занесенную для удара, остановить, удар потеряет силу.
Прислушиваясь к движению на берегу, к негромкой команде офицеров, к сдержанному говору солдат, что вязали плоты или подтаскивали к воде ящики с патронами, минометы, мины, пулеметы, он с волнением ждал минуты, когда первый отряд двинется через Днепр.
В темноте за кустами тюкал топор, трещали сучья, скрипел под тяжелыми сапогами песок. Бледный свет вражеских ракет путался в ветвях, застревал в них, не проникая в глубину.
— Ух, курить до дьявола хочется! — сказал чей-го хрипловатый голос за кустами. — Товарищ старший, можно… в рукав?
— Ни, друже, подожди трохи, а то пулю в рот получишь.
— А я ее проглочу! — ответил солдат.
В кустах засмеялись.
Ватутину показался знакомым голос человека, которого называли старшим. Где он его слышал?.. Ах да, там, на дороге, у сожженной хаты. Петро Дробот… И Ватутин остановился, прислушиваясь.
— У, хвороба тебе в печенку! — вдруг выругался кто-то, возившийся у самой воды. — Шо ты мене толкаешь? Обережно! Хиба тут лужа? Тут Днипро, чи ты не бачишь!..
— Бачу! Бачу! — передразнил сердитый голос. — Ни черта я не бачу!.. Заноси правей, правей заноси, говорю… Руби сучья!
Застучали топоры.
— Покурить бы! — опять протянул тот же хрипловатый голос. — Товарищ старший сержант, я же в рукав… Хотите, наземь лягу?.. Только затянуться разок! Душа ноет.
— А ты заховай свою душу, друже!
— Не могу… Терпения нет!
В кустах чиркнула спичка.
В ту же секунду послышался короткий мягкий удар — очевидно, кто-то выбил спичку из руки, и она мгновенно погасла. Раздался взрыв возмущенных голосов, но их перекрыл голос старшего сержанта:
— Та ты разумиешь, що ты робишь, Яхлаков?! У тебя разум есть?
— Есть, — буркнул Яхлаков. — Самому хватит и другим останется…
— Тю, разум! — крикнул еще один голос. — Не голова у него, а гарбуз!
— Надо лейтенанту доложить!
— Чего докладывать! Всыпать ему, и все!
— А вы не грозитесь, не боюсь!.. Дальше переднего края не пошлют…
— То правда, що не пошлють, — сказал старший сержант Петро Дробот. — А як пошлють, то ми вас з собою не визьмемо.
От презрения он даже перешел с Яхлаковым на «вы».
— Куда это не возьмете?
— А на той берег… Доверия у нас к вам нема. Разумиете?
— Правильно, товарищ старший сержант! Пусть катится к филькиному дядьке…
— Отправить его отсюда подальше. Трус он!
— Это я-то трус! Кто сказал?
— Я сказал.
— Да я!..
— Чего орешь! Не пойдешь ты с нами… Ясно тебе говорят: доверия нет! И довольно!
— Да у меня орден и три медали «За отвагу». Да я, может, пять «языков» привел!.. Да я… — Яхлаков захлебнулся от чувства горькой обиды.
— Горазд! А ну идить с тими вашими медалями до лейтенанта и доложите ему, шо ви приказ порушили, — сказал старший сержант Дробот. — Хай вин виришае, що з вами треба робити…
Солдаты замолчали.
— Молодец! — тихо сказал Ватутин командирам. — Здорово он его!..
— Ну, шо ви стоите, як та дубина на огороде? Идите себе! — опять донесся из кустов строгий голос старшего сержанта.
— Да что вы, ребята, на самом-то деле? — уже просяще заговорил Яхлаков, видимо сдавая позиции. — Я в разведке, у самых немецких постов, и то курил. Перед немцем кланяться заставляете!
— Ладно, будет врать! Иди!
— Ребята! Ну, чего вы? Ну, не буду курить, ежели так…
— Это ты лейтенанту объясняй.
— Да ну, ребята, чего ж вы на самом-то деле! — Голос Яхлакова стал обиженным и жалобным. — Как с врагом…
— Ты и есть враг, когда Гитлеру огнем сигналы даешь!..
Браня Яхлакова на все корки, солдаты не переставали работать. Стучали топоры и молотки, ударялись друг о друга бревна.
— А ну, хлопцы, перестаньте з ним балакать! — сказал Дробот. — Чувахин, визьми у Яхлакова топор!.. Хай соби иде до лейтенанта.
— Ребята, а ребята! — продолжал упрашивать Яхлаков.
— Заплакал! Маленький!..
— Ему бы соску да бутыль с первачом.
— Ты комсомолец, Яхлаков?
— Комсомолец.
— Зря. Выгнать надо. И выгоним…
— Ребята!..
— Заладил: «Ребята, ребята!» Иди отсюдова! Не мешай…
— Ребята, да ведь я, ей-богу, не буду больше!.. Пусть у меня…
В кустах примолкли. Очевидно, солдаты, сорвав первую злость, не могли уже с прежней суровостью гнать Яхлакова.
— Значит, осознал? — помолчав, спросил его старший сержант.
— Осознал.
— Совсем осознал?
— Совсем.
— Ну, дивись!.. Чувахин, отдай ему топор!..
Этот простой, случайно подслушанный солдатский разговор, то суровый и гневный, то добродушный и шутливый, Ватутину понравился, и он оценил его не меньше, чем письменные сводки из частей о моральном состоянии войск и высокой сознательности бойцов.
— Надо будет взгреть еще этого Яхлакова! — тихо сказал командарм подполковнику Федоренко. Ему было неловко перед командующим, который оказался свидетелем недисциплинированности его солдата.
— К чему? — услышав командарма, возразил Ватутин. — Сильнее, чем товарищи, взгреть его нельзя. Он это теперь надолго запомнит…
Они прошли еще метров сто и у небольшого мыса, поросшего густыми кустами верболоза, увидели группу солдат и партизан, спускавших на воду лодки. Тут был и командир партизан Фролов.
Когда Ватутин подошел к мысу, на воде покачивалось уже больше десятка рыбачьих лодок. А метрах в пятидесяти, за песчаным холмом, готовился к переправе передовой отряд.
Федоренко исчез на минуту, потом вынырнул ил темноты и доложил:
— Товарищ командующий, плоты и лодки готовы! Разрешите начинать посадку?
— А люди?
— И люди готовы, товарищ командующий.
— Начинайте!
— Есть начинать!
Голос Федоренко стал глуше. Операция была рискованная. Кто знает, что ждет первый отряд там, на скалистом, обрывистом берегу? Да и доплывут ли они до него? Подполковнику Федоренко было бы много легче, если бы он сам пошел с первым отрядом. Но он должен распоряжаться боем отсюда, должен подготовить отправку и второй и третьей групп, должен прикрыть огнем, когда понадобится, своих передовых бойцов…
И он не столько представил себе, сколько почувствовал все, что должно было сейчас произойти: и стремительную высадку на правом берегу, и короткий бой с растерявшимся от неожиданности врагом, и счастливое ощущение того, что ты первый утвердился на новых позициях, а за тобой идет вся армия. Ох, скорей бы уж все начинать!..
Федоренко сильно устал. Подготовить передовой отряд к отправке было нелегко. Надо быстро и прочно прикрепить к плотам пушки, которые все время стремились сползти в воду; надо найти способ передвигать по реке эти тяжелые плоты, придумать, как довезти, не подмочив, сухой паек в бумажных мешках. Да мало ли еще что!.. Удачно вышло, что под рукой оказался этот партизанский начальник, Фролов. Полезный человек — сметливый, расторопный, приученный ко всему годами трудного партизанского быта…
Дружная, тихая работа на берегу заканчивалась. За несколько часов Федоренко успел провести несколько репетиций, и солдаты уже хорошо знали, как им надо действовать, когда начнется переправа.
Ватутин, не вмешиваясь, одобрительно следил, как распоряжается Федоренко.
Вдруг прямо перед генералами из темноты вынырнула высокая фигура деда Хвыли с веслами на плече.
— Уже воюешь, дедушка? — узнав его, спросил ласково Ватутин.
— Воюю, воюю, товарищ генерал Николай Федорович! — ответил старик.
— Сам тоже — на тот берег?
— Пиду… Покажу бойцам стежку, трохи побуду и — назад, за другими.
— А хватит у тебя сил?
— Э, силы в мене богато, — посмеиваясь, ответил старик. — Дай боже, штоб така сила у всякого доброго казака була!
— Ну, иди, иди! Спасибо!
Дед скрылся в темноте. Небольшими группками на берег стали выходить солдаты и молча рассаживаться по лодкам.