Посмотрев еще раз на сидящих на траве бандитов, Паначевный вернулся к эшелону и сказал стоявшему на ступеньках тамбура с флажком в руке пожилому начальнику поезда:
— За устройство майора — спасибо. А вот этих пассажиров не примешь? — И он кивнул в сторону бандитов.
— Раз такое дело, придется потесниться, — ответил начальник.
— Нам недалеко, только до Яремче, — сказал Паначевный.
— А ну, давайте сюда этих пассажиров! — крикнул высунувшийся из окна курносый сержант с несколькими медалями на выцветшей гимнастерке.
Паначевный отвез Загоруйко в Станислав, и оттуда на самолете майора отправили в Киев. Бандитов Хмары приняла Станиславская тюрьма. После операции Прудько находился в райотделе в Яремче. Он только что вернулся из квартиры Загоруйко, где вместе с Кравчуком успокаивали семью майора. Прудько позвал к себе Кучму.
Дмитро с автоматом за плечами, на минуту задержавшись у стенного зеркала подле вешалки, потер синяк под глазом и с прискорбием сказал Лиде:
— Ну и врезал мне на прощанье проклятый Хмара! Чуть глаз не выбил! Родная мать не узнает.
Лида ответила многозначительно:
— Думаете, не узнает? — Она пропустила первым в кабинет Кучму, а сама, улыбаясь, задержалась на пороге.
В раскрытую дверь было видно, что Прудько беседует с пожилой худощавой женщиной, по-деревенски повязанной черным платком. Женщина повернулась на скрип двери, покачнулась от волнения и бросилась навстречу Дмитру.
— Мамо… Ридна мамо! — закричал Кучма, обнимая старушку.
— Сынку мий… сынку ридный, — сквозь слезы бормотала мать Дмитра. — Мой Дмитро… Сынку мий коханый… Из мертвых воскрес, как Иисус Христос!
Прижимая к груди седую голову матери и лаская ее огрубевшей рукой, Кучма сказал:
— Нет, мамо. Воскрес, как обычный человек!
Спустя несколько дней развалины Манявского скита встречали нового гостя. К нише, в которой сохранились еще следы фресок иконы Иоанна Богослова, осторожно приближался Профессор. Одет он был иначе, чем в тот день, когда посещал ресторан скорого поезда “Москва—Чоп”. Из-под простой брезентовой куртки виднелась вышитая рубашка, на ногах были сапоги, а голова покрыта обычной кепкой. По внешнему виду никто не подумал бы, что это “гость” из Мюнхена, прибывший окольными путями проверить, как борется с Советской властью подполье на Украине. Скорее всего он похож на районного заготовителя или служащего кооперации. Оглядываясь, Профессор подошел к нише и, будто осматривая стенную древнюю живопись, стал шарить рукой под кружкой для милостыни.
За его движениями из-за колонны наблюдали Дмитро и Березняк. Они были вооружены автоматами и гранатами.
— Пошли! — тронул за локоть геолога Дмитро и, неслышно выйдя из-за колонны, тихо сказал:
— Нема там ничого, друже провиднык!
Профессор вздрогнул и, быстро засовывая руку в карман, оглянулся на звук голоса, но, узнав Кучму, успокоился. Отвечая на его приветствие, он спросил:
— А где же Дыр?
— В командировку Хмара его услал, — спокойно ответил Дмитро. — Хмара вместо него этого хлопца дал: это Щука.
Профессор поздоровался со Щукой.
— Но по условию вы должны прийти от часу до двух ночи, — сказал Профессор.
— А зачем зря терять время? — беспечно сказал Дмитро. — Пришли мы еще засветло, видим, вы появились — значит все в порядке, думаем. Как добрались?
— Пока все было хорошо, — ответил Профессор.
— А дальше будет еще лучше, — сказал Березняк.
Уже совсем стемнело, когда они появились у бункера Хмары. Шумел в крутом овраге поток. Профессор осмотрелся и спросил:
— А на ту сторону как переберемся?
— Зачем перебираться? Мы уже на месте! — бросил Кучма.
“Гость” из Мюнхена спросил удивленно и недоверчиво:
— Как на месте? А где же Хмара?
— Рядом с вами, — отозвался Березняк и трижды стукнул по старому пню. Профессор увидел, как Дмитро опрокинул соседнюю елочку.
— Прошу до родной хаты! — предложил Дмитро.
— Ловко! Ловко замаскировано, — не в состоянии скрыть своего восхищения, сказал Профессор и, показывая на часовых, вышедших поодаль из-за куста, спросил: — А это охрана?
— Наши хлопцы, — сказал Дмитро. — Я полезу первым. Буду показывать дорогу, а то в Мюнхене вы, наверное, забыли, как по бункерам лазить? — И Дмитро, открыв крышку люка, стал спускаться под землю. За ним Профессор.
Из-за стола поднялся переодетый в костюм Хмары Кравчук.
— Знакомьтесь, — предложил Дмитро, когда ноги Профессора опустились на дощатый пол бункера.
“Гость” из Мюнхена пожал ему руку:
— Так вот какой вы, герой Черного леса, Хмара! Сколько лет в заочном контакте — и не виделись. Приятно познакомиться лично.
— А нам приятно собственными глазами повидать такого бывалого конспиратора, — сказал Кравчук. — Оружие имеете?
— А что?
— Если есть — сдайте.
— Но я же член “центрального провода!” — обиженно протянул Профессор.
— А я инструкцию выполняю, — сказал Кравчук. — Когда мы выясним точно, что вы Профессор и проверим полномочия, все будет иначе, но пока…
Не скрывая обиды, Профессор вытащил из кармана брюк “кольт” последней марки и положил его на стол.
— Полномочия — вот! — сказал Профессор, вытаскивая из кармана куртки объемистый пакет.
— А кварцы новые и блокноты для радиосвязи?
— Кварцы — вот! — положил Профессор коробочку и пачку шифровальных блок лотов.
— Тогда сейчас побеседуем, — сказал Кравчук. — Рассказывайте, что у вас там в Мюнхене? Какие задания вы для нас привезли?
Долго длилась беседа Кравчука с Профессором в подземном бункере, вырытом рядом с быстрой горной речушкой. И на правах подлинного хозяина убежища Кравчук раскрыл заветный шкафчик, достал оттуда свежие паляныци, заготовленные Паначевным для приема знатного закордонного гостя, ржавое сало, перистый лук, помидоры и заветную сулею самогона, приготовленного в Ямном из краденых колхозных буряков.
— Вы здесь пьете? — настороженно спросил Профессор, поглядывая на сулею. — Это же проводом заборонено!
— Законы на то и пишутся, чтобы их нарушать, — весело ответил Кравчук. — Хлопцам пить не дозволено, только в исключительных случаях. А разве сегодняшний день — не праздник? Сколько мы вас ждали?
— Рация хорошо работает? — спросил Профессор.
— Отлично. Интересно, как будет работать на новых кварцах.
— Думаю, еще лучше. Вы сегодня же сообщите Мюнхену о том, что я уже здесь. Такая у меня договоренность с Бандерой.
— Обязательно сообщим, — сказал Кравчук. — Все будет в ажуре!
Те несколько дней, которые провел подполковник Кравчук в командирском бункере вместе с Профессором, помогли Николаю Романовичу узнать многое, то, что еще и сегодня помогает нашим органам государственной безопасности вовремя вскрывать и пресекать попытки зарубежных империалистов засылать свою агентуру в СССР.
Когда же Кравчук убедился, что он основательно пополнил собственные знания, а Профессор рассказал ему все, что мог рассказать проводнику Хмаре, по условленному знаку подполковника Кучма, принесший им еду, однажды сказал:
— Мельдую послушно! На горе Малый Сехлес — облава.
— Дело плохо! — сказал Кравчук, вставая. — Этак они могут прийти и сюда. Будем менять местожительство, Профессор. Давайте быстро наверх.
Когда за поворотом лесной дороги Профессор увидел рядышком две окрашенные в зеленый цвет “Победы” и стоящих возле них вооруженных чекистов, его поразило вначале не столько это зрелище, сколько полное спокойствие шагающего рядом Хмары и охранников.
— Стреляйте же, хлопцы! — хотел крикнуть Профессор, а сам рванул в сторону, но Кучма и Березняк, словно ожидавшие этого движения, крепко схватили его сзади за руки.
Уже сидя в машине, протянув на коленях руки, скованные наручниками, Профессор хрипло бросил сидевшему рядом Кравчуку.
— Это нечестно!.. Не по-джентльменски. То — провокация!
Уже в тюремной камере, оставшись один, Профессор заплакал. Какие надежды возлагали на его опыт, на его осторожность там, на Западе, снабдившие его явками и долларами, новейшим оружием и ядами враги коммунизма! И вся его конспирация, весь его многолетний опыт, все его попытки скрыть от посторонних глаз постоянные связи украинских националистических центров с зарубежными разведками, все это рухнуло в один миг.
Что бы ни говорил он теперь на следствии, как бы ни запирался, — все, решительно все было напрасно. Ведь признавая в Хмаре опытного бандитского атамана, растроганный тем, что он наконец установил живой контакт с подпольем. Профессор разоткровенничался как последний хвастун-мальчишка. “Боже, как разыграли его, старого опытного волка, человека, умевшего обманывать самых искусных сыщиков польской дефензивы!”
Он хотел было повеситься и, стянув штаны, разорвал штанину. Только вырвал он из нее длинный лоскут, как тут дверь камеры раскрылась, и молодой сержант сказал:
— Нельзя портить казенное имущество, гражданин. Остатки ваших штанов я отнимаю, а новые получите, если следователь разрешит.
Пришлось Профессору провести ночь до очередной встречи с Кравчуком без штанов, и это унизительное состояние еще больше подчеркивало полное крушение его карьеры.
***
В те далекие уже теперь послевоенные годы по обе стороны шоссе, идущего из Болехова в Станислав, потянулись к небу новые нефтяные вышки Укргеологоразведки. Тысячи людей из окрестных сел штурмовали отделы кадров, нанимались на работу и, привыкая постепенно к сложному труду нефтяников, становились рабочими.
На одной из вышек стал работать Смок. Он купил себе в Калуше через знакомого, бывшего бандита, “левые бумаги” и под фамилией Курята вместе с другими новичками начал осваивать глубокое бурение. И все бы было хорошо, и, может быть, до поры до времени удалось бы Смоку замести свои следы и скрыть под рабочей спецовкой бандитское прошлое, если бы не увидел он однажды сверху, что на дворе у буровой появилась группа студентов с чемоданчиками в руках. К ужасу своему Смок узнал среди студентов того самого закордонного курьера Кучму, который под кличкой “Выдра” пришел в банду да еще притащил с собою туда опасного чекиста.
Едва сдерживая волнение, Смок спросил у мастера:
— Что это за панычи к нам пожаловали?
— То не панычи, — спокойно ответил мастер, вытирая ветошью замасленные руки. — То студенты Львовской политехники к нам на практику приехали.
— На практику? — протянул Смок, соображая, что не миновать ему теперь встречи с Кучмой.
— Ну да, на практику, — сказал мастер, удивленно разглядывая Смока. — Но что с тобой, Курята? Лица на тебе нет!
— Никак отравился я, товарищ мастер, — жалобно сказал Смок. — Что-то съел поганое. Еще с вечера тошнит и голова кружится.
— Гуляй тогда в медпункт, — приказал мастер. — Мне покойников под вышкой не нужно.
— Таки пойду, — согласился Смок и, провожая взглядом студентов, идущих к общежитию, стал тихонько спускаться вниз по крутой стальной лестнице.
Он поравнялся с дверью медпункта, оглянулся еще раз на вышку и круто свернул к реке.
Только его и видели на буровой…
Один из допросов Профессора затянулся до позднего вечера.
Кравчук почувствовал смертельную усталость. И не столько печальная необходимость копаться в грязном белье зарубежных “спасателей Украины” вызвала ее, сколько те недели страшного нервного напряжения, которое не покидало его ни на минуту, пока он находился в банде Хмары. Он спрятал дело в несгораемый шкаф и предложил:
— Давайте со мной, Чепига…
Они спустились в вестибюль большого здания, и Дежурный капитан козырнул подполковнику.
— Этот со мной! — сказал Кравчук, показывая на Профессора.
За рулем открытого “зима” сидел пожилой шофер. Кравчук открыл дверь машины и пригласил Профессора садиться. Озадаченный выходом на улицу, Чепига сел рядом с Кравчуком.
Машина, набирая скорость, проехала Владимирскую, свернула на улицу Ленина и вырвалась на Крещатик.
— Все эти дома после войны выстроены! — пояснил Кравчук.
Профессор внимательно осмотрел дома и, оглянувшись, спросил:
— Перепрошую… А где же охрана?
— Какая охрана?
— Ну… солдаты ваши, конвоенты.
— Куда же вы пойдете, Профессор, даже если вам удастся выскочить из машины? — сказал, улыбаясь, подполковник.
Молчал Профессор. Кравчук остановил машину на площади Калинина и, показывая рукой на недавно построенный дом, сказал:
— На четвертом этаже этого дома, видите три крайних окна слева, недавно получил квартиру моторист теплохода Роман Семенович Одудько. Вы можете пойти сейчас к нему. Я не возражаю. Он вам откроет. А вы представьтесь: “Здравствуйте, Роман Семенович! Давайте познакомимся. Я — член центрального провода организации украинских националистов, прибув из-за кордона спасать вас от Советской власти. По моему следу идут чекисты. Спрячьте меня от них…”
Улыбнулся пожилой шофер. Мрачно слушал Профессор.
— Как вы думаете, что ответит вам моторист Одудько? — Подполковник открывает дверь машины и говорит: — Попробуйте. Ручаюсь — о вашем визите Одудько не предупрежден…
Профессор и не думал воспользоваться такой любезностью. Мелодично пробили часы на здании почтамта.
— Тогда поедем дальше, — и Кравчук захлопнул дверцу.
Они выехали в конец Владимирской, миновали памятник Богдану Хмельницкому и остановились у обрыва над Днепром, откуда открывается прекрасный вид на широкие просторы Заднепровья. Слышится звон гитары, и тихая песня плывет над Днепром. Гуляют по дорожкам влюбленные пары. Они сдали зачеты, получили аттестаты и сейчас не могут спать.
Стараясь не спугнуть воркования влюбленных, Кравчук сказал тихо:
— Или, быть может, вы подойдете к этой молодежи и предложите: давайте, хлопцы, со мною в Черный лес! Я сколочу из вас отряды УПА, загоню вас в бункера, и будем мы опять добывать с вами самостийну Украину. Как вы думаете, Профессор, что ответят вам эти молодые люди?
Профессор молчал.
— Заедем, Петро, на завод… — обратился подполковник к шоферу.
Он показал вахтеру служебное удостоверение, машина заехала во двор и остановилась у литейного цеха. Шла последняя ночная плавка. Литейщики заливали чугун в заготовленные с вечера формы, и фонтаны искр возникали в полутьме то над одной, то над другой воронкой, жадно поглощающими расплавленный металл. Видно, впервые в жизни наблюдал это зрелище Профессор. Вот один из литейщиков, отставив опустевший ковш, курит возле штабеля опок.
— Может, предложите ему? — говорит Кравчук.
Профессор молчал.
Пока не было закончено следствие по делу Профессора, Кравчук и полковник Прудько не раз так “вывозили” его в люди.
И если бы в ту пору кому-либо из зрителей, заполнявших зал Киевского театра оперы и балета, сказать, что из двух людей примерно одного возраста, что внимательно следят за действием оперы “Запорожец за Дунаем” из левой боковой ложи, один является подсудимым и опаснейшим врагом, то каждый не только не поверил бы этому, но назвал бы вас шутником. Однако так было! Еще до получения обвинительного заключения тот, кого долгие годы звали “Профессором”, успел познакомиться и с музеем Тараса Шевченко, посмотреть основные новинки театрального сезона, побывать на лекциях в университете и в соседних с Киевом колхозах.
По договоренности с Прудько, он смотрел все, что ему показывали, но в разговоры не вступал, и тех людей, кто не знал подлинного существа этого загадочного человека, удивляла его замкнутость и молчаливость.
Надо сказать, что среди работников Комитета государственной безопасности Украины были и такие, которые относились скептически к сложной психологической игре, которую вели с Профессором Кравчук и Прудько. Сторонники прямых и крутых мер поговаривали:
— Вражина ведь! Чего с ним возиться? По театрам возить? Дать поскорее срок, и пусть катится в Магадан за то, что народ годами обманывал.
Прудько только хитро усмехался в ответ и, взяв следственное дело, шел допрашивать Профессора дальше.
Собственно говоря, в большей степени это были не допросы, а накаленные до предела диспуты двух идейных противников, с той лишь разницей, что один из них после длительного спора оставался за решеткой, а другой мог беспрепятственно и в любое время покинуть следственную тюрьму.