Гуров вошел в кабинет, поклонился, сказал:
– Здравствуйте, Николай Ильич, вы, как обычно, в форме, как всегда, я завидую вашему одеколону.
– Ладно-ладно льстить, Лев Иванович, но в нашем с тобой возрасте учиться уже поздно. И одет ты не слабее меня, и одеколон у тебя не из Малаховки, а из Парижа.
Бардин вышел из-за стола, пожал Гурову руку.
– Через семь минут нас ждет министр. Точнее, он ждет тебя, а я так, лицо сопровождающее. Зачем тебя приглашает министр, я знаю, но не скажу, а к тебе просьба…
– Знаю, Николай Ильич, мне следует помалкивать. Ну, коли известно, что Гуров человек разговорчивый, зачем его приглашать? Ведь никому же не придет в голову пригласить Задорнова и просить помалкивать? От меня молчащего толку-то никакого. Министр мне ничего нового, интересного сказать не может, а я буду молчать – хороший натюрморт получится.
– Выговорился, и славу богу. – Бардин задержался у дверей приемной, поправил галстук, оглядел Гурова. – Вообще-то к министру положено являться в форме.
– Меня сняли звонком с разработки, в которой я работаю под легендой коммерсанта, – ответил Гуров.
Министр выбрался из-за огромного стола, шагнул навстречу гостям. Он тоже был в штатском костюме и далеко не российского пошива; все остальное: и рубашка, и галстук, и туфли – были фирменными, однако мужчина не смотрелся, а рядом с Бардиным, тем более Гуровым, выглядел ряженым мужиком. Он кивнул заместителю, излишне мужественно пожал руку Гурову, сказал:
– Полковник Гуров, мы знакомы, извини, запамятовал?
– Нормально, господин министр, полковников много, – ответил Гуров, улыбаясь. – Я у вас дважды был на совещаниях, в толпе затерялся.
Раскованность и свободная речь полковника вызвали на лице министра кислую улыбку, он жестом пригласил гостей присесть за стол для совещаний, который походил на полированное шоссе и был рассчитан человек на пятьдесят. Министр сел во главе стола, словно пристяжные, гости устроились по бокам, причем Гуров сел не рядом, а через два стула от хозяина, любил видеть человека в фас, а не в профиль.
Хозяин налил себе боржоми, жестом предлагая присоединяться, отпил из стакана, сказал:
– Ну, крутить-вертеть не в моих правилах. Скажи, Лев Иванович, в операх бегать не надоело?
– Надоело, так я другого не умею, – ответил Гуров.
– Ну а если бы я тебе главк возглавить предложил? – Министр взглянул испытующе.
– Польщен, господин министр, но я по природе не руководитель, а исполнитель.
– Ты что же, человек совсем не тщеславный? – удивился министр. – Не хочешь стать генералом, иметь персональную машину, дачу, нормальную зарплату?
– Я очень тщеславный, господин министр, моего тщеславия на десятерых хватит, – серьезно ответил Гуров. – Только я кто? Слесарь-инструментальщик, уникальный, единственный в своем роде. А вы мне предлагаете стать начальником цеха, одним из многих, и на каждой летучке с меня стружку снимать. Нет, я на такой обмен не пойду. А уж по сравнению с нынешним начальником главка я людей только смешить могу.
– Я Петра Николаевича уважаю, он великолепный специалист, однако возраст…
– Извините, господин министр, но мы выбираем Президента, который не моложе Орлова, а Россия, как известно, не главк министерства, – сказал Гуров и убрал ногу, на которую пытался наступить Бардин.
Министр смотрел на Гурова долго, не мигая, словно сова, затем значительно произнес:
– Вы правы, полковник, мы не сработаемся. Свободны.
– Благодарю. – Гуров слегка склонил голову. – Вы настоящий министр и психолог. Всего вам доброго.
Когда Бардин в коридоре догнал Гурова, схватил за плечо, то спросил:
– Ну чего ты добился? Думаешь, после твоего выступления Петр Николаевич усидит в своем кресле на час дольше?
– Чтобы уволить генерала, даже министру требуется время. А у этого деятеля времени нет. До выборов осталось чуть больше месяца, министра МВД любой Президент отдаст в первую очередь. Преступность, понимаешь! – Копируя Ельцина, сыщик развел руками.
– До чего ты быстро считаешь, – удивился Бардин.
– Кто-то министру сильно на ногу наступил, что он в такие горячие денечки уделил время моей скромной персоне. Меня хотят купить и пригрозить, мол, что хотим, то с тобой и сделаем. Мне пора заболеть. Приступ радикулита не может распознать Академия медицинских наук. Ой! – Гуров схватился за спину. – Накаркал! Давно родненький отсутствовал, видно, решил посетить. – Он держался за плечо Бардина. – Извини, Николай Ильич, тебе придется проводить меня до кабинета.
– Ну, хватит шутить, – сказал Бардин, пытаясь освободить плечо.
– Какие, к черту, шутки! – процедил сквозь зубы Гуров. – Меня в восьмидесятом один добрый человек обрезком трубы хотел зашибить, я увернулся, да не очень ловко. С тех пор время от времени прихватывает, ущемление межпозвонкового диска, понимаешь.
Увидев друга в сопровождении Бардина, Станислав подскочил, помог Гурову усесться в кресло.
– Спасибо, Николай Ильич, – бодро сказал Станислав. – Когда вас подстрелят на поле боя, розыскники вынесут вас на руках, как знамя полка. Я сейчас вызову «неотложку», мы управимся. С полковником подобное не в первый раз.
Бардин глянул недоверчиво, сказал:
– Желаю успеха, – и ушел.
Гуров перестал держаться так, словно держал на голове пиалу с водой, и, насвистывая, пересел в свое кресло.
– Ты можешь не вызывать труповозку, отвези меня домой, скажи Петру, что я рассыпался и Бардин еле доволок меня от министра до кабинета. Я позвоню Марии, пусть ухаживает, сам буду думать, а ты кончай бумажную волокиту и приезжай, прихвати с собой, у меня больше месяца маковой росинки во рту не было, мозги ссохлись, следует промочить.
* * *
Мария расхаживала по квартире, изредка поглядывая на лежавшего на диване Гурова.
– Может, все-таки вызвать врача?
– У меня такое не в первый раз, я и в госпитале лежал, врачи тут бессильны и довольно однообразны. Массаж, растирка, шерстяная повязка, покой. – Гуров указал пальцем на потолок и продолжал: – Девочка, помоги мне до ванны дотащиться. Я липкий и грязный, сил никаких нет.
– Попробую, – сказала Мария, подошла к дивану, протянула руку.
Гуров легко поднялся, приложил палец к губам и захрипел:
– Мать твою, прости меня, грешного. – И прошел в ванную, пустил воду.
Мария вошла следом, прикрыла дверь и сердито сказала:
– В тебе пропадает великий артист.
– Почему пропадает? – обиделся Гуров, обнял и поцеловал женщину. – Давай поженимся.
– Зачем? – Мария отстранилась. – Штамп в паспорте ничего не изменит. Я среди сценариев найду какую-нибудь сценку объяснения в любви, ты на досуге посмотришь. – Продолжала, передразнивая: – «Давай поженимся». Таким тоном и словами говорят: давай сходим в магазин за картошкой.
– Ну, извини, практики нет.
– Короче, Гуров, у меня сегодня спектакль, мне надо хоть немного отдохнуть.
– Понял, любовь отменяется. – Гуров помолчал, оценивающе глядя на Марию. – По сценарию я должен сказать, что не имею права втягивать тебя в свои дела. Опасно…
– Эту сцену пропусти. Я сама решу, что я имею право делать, – перебила Мария.
– Видишь ли, дорогая, у нас профессии в чем-то схожи, только у меня убивают по-настоящему, а не до того, как опустится занавес.
Он взял Марию за плечо, долго смотрел в глаза:
– Ты должна меня слушаться не как режиссера, а словно господа бога. Делать должна только то, что я сказал, от сих и до сих, никаких импровизаций.
Глаза Марии потемнели, она чувствовала, что Гуров источает некую магическую силу, лишает воли.
– В театре сообщи «по секрету», что милиционер тебе до смерти надоел, сегодня-завтра ты вернешься в свою квартиру. Но сделай это так, чтоб «сегодня-завтра» могло растянуться на неделю и более. Верни поклонников, пусть встречают, провожают, ухаживают. Твой мент лежит дома, паралич разбил, потому ты не считаешь для себя возможным уйти от него немедленно. Все поняла?
– Нет, но сделаю.
– Умница. Теперь второе, возможно, главное. Ты среди своих друзей сумеешь найти четверых, не болтливых и серьезных?
– Подумаю.
– Постарайся. Надо, чтобы хотя бы один из них был со мной одного роста и телосложения.
– У нас не атлетический клуб, а театр.
– У тебя приятели не только в театре, – парировал Гуров, – а я способен сутулиться. Подумай о гриме для меня, но не театральном, житейском, например, линзы, чтобы я не светился голубыми глазами, может быть, какие-нибудь подушечки заложить за щеку. Тебе виднее, может статься, мне придется исчезнуть.
– Тебя хотят убить? – просто спросила Мария.
– Меня давно хотят убить, но сейчас могут заняться данным вопросом всерьез.
Мария смотрела на Гурова долго, изучающе:
– Скажи, ну зачем тебе такая работа? Это же не жизнь. Как ты терпишь?
– Привычка. Человек способен привыкнуть к чему угодно. Люди десятки лет жили в лагерях, где, казалось бы, невозможно выдержать и дня.
– У них не было выбора.
– У меня тоже небогатый выбор. И прекратим бессмысленный разговор.
– «Давай поженимся», – передразнила Мария. – Спасибо за предложение, оно безумно заманчиво.
Гуров выключил воду, зашаркал, охая и матерясь, к дивану.
– Станислав в холодильник поставил бутылку, я так и не притронулся, налей мне, пожалуйста, стопарик.
– Я решила, что ты вообще бросил пить.
– Так и есть, но сейчас можно, даже доктора рекомендуют.
– С таким талантом и служить в милиции, тебе, Гуров, надо романы писать, в театре играть, а ты черт знает чем занимаешься.
– Женщина всегда права. – Гуров вытянулся и закрыл глаза.
* * *
У Игоря Смирнова были гости, четверо демобилизованных парней, отвоевавших в Чечне. Двое были в гимнастерках без погон, двое – в тесных пиджачках, которые сохранились с довоенных времен. Они сидели за столом, выпивали и закусывали, но застолье не походило на обычную русскую пьянку. Сервировано было аккуратно, нарезано и уложено на тарелки, словно ухаживала женщина, которой на самом деле в доме не было. Ребята, прожившие в полевых условиях по два года, особенно ценили чистоту и порядок. Пили не из стаканов, а из рюмок, причем более чем умеренно, только открыли вторую бутылку. Пили четверо, Игорю не предлагали, а когда он было дернулся, старший из гостей, плотный парень лет двадцати пяти, отодвинул рюмку, веско сказал:
– Тебе, Игорь, не можно, забудь, а коли не можешь, мы уйдем. На нас крови хватает, твоей не требуется.
– Одну, за ребят, что там остались, – жалобно попросил Игорь.
– Я сказал. Нету сил терпеть, мы уйдем, а ты решай.
* * *
Сидя в грязных «Жигулях», стоявших в квартале от дома, где жил Смирнов, разговор молодых бойцов слушали бывшие оперативники, отставные менты Валентин Нестеренко и Илья Карцев. Первому уже было далеко за сорок, почти пятьдесят, второй лет на пятнадцать моложе, и вели они себя по-разному, соответственно возрасту. Нестеренко сидел почти неподвижно, слушал внимательно. Карцев, маленький, полный и вертлявый, непрестанно двигался, доносившийся разговор слушал вполуха.
– Илья, предупреждаю, – сказал неторопливо Нестеренко. – Я скажу Льву Ивановичу, чтобы он тебя с довольствия снял и гнал к … матери.
– Валентин Николаевич, вот ты был начальником, все не можешь забыть того времени. Ребята сидят, выпивают, пустой треп.
– Лев Иванович сказал, мы должны выполнять. Ему виднее, где треп, где ценная информация.
– Да, все-таки несправедливо с нами, не по-людски, – донеслось из динамика.
– Верно, хоть бы пенсию положили на уровне прожиточного минимума.
– А с кем в России по-людски и когда оно было?
– Про царя не говорю, не знаю, а большевики первым делом своих же, лучших, перестреляли. Вождь народов добивал остатки. В Отечественную кто погиб? Лучшие! Хрущев, Брежнев убивали меньше, однако жить нормально не давали.
– Горбачев Союз развалил!
– Сопля ты безмозглая. Какой Союз, когда он был? Держали людей в намордниках и цепях, как у ловчего рука ослабла, так и порвали все и в разные стороны брызнули. Ты Чечню видел! Россия этот народ исстари изничтожала, а хотим, чтобы они нас любили.
– Брось, сержант, что за народ, когда пацаны из автоматов палят?
– А чего они умеют, в каждой семье по нескольку покойников. А этот наш, мать его в душу, Президент, кулак сжимает, кричит: «Россия была и будет неделимой!» Он царь, ему царство нужно, без него царя не бывает. Потому в окопах гнили, в своих стреляли, по случаю живыми вернулись.
– Вон у Игорька роту своим «Градом» накрыли, а по ящику передали, мол, за истекшие сутки пять человек погибло.
– У него ракетку отнять и жирный зад в окоп засунуть!
Хлопнула дверь, разговор прекратился.
– Что примолкли, орлы? Здравствуйте, приятного аппетита. Молодцы, аккуратно гуляете.
Задвигались стулья, кто-то сказал:
– Здравствуйте.
Другой голос произнес:
– Держись, Игорь, буду звонить.
– А чего так поднялись, словно старшина роты пришел? – спросил Фокин удивленно. – Я бы и выпил с вами рюмашку, и разговору не помешал.
– Бывайте!
– Вам наши разговоры неинтересны.
– Может, посуду помыть? – задержался в дверях старший, глядя исподлобья на Фокина.
– Ничего, ничего, мы с Игорьком управимся. А вам спасибо, что друга не забываете. Заходите, всегда рады.
– А ты, Семен Петрович, словно хозяин распоряжаешься, – неожиданно зло сказал Игорь. – Это мой дом, мои кореша. Ты полагаешь, что за харч купил меня?
– Успокойся, заехал случайно, проведать, знал бы, что дружки у тебя, не заезжал, – миролюбиво ответил Фокин.
Игорь опустился на стул, поник.
Фокин вынул из кармана маленькую плоскую коробочку, прошелся по квартире, поглядывая в свою ладонь, поморщился, перешел в другую комнату, вернулся, провел ладонью по спинке кровати, снял крохотный микрофон, наступил на него, спросил:
– У тебя сегодня, кроме этих ребят, кто был?
– Сестра приходила, как обычно, укол делала.
– Одна?
– Одна? – переспросил Игорь, болезненно поморщился. – Нет, с ней мужчина был, с чемоданом…
Нестеренко крутил между пальцев замолчавший передатчик, убежденно сказал:
– Он, падла, обнаружил микрофон и уничтожил его. Фокин знает, что мы его слушаем. Поехали к Гурову, доложим.
* * *
А в квартире Игоря Смирнова Фокин смотрел на поникшего парня, достал из кармана замшевую коробочку, вытряхнул из нее маленькую таблетку, плеснув в стакан воды, протянул парню:
– Выпей, полегчает.
Игорь еще не выпил, уже взбодрился, схватил таблетку, бросил в рот, запил, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза.
Фокин расхаживал по комнате и напряженно думал о том, что Гуров вцепился, теперь не отпустит. Почему сыщик заинтересовался связью его, Фокина, с каким-то мальчишкой? Что сыщик знает или подозревает и как от сыщика избавиться? Подполковник очень не хотел идти на ликвидацию Гурова. Во-первых, такая операция отвлечет Фокина от выполнения основного задания. Во-вторых, ликвидацию такого опытного человека достаточно сложно осуществить. И последнее, закамуфлировать убийство под несчастный случай не удастся. В случае смерти Гурова в Фокина вцепятся генерал Орлов и все лучшие сыщики угро, а это не мальчики, на них через верха не надавишь, начнется война, которая Фокину совершенно ни к чему, но другого выхода он не видел. Гурова необходимо срочно ликвидировать. Конечно, делу можно придать чисто криминальный характер, у полковника достаточно врагов в криминальном мире. Но удастся ли сбить Орлова с правильного пути? Черт его, Фокина, дернул уничтожить микрофон. Второй микрофон, опытный сыщик в такую случайность никогда не поверит. Однако, насколько Фокину известно, Гуров любит работать самостоятельно и о своих догадках и предположениях начальству не докладывает, значит, он унесет их с собой. Следует думать о ликвидации. Повезло, сейчас Гуров лежит дома, его надо ликвидировать в первый-второй день, как он выйдет на улицу.