Лишь небеса знали, сколько раз такое же выражение появлялось на лице Пенелопы. Возможно, поэтому она не могла остаться дома, во время этих вечеров Смитти-Смит.
Кто-то должен ободряюще улыбаться, и притворяться, что наслаждается музыкой. Кроме того, это, так или иначе, случалось лишь один раз в год.
Однако никто не мог не подумать о том, что было бы довольно удачно сделать осторожные затычки для ушей.
Квартет девушек заиграл разминку со все более возрастающим пылом — беспорядок противоречащих нот и гамм обещал лишь еще больше ухудшиться, когда они начинали играть всерьез. К опасению ее сестры Фелиции, Пенелопа заняла место в середине второго ряда.
— Здесь есть два превосходных места на краю последнего ряда, — прошипела Фелиция ей в ухо.
— Уже слишком поздно менять места, — ответила Пенелопа, усаживаясь на стуле, не намного лучшем, чем музыка в этом доме.
— Господи, помоги мне, — простонала Фелиция.
Пенелопа достала свою программку и начала ее пролистывать.
— Если бы мы не сели здесь, кто-нибудь другой мог сесть, — сказала она.
— Это было мое заветное желание!
Пенелопа наклонилась так, что только ее сестра могла слышать ее шепот:
— На нас можно рассчитывать, что мы будет вежливо улыбаться. Представь себе, ели бы кто-нибудь, подобный Крессиде Туомбли сядет здесь, и будет хихикать, и насмехаться все представление.
— Я не думаю, что Крессида Туомбли может оказаться здесь.
Пенелопа проигнорировала ее заявление.
— Последнее, что им нужно, так это, чтобы кто-либо здесь уселся, прямо перед ними, и делал недобрые и язвительные замечания. Бедные девочки точно будут сильно уязвлены.
— Они все равно будут уязвлены, так или иначе, — проворчала Фелиция.
— Нет, они не будут, — сказала Пенелопа, — По крайней мере, вон та, вон та, и вон та не будут уязвлены, — проговорила она, указывая на две скрипки и фортепиано, — Но вон та, девушка, — она осторожно показала на девушку, сидящую с виолончелью, — уже несчастна. Самое малое, что мы можем для них сделать, так это не позволить кому-нибудь ехидному и жестокому сесть здесь.
— Ну, она все равно будет распотрошена на этой неделе леди Уислдаун, — проговорила Фелиция.
Пенелопа открыла рот, чтобы что-нибудь сказать в ответ, но в это мгновение осознала, что человеком, который только что уселся рядом с ней с другой стороны, была Элоиза.
— Элоиза, — сказала Пенелопа с очевидным восхищением, — Я думала, ты планировала остаться дома.
Элоиза состроила гримаску, ее кожа явно побледнела и немного позеленела. — Я не могу объяснить, но, кажется, я не могу убраться от сюда. Это похоже на дорожное происшествие. Ты просто не можешь не смотреть.
— Или слушать, — сказала Фелиция, — В зависимости от обстоятельств.
Пенелопа улыбнулась. Она не могла ничем помочь.
— Я слышала, вы говорил о леди Уислдаун, когда я пришла? — спросила Элоиза.
— Я говорила Пенелопе, — пояснила Фелиция, наклоняясь довольно неизящно через свою сестру, чтобы поговорить с Элоизой, — Что эти девушки буду выпотрошены леди Уислдаун на этой неделе.
— Я не знаю, — глубокомысленно произнесла Элоиза, — Она не издевается каждый год над бедными девочками Смитти-Смит. Я не знаю почему.
— Зато я знаю почему, — фыркнул голос сзади.
Элоиза, Пенелопа и Фелиция развернулись, как по команде, на своих местах, затем резко отпрянули назад, поскольку трость леди Данбери появилась в опасной близости от их лиц.
— Леди Данбери! — воскликнула Пенелопа, неспособная сопротивляться желанию, коснуться своего носа, чтобы проверить все ли на месте.
— Я вычислила характер леди Уислдаун, — сказала леди Данбери.
— Вы вычислили? — переспросила Фелиция.
— Она слишком мягка, — продолжала старая леди, — Видите, вон ту, — она ткнула своей тростью в направлении виолончелистки, по пути почти ткнув Элоизе в ухо. — Прямо там?
— Да, — ответила Элоиза, потирая ухо, — Хотя я уже не думаю, что способна услышать ее.
— Это для тебя благословение, — сказала леди Данбери, прежде чем вернуться к объекту ее размышлений, — Ты можешь поблагодарить меня позже.
— Вы хотели что-то сказать о виолончелистке? — быстро спросила Пенелопа, прежде чем Элоиза огрызнется на леди Данбери, и скажет что-нибудь совсем неподходящее.
— Конечно. Я хотела. Посмотрите на нее, — сказала леди Данбери, — Она несчастна. И такой она и должна быть. Она явно единственная из них, кто понимает, насколько ужасно они играют. Другие вообще явно не имеют музыкального слуха.
Пенелопа посмотрела довольно самодовольно на свою сестру.
— Запомните мои слова, — сказала леди Данбери, — Леди Уислдаун ничего не скажет об этом музыкальном вечере. Она не захочет повредить чувства этой девушки.
— Но остальные девушки —
Элоиза, Пенелопа и Фелиция резко отклонились назад, поскольку в этот момент трость начала покачиваться.
— Чушь. Она может совсем не беспокоится насчет остальных девушек.
— Очень интересная теория, — проговорила Пенелопа.
Леди Данбери опустилась на свое место с довольным видом.
— Да, это так. Разве вы так не думаете?
Пенелопа кивнула.
— Я думаю, вы правы.
— Хм-пх. Я обычно всегда права.
Все еще сидя повернувшись на своем кресле, Пенелопа сначала обернулась к Фелиции, затем к Элоизе, и сказала:
— Вот почему я хожу каждый год, год за годом, на музыкальные вечера Смитти-Смит.
— Чтобы увидеть леди Данбери? — спросила Элоиза в замешательстве.
— Нет. Потому что есть девушки, такие как она, — Пенелопа указала на виолончелистку, — Потому что я совершенно точно знаю, как она себя чувствует.
— Не глупи, Пенелопа, — произнесла Фелиция, — Ты никогда не играла на фортепиано на публике, но даже если бы ты играла, ты все равно довольно неплохо играешь, и тебе не о чем волноваться.
Пенелопа повернулась к своей сестре.
— Я совсем не о музыке, Фелиция.
Затем случилась самая странная вещь с леди Данбери. Ее лицо изменилось. Изменилось полностью. Ее глаза стали туманными и задумчивыми. А ее губы, сжатые обычно в саркастической улыбке, расслабились.
— Я была точно такой же девушкой, как вы, мисс Физеренгтон, — сказала она так тихо, что Элоиза и Фелиция были вынуждены наклониться вперед, чтобы разобрать ее голос.
Элоиза с фразой: — Прошу прощения?
Фелиция с менее вежливой: — Что?
Но леди Данбери смотрела только на Пенелопу.
— Я тоже из-за этого посещала все музыкальные вечера Смитти-Смит, — сказала старая леди. — Точно так же, как и ты.
И в этот момент, Пенелопа почувствовала странное чувство близости с этой старой женщиной. Что было полным безумием, потому что у них не было ничего общего — ни возраста, ни статуса, ничего. И все же, так или иначе, графиня выбрала почему-то ее, для какой цели, Пенелопа даже не догадывалась.
Но она казалось решительно настроенной зажечь огонь в хорошо-упорядоченной и очень скучной жизни Пенелопы.
И Пенелопа не могла понять почему, но это, так или иначе, работало. Разве это не, приятно — обнаружить то, что мы на самом деле совсем не такие, как мы о себе думаем? Слова леди Данбери с того вечера до сих пор эхом отдавались в ушах Пенелопы.
Почти как наваждение.
Почти как вызов.
— Знаете, что я думаю, мисс Физеренгтон? — спросила леди Данбери, ее голос звучал обманчиво мягко.
— Я не могу даже догадываться, — сказала Пенелопа, с уважением в голосе.
— Я думаю, вы могли бы быть леди Уислдаун.
Элоиза и Фелиция задохнулись от изумления.
Пенелопа приоткрыла губы от удивления. Никто прежде даже не думал обвинить ее в этом. Это было невероятно … невероятно … и …
Фактически, довольно лестно.
Пенелопа почувствовала, как ее губы складываются в хитрую улыбку, она наклонилась вперед, словно собираясь поделиться новостями огромного значения.
Леди Данбери наклонилась.
Элоиза и Фелиция наклонились.
— Знаете, что я думаю, леди Данбери, — голос Пенелопы был неотразимо спокоен.
— Хм, — пробормотала леди Данбери с лукавым блеском в глазах. — Я могла бы сказать, что я затаила дыхание в ожидании, но вы уже сказали мне, что вы думаете, будто я леди Уислдаун.
— А вы леди Уислдаун?
Леди Данбери лукаво улыбнулась. — Может быть и я.
Фелиция и Элоиза громко перевели дыхание.
Живот Пенелопы скрутило.
— Вы признаетесь в этом? — прошептала Элоиза.
— Ну, конечно, я не признаюсь в этом, — буквально рявкнула в ответ леди Данбери, выпрямляясь и ударяя своей тростью об пол с такой силой, что на мгновение остановила игру четверых незадачливых музыкантов.
— Даже, если бы это было верно — но я не говорю, действительно, ли это так — я что, по-твоему, достаточно глупа, чтобы признаться в этом?
— Тогда почему вы сказали —
— Потому, что ты просто простофиля, а я пытаюсь отстоять свою точку зрения, — она начала потихоньку затихать.
Но тут Пенелопа спросила ее: — Какую?
Леди Данбери одарила их всех крайне сердитым взглядом.
— То, что любой человек может оказаться леди Уислдаун, — воскликнула она, энергично постукивая тростью об пол. — Вообще любой.
— Ну, кроме меня, — вставила Фелиция, — Я совершенно уверена, что это не я.
Леди Данбери даже не удостоила Фелицию взглядом.
— Позвольте мне сказать еще кое-что.
— Разве можем мы остановить вас, — Пенелопа проговорила это настолько сладко, что это выглядело, как комплимент.
По-правде говоря, это и был комплимент. Она всегда восхищалась леди Данбери. Она восхищалась любым человеком, кто был способен, по ее мнению, светски разговаривать.
Леди Данбери усмехнулась.
— Роль леди Уислдаун подходит тебе, Пенелопа Физеренгтон, гораздо больше, чем это кажется на первый взгляд.
— Это верно, — сказала Фелиция с улыбкой, — Она может быть довольно жестока. Никто в это не поверил бы, но когда мы были маленькими —
Пенелопа толкнула ее в бок.
— Видели? — проговорила Фелиция.
— Что я собиралась сказать, — продолжала леди Данбери, — Так это то, что высший свет собирающийся принять мой вызов, абсолютно неправ.
— Вы предполагаете, что мы тоже можем быть леди Уислдаун? — спросила Элоиза.
Леди Данбери отрицательно махнула рукой в сторону Элоизы.
— Я вынуждена объяснить, с самого начала думают неправильно, — сказала она. — Они продолжают присматриваться к очевидным людям. Таким людям, как ваша мать, — сказала она, повернувшись к Пенелопе и Фелиции.
— Мама? — эхом откликнулись обе.
— Вот вам, пожалуйста, — сказала леди Данбери, насмехаясь, — Более назойливого человека, этот город еще не видел. Она совершенно точно именно такой человек, которого все будут подозревать.
У Пенелопы совсем не было мыслей, что сказать на это. Ее мать была печально известной сплетницей, но было довольно трудно представить ее в роли леди Уислдаун.
— Которая почему-то, — продолжала леди Данбери, проницательно посмотрев на Пенелопу, — Не может быть леди Уислдаун.
— Хорошо, тогда, — проговорила Пенелопа с сарказмом, — Фелиция и Я могли бы с уверенностью сказать вам, что это точно она.
— Пиф-ф, — фыркнула леди Данбери, — Если бы ваша мать была леди Уислдаун, она нашла бы способ скрыть от вас это.
— Моя мама? — сомнением переспросила Фелиция, — Я так не думаю.
— Что я пыталась сказать, — рявкнула леди Данбери, — До всех этих прерываний —
Пенелопе показалось, будто она услышала смешок Элоизы.
— что если бы леди Уислдаун была бы кем-то очевидным, то вы не думаете, что ее бы вычислили к настоящему моменту?
Последующая тишина требовала от них ответа, и поэтому все три девушки кивнули с соответствующей энергией и задумчивостью.
— Она должна быть кем-то, кого никто не подозревает, — сказала леди Данбери, — Она просто обязана быть таким человеком.
Пенелопа снова кивнула. Точка зрения леди Данбери действительно имела смысл.
— Вот, почему, — продолжала старая леди с торжеством в голосе, — Я не самая вероятная кандидатка!
Пенелопа моргнула, совсем не поняв такой логики.
— Прошу прощения?
— Вот, — леди Данбери одарила Пенелопу своим самым презрительным взглядом. — Ты думаешь, ты первая, кто подозревал меня?
Пенелопа лишь покачала головой в ответ.
— Я все еще думаю, что это вы.
Это повысило уважение старой леди к ней. Леди Данбери одобрительно кивнула и сказала:
— Ты гораздо нахальнее, чем это может показаться на первый взгляд.
Фелиция наклонилась вперед, и произнесла довольно заговорщицким тоном: — Это правда.
Пенелопа шлепнула по плечу сестры: — Фелиция!
— Я думаю, музыка сейчас вот-вот начнется, — произнесла Элоиза.
— Небеса нам помогут выдержать это, — возвестила леди Данбери, — Не знаю почему я —
— Мистер Бриджертон!
Пенелопа обернулась, чтобы посмотреть на небольшую сцену, но услышав это восклицание, она резко обернулась назад, и увидела как Колин пробирается по ряду к свободному месту, рядом с леди Данбери, по пути добродушно извиняясь перед людьми.
Его извинения, конечно, сопровождались одной из его смертельных улыбок, и в результате, не меньше трех молодых леди положительно растаяли на своих местах.
Пенелопа нахмурилась. Это было отвратительно.
— Пенелопа, — тихо прошептала Фелиция, — Ты ворчишь?
— Колин, — сказала Элоиза, — Я и не знала, что ты сюда придешь.
Он пожал плечами и хитро улыбнулся.
— Я передумал буквально в самый последний момент. В конце концов, я всегда был большим любителем музыки.
— Что объясняет твое присутствие здесь, — произнесла Элоиза исключительно сухим тоном.
Колин согласился с ее утверждением слегка кивнув, и повернулся к Пенелопе.
— Добрый вечер, мисс Физеренгтон, — он повернулся к Фелиции, и тоже кивнул, — Мисс Физеренгтон.
Это время потребовалось Пенелопе, чтобы собраться с мыслями, днем они расстались довольно неловко, а теперь он здесь с дружеской улыбкой.
— Добрый вечер, мистер Бриджертон, — наконец-то справилась она сама с собой.
— Кто-нибудь знает, что будет в сегодняшней программе? — спросил он, выглядя при этом ужасно заинтересованным.
Пенелопа вынуждена была восхититься им. Колин умел смотреть на вас так, словно ничего в мире не могло заинтересовать его больше, чем ваше следующее предложение. Это был талант. Особенно сейчас, когда они все знали, что он просто не может быть заинтересованным в том, что же будут играть девушки Смитти-Смит в этот вечер.
— Я думаю, это должно быть Моцарт, — задумчиво произнесла Фелиция, — Они почти всегда играют Моцарта.
— Прекрасно, — ответил Колин, откидываясь назад на своем стуле так, словно он только что приятно покушал, — Я большой поклонник Моцарта.
— В таком случае, — фыркнула леди Данбери, тыча его под ребро пальцем, — Ты должен хотеть успеть сделать от сюда ноги, до тех пор, пока еще открыты двери.
— Не глупите, — сказал он, — Я уверен, девушки сделают все от них зависящее, чтобы играть хорошо.
— Ох, вопрос вовсе не в том, будут ли они стараться или нет, — зловеще проговорила Элоиза.
— Ш-ш, — зашипела на них Пенелопа, — Я думаю, они готовы начать.
Она призналась самой себе, что у нее не было особого стремления услышать музыку Eine Kleine Nacht в исполнении девочек Смитти-Смит.
Она чувствовала себя очень неловко с Колином. Она не была уверена, что ей следует сказать ему — за исключением того, что независимо от того, что она должна сказать ему, это определенно не должно быть сказано перед Элоизой, Фелицией и леди Данбери.
Пришел дворецкий и задул несколько свечей, что служило знаком того, что девочки готовы начать.
Пенелопа приготовилась, и сглотнула таким образом, чтобы забить внутренние ушные канала (правда это не сработало), а затем пытка началась. И продолжалась … продолжалась … продолжалась. Пенелопа не была уверена, что больше заставляло ее мучиться эта музыка или знание того, что Колин сидит прямо позади нее. Ее затылок закололо пониманием, она сидела, волнуясь, и как безумная неустанно мяла пальцами голубой бархат своих юбок.