— Я хочу говорить с римским стратегом, — сказал он по-гречески. — Легатом Аврелием.
— Аврелий погиб. Командую армией я, — ответил Катон.
— Ты? — На мгновение нубиец задумался, а потом пожал плечами. — Так это или нет, это не имеет значения для того, что я хочу сказать. Так что слушай меня, римлянин. Я Талмис, принц Нубии, лев пустыни и командир армии, которую ты видишь перед собой. — Он взмахнул рукой, показывая на растянувшиеся позади войска. — Я слишком долго терпел римское вмешательство в дела нашей земли. Пришло время расплаты. Я не уберу меч в ножны, пока мне не принесут должные извинения, иначе мой клинок отведает крови множества римлян.
Макрон кашлянул и небрежно показал на ножны и украшенную драгоценными камнями рукоять оружия принца.
— Если это, э, тот самый меч, то будет правильно заметить, что он и так в ножнах.
— Молчи, Макрон! — сказал сквозь зубы Катон.
Принц послал коня вперед, и тот затанцевал. Подъехав ближе к Макрону, он яростно глянул в глаза центуриону. Ветеран вопросительно приподнял брови.
— Это твой комедиант, легат? Погляжу, как он посмеется, когда мои люди выпустят ему потроха.
— Центурион Макрон привык говорить, не задумываясь, — спокойно ответил Катон. — Однако его слова — не слова Рима. От имени Рима говорю я. Так что же ты хотел сказать мне, принц?
Талмис еще мгновение смотрел на Макрона, потом презрительно шмыгнул носом и обернулся к Катону.
— Я пришел, чтобы предложить условия мира. Рим уступит Нубии все земли южнее Омбоса. Кроме того, я желаю получить половину урожая этого года со всей провинции. И десять талантов золота. — Он хитро прищурился. — Римских талантов, не египетских. Эти условия не обсуждаются. Если ты откажешься, я продолжу продвигаться вниз по Нилу, грабя ваши города и сжигая посевы. До самой Александрии.
Макрон рассмеялся:
— Сомневаюсь, что Рим допустит это. Если ты подойдешь на сотню миль к Александрии, император соберет столько легионов, что сотрет в порошок тебя и твою армию.
Принц Талмис пожал плечами.
— Нубия — большая страна, римлянин. Настолько большая, что я смогу отступать, пока ваши легионы не умрут от усталости или жажды. Риму не напугать меня. Ну?
— Твои условия неприемлемы, — коротко ответил Катон. — Переговоры окончены.
Он тронул поводья, разворачивая лошадь, и шагом поехал к лагерю. Кавалеристы эскорта двинулись следом, опасливо поглядывая назад. Сначала принц Талмис молчал, сжав кулаки в гневе. Потом выставил палец в сторону римских кавалеристов.
— Да будет так! Пройдет совсем немного дней, когда стервятники дочиста обклюют ваши кости!
Он дернул поводья, заставив своего коня резко развернуться, и поскакал обратно к своей армии. Его одеяние развевалось, как крылья ворона, а его товарищи тщетно старались догнать его.
Макрон недолго глядел на него, а затем подъехал ближе к Катону.
— Глупый разговор получился. Что думаешь?
— А что еще я мог сказать? — обреченно ответил Катон. — Я не имею власти принимать такие условия. Даже если бы и имел, император такого не допустит. Так что сражение состоится.
— Когда?
— Завтра. На рассвете.
Принц Талмис и его старшие офицеры закончили планировать диспозицию нубийской армии и ужинали обильно приправленным специями барашком, когда их трапезу прервали. Начальник телохранителей принца, огромный воин, покрытый шрамами, вошел в шатер, откидывая его край. Вошли еще четверо его воинов вместе с рослым мужчиной в потрепанной тунике и чешуйчатом доспехе. Его лицо и волосы были покрыты потом и пылью, и принц не сразу узнал его.
— Аякс…
Другие офицеры перестали есть и поглядели на гладиатора. Прекратили беседу, и в шатре повисла напряженная тишина. Принц Талмис вытер жир с пальцев о край одеяния и выпрямился, отодвигаясь от полированного серебряного подноса, с которого ел. Задумчиво постучал пальцами по подбородку, глядя на Аякса.
— И это человек, называвший себя ценным союзником в войне с Римом, я спрашиваю? — саркастически сказал он. — Глядя на тебя, видно, что ты побывал в тяжелом бою. Это так?
— Да, ваше высочество, — ответил Аякс, склонив голову.
— Так понимаю, ты его проиграл.
— Да.
— Понятно. Тогда скажи, достиг ли ты того, чего я хотел от тебя?
Аякс, уставший до невозможности, выпрямился во весь рост, подавляя величием стоящих по бокам телохранителей.
— Мои воины убили и ранили множество римлян, как вы и хотели, ваше высочество. Мы захватили одну их крепость, уничтожили гарнизон и сожгли ее.
— А каковы наши потери?
Аякс ненадолго задумался, прежде чем ответить.
— К сожалению, вынужден сказать, что остались в живых лишь я и несколько моих товарищей. Остальные потеряны.
Глаза Талмиса расширились, офицеры тревожно переглянулись, ожидая, что он даст волю гневу. У принца дернулись губы.
— Потеряны? Объясни.
— После того как была разрушена крепость, римляне послали через Нил большой отряд, чтобы разобраться с нами, ваше высочество. Мы удерживали берег сколько могли, потом отступили в храм, который я приказал укрепить. Там мы стали обороняться.
— Видимо, не ты сам.
— Я сделал все, что мог. Моя смерть не повлияла бы на результат. С другой стороны, моя жизнь — угроза римлянам сама по себе. И это выгодно всем нам, ваше высочество.
— Как тебе удалось сбежать?
— Мой шпион смог устроить побег мне и нескольким моим людям.
Талмис медленно кивнул и помолчал, прежде чем ответить.
— Итак, ты обошелся мне в пять сотен воинов. Это ты имел в виду, говоря, что будешь полезен мне? Ты, твои люди и твой шпион подвели меня, — закончил он с презрением.
— Мы убили много римлян, ваше высочество. Мне удалось задержать их на два дня. Как вы и желали.
— Это так. Но потерю пяти сотен воинов я никак не могу считать успехом. В любом случае, враг теперь там, где я желал его видеть, и ты для меня теперь бесполезен, гладиатор.
Аякс прищурился и заговорил тихо и спокойно:
— Что вы хотите этим сказать, ваше высочество?
— Завтра римляне будут разбиты, и я более не нуждаюсь в тебе. Если бы ты был одним из моих офицеров, тебе уже отрубили бы голову за большие и бесполезные потери.
— При выполнении поставленного вами приказа потери были неизбежны, ваше высочество.
— Возможно.
— И я не один из ваших офицеров, — продолжил Аякс. — Я Аякс, вождь восстания рабов на Крите. Пока я жив, Рим трепещет, — выпалил он. — Если убьете меня, окажете услугу Риму.
— Возможно, — признал Талмис. — Однако твоя казнь послужит хорошим уроком моим воинам, как платят за то, что подвели меня.
— Но я не подводил вас.
— Не согласен. Возможно, твоя смерть лучше послужит моим целям, чем продолжение твоей службы у меня.
— Вы называли меня союзником, — сказал Аякс, возмущенно глядя на принца.
— У принца не бывает союзников. Либо слуги, либо враги. И ему решать, как использовать слуг.
Гладиатор презрительно плюнул на землю. Командир охраны тут же развернулся к нему и ударил Аякса кулаком в скулу. И остался стоять с поднятым кулаком, предостерегая его от дальнейших попыток проявить неуважение к принцу. Аякс тряхнул головой, отходя от удара. Поглядел на принца и тихо заговорил:
— Вы совершаете ошибку, ваше высочество. Убив меня, вы убьете надежду всех рабов, которые ждут возможности восстать против Рима.
— Молчать, гладиатор! — приказал принц. — Еще одно слово, и ты поплатишься за него жизнью.
Он жестко поглядел на Аякса, сжав губы в линию. Остальные в шатре боялись даже шелохнуться, ожидая, когда владыка продолжит говорить. Через некоторое время принц поднял палец и наставил его на гладиатора.
— Мне решать твою судьбу. Может, и правда, что я приобрету больше, оставив тебя в живых и позволив и дальше разносить заразу по владениям императора. Я об этом подумаю. Пока что ты мой пленник. Мне надо поразмыслить над твоей участью.
Он щелкнул пальцами, давая знак командиру телохранителей.
— Уведите этого раба. Держите под хорошей охраной в безопасном месте. Не причиняйте вреда. Но и не дайте сбежать. Если он сбежит, ответите за это головами. Идите.
Командир телохранителей низко поклонился и дал знак своим воинам увести Аякса из шатра. Потом вышел следом, пятясь и продолжая кланяться принцу.
Принц Талмис оглядел своих офицеров. Все боялись встретиться с ним взглядом и сидели молча. Холодно улыбнувшись их покорности, он протянул руку к своему кубку с вином.
— Офицеры, предлагаю тост! — сказал он, поднимая кубок, и все остальные тут же поспешно взяли в руки кубки.
— Смерть Риму! — провозгласил Талмис.
Офицеры подхватили клич. Стоящие снаружи воины улыбнулись и поглядели на костры лагеря римлян, такие скромные по сравнению с кострами нубийской армии, покрывшей всю землю вокруг.
Глава 34
За час до рассвета Катон послал кавалерию ауксилариев атаковать вражеские сторожевые посты, чтобы отвлечь их внимание. В это время остальные части римской армии начали строем выходить из ворот лагеря. В бледнеющем свете звезд они вышли и начали занимать позиции на полосе ровной земли между холмами и пальмовыми рощами и камышами на берегу реки, в самом узком ее месте. Меньше чем в миле от них угасали костры вражеской армии, усеивающие темноту красными искорками.
В центре римского строя стояла в четыре ряда первая когорта под командованием Макрона. По обе стороны от нее и немного позади встали две пехотные когорты ауксилариев, еще дальше — две когорты легионеров. Позади этого полумесяца, слегка выгнутого в сторону вражеской армии, в свободном строю стояли лучники, готовые начать стрельбу поверх голов своих товарищей, как только начнется битва. Одна когорта легионеров осталась в резерве, а шесть оставшихся стояли плотным строем по бокам от полумесяца, чтобы защитить фланги от атаки врага. Катапульты вывезли вперед на тележках, составив в две батареи, которые расположились впереди места, оставленного для двух отрядов кавалеристов.
Как только пехота заняла позиции, Катон отдал приказ отозвать две кавалерийские когорты, и они выстроились на флангах, позади катапульт. Если бы кавалерию предполагалось применять обычным образом, делая налеты на фланги противника, то римляне оказались бы в очень невыгодном положении, учитывая огромное количество воинов на лошадях и верблюдах, имеющееся у врага. Но кавалеристам был отдан строжайший приказ не идти в атаку. Они должны были держать позицию и защищать фланги строя римлян.
Над темными холмами на востоке посветлело небо, и Катон выехал вперед, занимая позицию позади первой когорты. Макрон уже спешился и отправил своего коня назад. Командующий увидел его коренастую фигуру неподалеку от сигнума когорты. Услышав стук копыт, Макрон обернулся и приветственно поднял руку.
— Ваши люди готовы, префект? — окликнул его Катон, громко, чтобы слышали остальные.
— Грызут удила, командир, — весело ответил Макрон. — Ждут не дождутся, когда бой начнется.
— Отлично! К концу этого дня каждый штандарт в легионе завоюет право на украшение!
Катон остановил своего коня, перекинул ногу через седло и спешился, отдавая поводья Юнию.
— Надо переговорить.
Когда они отошли в сторону, чтобы никто не слышал, Катон тихо заговорил:
— Все зависит от того, удержит ли позицию первая когорта и будут ли остальные когорты действовать вовремя. Понимаешь?
Макрон повернулся к нему. В предрассветных сумерках увидел, как напряжено лицо младшего товарища. Ночью Катон кратко изложил ему и другим офицерам план ведения боя, а потом посвятил в детали плана его одного, когда они вышли из лагеря. Раздражение от того, что ему лишний раз напомнили о его обязанностях, быстро улетучилось, когда он увидел, насколько встревожен его друг. Макрон сбавил шаг и посмотрел прямо в глаза командиру.
— Командир, я знаю, что должен делать. И солдаты тоже. Пусть это тебя не беспокоит. План будет исполнен. Все, что остается, это ждать, когда выступит противник.
— А когда нубийцы подойдут?
— Солдаты исполнят свой долг. Это то, чему их учили. Когда начнется бой, это будет единственным, что будет руководить ими.
Катон внимательно поглядел на друга. Несмотря на его утешения, он не мог избавиться от опасений перед грядущей битвой. Он не боялся за себя самого. Нет, поправил себя Катон, всегда есть страх получить тяжелое ранение и долго умирать на поле боя. Еще хуже — стать калекой и выжить, всю оставшуюся жизнь являясь объектом жалости и насмешек. Возможность этого пугала его перед каждым боем, и Катон заставлял себя идти в атаку или удерживать позицию вместе с боевыми товарищами просто потому, что боялся позора больше, чем чего-либо еще. Это была тяжкая ноша его дружбы с Макроном, понял он. Все время бояться не оправдать доверие, которые испытывал к нему Макрон. Сейчас он отвечал за жизни тысяч солдат, и ноша стала еще тяжелее. Макрон и остальные смотрели на него, ожидая, что он приведет их к победе или умрет вместе с ними.
Катон никогда не считал себя храбрецом. И сейчас снова почувствовал эту дрожь внизу живота и стекающий по спине холодный пот. Странно, почему он не привык ко всему после стольких лет службы в армии, после стольких боев… Что заставляет его вспоминать ужасающие картины, виденные им после сражений, равно как и вымышленные образы, столь же ужасные, сколь и яркие? Катону казалось, что в нем живут два разных человека, постоянно борющиеся друг с другом. Катон, которым он хотел бы быть, — отважный, решительный, уважаемый всеми, не отягощенный сомнениями в себе; и другой, настоящий, — тревожащийся, робкий, ужасно чувствительный к мнению других о себе. Он бывал похож на первого только тогда, когда наслаждался моментом победы и признания, недолго, прежде чем вернуться в прежнее убогое состояние. Это раздражало Катона, и он смог отвлечься от этих мыслей лишь тогда, когда Макрон прокашлялся и заговорил снова:
— Этот твой план…
— Ну?
— Несколько необычен. Не скажешь, как он пришел к тебе в голову?
— Идея не моя, — признался Катон. — Просто вспомнил кое-что, прочитанное у Ливия.
— У историка?
— Точно.
Макрон поднял руку и потер лоб.
— Ты, это, значит, думаешь, что мы сможем повторить сражение прошлого? Из истории? О котором ты прочел в книге?
— Более-менее. Ситуация похожая во многих отношениях. Меньшая по численности армия берет инициативу в свои руки и побеждает противника, — объяснил Катон. — Думаю, ты слышал о битве при Каннах?
— Да, благодарю, — терпеливо ответил Макрон. — Но, насколько я помню, тогда у наших парней тоже все не слишком хорошо получилось.[19]
Прежде чем Катон успел ответить, вдали на юге протрубила труба. К ней присоединились другие, а вскоре шуму добавили вражеские барабаны. Небо светлело, тончайший туман висел над Нилом, как шелковое покрывало.
Макрон с минуту глядел, как начинают шевелиться нубийцы.
— Теперь посмотрим, примет ли принц Талмис бой на наших условиях, — пробормотал он, глянув на Катона. — И будем надеяться, что он не читал Ливия.
Катон не ответил, стоя прямо и глядя поверх голов своих солдат на вражеский лагерь. Вскоре разглядел плотные массы пехоты и всадников, собирающиеся напротив строя римлян. Трубы, цимбалы и барабаны звучали все громче, и нубийская армия начала выходить из лагеря, закрывая огни догорающих костров, оставленных ими позади.
— Похоже, они собираются клюнуть на приманку, — кивнув, с облегчением сказал Катон. — Первый ход мы выиграли. Мне лучше пойти на командный пост. — Обернувшись к Макрону, он улыбнулся. — Не беспокойся, больше не стану напоминать тебе о плане.
— Как будто я мог его забыть, — ответил префект, постучав по своему шлему. — Может, у меня голова и дубовая, но мозги тоже есть.
Они пожали друг другу руки по-римски, за запястье, и Катон быстро вскочил в седло. Помахал рукой Макрону и пустил коня рысью, направляясь к небольшой группе офицеров, сидевших верхом сбоку от когорты резерва. Ветеран мгновение глядел ему вслед, а затем привычно проверил все ремешки на шлеме, доспехе и оружии. Убедившись, что все в порядке, отдал свой жезл из лозы одному из помощников хирурга, который проходил мимо с мешком бинтов.